Российский «Колумбайн»

ФОТО: ВАЛЕРИЙ МАТЫЦИН/ТАСС

Одной из первых официальных реакций, последовавших в ответ на расстрел 19-летним Ильназом Галявиевым 11 мая текущего года детей и преподавателей казанской гимназии № 175, стали вполне ожидаемые призывы к ужесточению оружейного законодательства. В первый же день трагедии официальные лица кинулись наперегонки озвучивать запретительные инициативы, которые, как им кажется, должны застраховать страну от повторения подобных трагедий.

Часть этих предложений, безусловно, так и останутся «пиаром на крови»; другие же наверняка будут доведены до практического применения и внедрены в действительности. Но много ли пользы принесет России и ее гражданам реализация данных инициатив?

ЗАПРЕТИТЕЛЬНЫЙ ЗУД

Стремление что-то запретить, волной поднимающееся в ответ на очередной трагический инцидент – это одна из определяющих черт российской бюрократии. В этом плане история в Казани просто не имела шансов стать исключением.

Одной из первых на нее отреагировала уполномоченная по правам человека в России Татьяна Москалькова. Она предложила поднять минимальный возраст покупки оружия до 21 года. При этом омбудсмен оговорилась, что прежний возраст приобретения огнестрела можно оставить для тех, кто уже отслужил в армии (фактически, тоже подняв его до 20 лет).

В тот же день глава ЛДПР Владимир Жириновский потребовал от СМИ прекратить писать о массовых убийствах в школах, а Президент РФ Владимир Путин приказал ужесточить правила оборота гражданского оружия. Из тех слов, что озвучил Дмитрий Песков, можно было сделать вывод, что глава российского государства выступает чуть ли не за полное изъятие у граждан самозарядных охотничьих ружей.

«Отдельное поручение было дано главе Росгвардии Виктору Золотову с тем, чтобы срочно было проработано новое положение о видах оружия, которое может быть в гражданском обороте, может быть на руках у населения, с учетом того вида стрелкового оружия, которое использовал стрелявший», – пояснял Песков, добавив, что сейчас в качестве охотничьих регистрируются виды стрелкового вооружения, которые в ряде стран используются как штурмовые винтовки.

Сам президент публично высказался по этому вопросу только 13 мая, через два дня после трагедии: «Считаю, что для предупреждения подобных преступлений необходимо серьезно повысить требования к владельцам гражданского оружия и усилить контроль над его оборотом. Решения здесь должны быть обоснованными, конечно, и, безусловно, жесткими», – заявил Владимир Путин на совещании с правительством.

На том же совещании Виктор Золотов представил предложения ведомства по ужесточению законодательства. По его мнению, для предотвращения инцидентов, подобных казанскому, необходимо:

– создать электронную систему учета оборота оружия и патронов к нему;

– повысить до 21 года минимальный возраст продажи оружия;

– обязать граждан, впервые получающих лицензию, проходить «курс молодого бойца»;

– выдавать разрешение на покупку самозарядных ружей только тем, кто уже имеет пятилетний стаж владения оружием.

Кроме того, Золотов высказался за то, чтобы справки на владение оружием могли выдавать исключительно государственные медучреждения.

Примечательно, что в те же дни Комитет Госдумы РФ по безопасности и противодействию коррупции рекомендовал нижней палате парламента принять законопроект о дополнительных основаниях для отказа в выдаче лицензий на оружие. Документы предлагается не выдавать гражданам с двумя и более погашенными судимостями, а также тем, кто подвергался административному наказанию за пьяную езду или передачу управления автомобилем нетрезвым лицам.

В общем и целом нетрудно заметить, что госаппарат покатился по проторенной колее: регулировать то, что и так уже отрегулировано, и контролировать то, что давно стоит на контроле.

ПОРТРЕТ ЗЛА

Чтобы понимать, какие меры будут иметь эффект, а какие окажутся в лучшем случае бесполезными, нужно сначала набросать, хотя бы и крупными мазками, портрет врага, против которого их предполагается использовать.

