ПРОФЕССОР

ФОТО: АЛЕКСАНДР КЛИЩЕНКО

«Профессор» сидел, скрючившись в три погибели, в маленьком одноместном боксе, одного из московских СИЗО и в ожидании конвойного, который должен был отвести его обратно в камеру после визита следователя, бесцельно водил ручкой по тетрадному листу, выписывая на бумаге причудливые узоры. Профессором или Фёдорычем его нарекли здесь, в СИЗО, всего 4 месяца назад, остальные же 58 лет своей жизни он звался Николаем Фёдоровичем Лопоуховым, профессором, доктором юридических наук, преподававшим на кафедре уголовного процесса и криминалистики Пермского государственного университета дисциплину под названием «уголовный процесс», а также спецкурс «проблемы предварительного расследования». В первый же день его прибытия в СИЗО дважды судимый Вася Ложкин, выслушав историю Николая Фёдоровича, сочувственно похлопал человека науки по плечу и сказал: «Ну, ты, профессор, и попал». С этого времени и стал для простоты называться пожилой преподаватель уголовного процесса Профессором или Фёдорычем: «Профессор, посмотри мою делюгу, посоветуй чего», «Фёдорыч помоги кассатку написать», «Профессор, иди за дубок, чайку попьем». История, услышав про которую сам профессор еще полгода назад сказал бы: «так не бывает, дурацкая выдумка», началась в декабре 2013 года, когда он возвращался с научной конференции по вопросам уголовного процесса, проходившей в г. Москве. Конференция прошла успешно, выступление профессора по теме «Правовые аспекты задержания подозреваемых» было встречено представителями научного мира с большим одобрением. По этой причине, а также в связи со встречей с несколькими старыми приятелями-учеными, в процессе которой профессор употребил стандартные для себя три рюмки коньяка, в московский аэропорт Шереметьево он приехал слегка навеселе. До посадки оставался еще час, а потому профессор решил скоротать его в одной из небольших кафешек за чашкой кофе с лимоном.

Профессор помешивал ложкой кофе, обдумывал выступления других участников научной конференции, когда к нему за столик подсел молодой, приятной наружности мужчина.

– Уважаемый, можно к вам обратиться с маленькой просьбой, вы, я вижу, человек солидный, не обманете, покараульте, пожалуйста, мой чемодан. Мне надо срочно до машины добежать, забыл билеты, а чемодан тащить тяжело, – с такой, в общем-то, обычной просьбой обратился к профессору молодой человек.

Профессор не возражал: до посадки время еще было, а просьба, обратившегося к нему, не показалась необычной или обременительной.

Прошло полчаса, молодого человека все не было. Профессор к этому моменту допил свой кофе и начал в беспокойстве поглядывать на часы. Еще через 5 минут в помещение кафе вбежал тот самый молодой человек, которого почему-то сопровождали два сотрудника полиции в форме. Молодой человек сразу от входа указал пальцем на профессора и закричал: «Он, он у меня чемодан отобрал полчаса назад, хватайте его скорее, только осторожнее у него пистолет был». Профессор растерялся, пытался сумбурно пояснить, что никакого чемодана он ни у кого не отбирал, а молодой человек сам попросил за ним присмотреть. Но полицейские только и сказали, что они обязаны отреагировать на поступивший сигнал, и всем необходимо пройти в отдел для досмотра.

В отделе дело приняло совсем неприятный оборот. Молодой оперуполномоченный составил акт личного досмотра профессора, в котором указал, что у последнего при себе был обнаружен чемодан черного цвета с находящимися в нем личными вещами, документами на имя некоего гражданина Фокина, а также бумажником с денежными средствами на общую сумму 45 000 рублей. В правом кармане пальто профессора был обнаружен и изъят предмет из металла темного цвета, напоминающий пистолет. Конечно же, это бы никакой не пистолет, а обычная сувенирная зажигалка, но гражданин Фокин злорадно закричал: «А, вот и пистолетик нашелся. Им этот грабитель мне угрожал, когда чемодан отбирал».

В ответ на возражения, что личный досмотр проводится с участием понятых разного с ним пола, профессор получил от оперуполномоченного удар дубиной по печени, что окончательно лишило его самообладания. Профессор закричал: «Что же вы делаете, сволочи», бросился на оперуполномоченного, но только и смог, что один раз лягнуть того ногой по бедру, и тут же оказался на полу в скрученном состоянии. «Понятые, вы видели, как этот гражданин осуществил нападение на сотрудника полиции при исполнении своих служебных обязанностей», спросил оперуполномоченный. Понятые – две официантки из того же кафе оживленно закивали.

Еще через четыре часа профессор, которого к тому моменту успели свозить на медицинское освидетельствование и выявить факт употребления алкоголя, сидел в небольшом кабинете напротив молодого следователя, бойко оформлявшего протокол задержания подозреваемого. Профессор пытался возражать, заявил, что он имеет в протокол заявление о том, что с момента фактического задержания прошло более трех часов. На это следователь вяло зевнул, сказал: «Ишь ты, умник какой попался», а профессору: «Ты адвокату своему эти сказки рассказывай, понял? Здесь у нас не кафедра. Мозги лечить студентам будешь, лет через 5», после чего продолжил заполнять протокол.

Через час прибыл адвокат, которым оказался слегка потрепанный мужчина средних лет. В ответ на возбужденный шепот профессора о том, что дело сфабриковано, нужно срочно позвонить какому-то Шляхтеру, который работает в Академии Генеральной прокуратуры и может помочь, адвокат сочувственно закивал: «Все знаю, все знаю. У меня четвертое дело по грабежу с этим потерпевшим, и ничего сделать нельзя. Нужны деньги. 20 тысяч зеленых. У вас есть?» Денег у профессора ни с собой, ни дома не было, поскольку жил он честно, но бедно, о чем он безапелляционно заявил адвокату. Адвокат почему-то обиделся, и более ни на допросе в качестве подозреваемого, ни на очных ставках с заявителем и оперуполномоченным не произнес ни слова. На следующий день в суде, при рассмотрении ходатайства следователя об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, профессор выступил с блестящей речью, которая в большей степени напоминала лекцию опытного преподавателя перед нерадивыми студентами. Он прошелся и по сомнительности доказательств, и по нарушению основополагающего принципа презумпции невиновности, и упомянул про нарушение процессуального порядка процедуры возбуждения уголовного дела и задержания подозреваемого. Не обошел он стороной и отсутствие каких-либо предусмотренных законом оснований для избрания меры пресечения в виде заключения под стражу в отношении него, гражданина России, имеющего постоянное место жительство, ранее не судимого, видного ученого. Напоследок он оставил поистине убийственный, по его мнению, довод: следователь неверно указал в протоколе задержания его фамилию – Лохоухов вместо правильной – Лопоухов, а также данные паспорта. В ответ прокурор и следователь синхронно поднялись с места и скороговоркой произнесли: «техническая ошибка», после чего так же синхронно сели.

Судья сурово посмотрела на профессора через очки, спросила: «У вас все или еще что-то желаете пояснить суду?» Поскольку у профессора было все, она молча удалилась в совещательную комнату, и через 15 минут, глотая слова, огласила ему решение об избрании меры пресечения.

Первые дней десять после ареста профессор находился в таком шоке, что практически ни с кем в камере не разговаривал. Днем он строчил и строчил бесчисленные жалобы на действия следователя, а по ночам, накрываясь с головой, тихонько плакал в подушку над своей горькой судьбой. В одну из таких ночей все тот же ранее судимый Вася Ложкин подошел к кровати профессора, положил ему руку на плечо и сказал: «Фёдорыч, да не грузись ты так. Обычная мусорская гниль. Мы с пацанами самогончика сварили, пойдем, попробуешь». Еще через 2 часа щеки у профессора после 70-ти градусного напитка порозовели, и он стал разбирать делюгу каждого из своих коллег по несчастью. Выяснилось, что уголовные дела всех его сокамерников расследовались с ужасающими процессуальными нарушениями, в связи с чем профессор прямо со следующего утра приступил к написанию разнообразных жалоб и ходатайств.

Месяца через два он стал уважаемым человеком, борцом с «мусорским беспределом», как называл его Вася не только в своей камере, но и во всем изоляторе. Ночами Вася тянул дороги для профессора с разными просьбами о юридической консультации, и одновременно принимал в качестве оплаты подношения в виде сигарет, чая, а, когда попадался особенно состоятельный клиент, то и колбасы. Некоторым его жалобы даже иногда помогали, и их освобождали.

Своим делом профессор заниматься перестал: «гнилые мусора» на жалобы практически не реагировали, следственные действия с его участием практически не проводили, а потому можно было спокойно ждать суда.

Сегодня следователь предъявил ему обвинение. В окончательной редакции профессор обвинялся уже не в грабеже, а разбое с применением оружия, а также в применении насилия, не опасного для жизни и здоровья, в отношении представителя власти. Профессор уже подсчитал, что дадут ему по этим статьям, по первой ходке и с учетом возраста года четыре. Впрочем, он уже практически не переживал по этому поводу, поскольку знал, что его специальные познания отныне найдут гораздо лучшее применение, чем на некогда любимой, но теперь такой далекой кафедре.

Профессор посмотрел на листок бумаги, потом на ручку, потом еще раз на листок и отложил ручку в сторону. Немного подумав, он снова взял ручку и на стене рядом с надписями «Здесь был Коля», «Судья Зимин – фашист» и «АУЕ» нацарапал: «Жизнь ворам, смерть мусорам». Сидеть ему оставалось еще минимум два года.