Вооруженные нападения на учебные заведения, так называемые «колумбайны», получили свое неофициальное название после массового убийства в американской школе «Колумбайн» в апреле 1999 года. Оно не было самым масштабным по числу жертв, но в силу обстоятельств оказалось самым «раскрученным» и породило своего рода извращенный культ. Организаторы бойни, Эрик Харрис и Дилан Клиболд, превратились в архетипические фигуры, которым стали подражать другие подростки.

Колумбайн, как явление не является терактом: его организаторы не выставляют требований и не собираются идти на переговоры. Они очень редко вербуют сторонников (при этом иногда рассказывают друзьям о намерениях, порой в виде шутки). Им не нужны финансирование и поддержка соратников, поэтому их довольно сложно вычислить обычными антитеррористическими методами.

В плане целей такие преступники ничего не добиваются. Их единственная задача – убийство максимально возможного числа людей, – случайных, без всякой системы. В силу этого мониторинг конфликтов в коллективах учащихся и борьба с травлей и буллингом (школьное насилие, издевательство и унижение) как метод предотвращения колумбайнов имеют довольно ограниченную эффективность: расстрелы совершают «тихие» и «неконфликтные» ученики, на которых в обычной жизни мало кто обращает внимание и у которых, по мнению окружающих, нет никаких оснований устраивать бойню.

Часто, хотя и не всегда, нападения заканчиваются самоубийством злоумышленников. Так было в самом Колумбайне; тот же сценарий повторил керченский студент Владислав Росляков, в 2018 году убивший 20 человек в политехническом колледже.

По сути, каждый колумбайн – преступление ненависти в чистом виде. Бессмысленное и беспощадное. Преступниками движет ненависть к окружающим и самим себе. Они словно мстят себе и миру за бессмысленную, как им кажется, жизнь и неудовлетворенные амбиции.

АНАЛИЗИРУЙ ЭТО

Теперь, имея на руках социально-психологический портрет усредненного колумбайнера, попробуем приложить к нему меры, предлагаемые высокопоставленными лицами.

Первым делом становится видно, что решения, связанные с ограничением выдачи лицензий дважды судимым людям, пойманным за пьяную езду и иными способами дискредитировавшим себя гражданам, не имеют никакого отношения к школьным стрелкам. К подростковому возрасту люди еще просто не успевают наработать такого социального багажа. Первое взрослое решение колумбайнеров – получение оружия – является подготовкой к последнему в их жизни преступлению.

В этом свете логичным выглядит повышение минимального возраста покупки огнестрела до 21 года. Однако на деле – это не столько решение проблемы, сколько ее перенос в другое место.

Дело в том, что расстрелявший казанскую гимназию Ильназ Галявиев был признан годным к службе в армии. И это несмотря на то, что он с 2017 года состоял на учете с диагнозом «энцефалопатия». Молодого человека должны были призвать летом нынешнего года. Иными словами, не пойди Галявиев убивать – родина через несколько месяцев одела бы его в солдатскую форму и дала в руки автомат Калашникова, а возможно – даже посадила бы в танк или отправила на ракетно-артиллерийский склад. Учитывая все, что мы уже знаем о наклонностях Галявиева, несложно представить, к чему могла привести такая служба. Страна могла получить и массовый расстрел в воинской части, вроде того, что устроил в 2019 году Рамиль Шамсутдинов, и масштабный пожар с взрывами боеприпасов на неделю.

Курс молодого бойца и электронный учет проданных патронов, которые предлагают ввести в Росгвардии, и вовсе выглядят как пиар на крови и попытка под шумок расширить полномочия ведомства. Обучение основам безопасного обращения с оружием уже лет десять, как является неотъемлемым этапом получения лицензии. Контроль за перемещением стволов в пределах одного города, в принципе, не способен остановить убийцу, отправившегося к своей цели, если только не превращать страну в гигантский концлагерь с блокпостами на дорогах и досмотром вещей на каждом перекрестке.

СЛАБОЕ ЗВЕНО

Ключевой вопрос, который ставит казанская трагедия, а три года назад ставила керченская – это то, как психически нестабильный человек (а в случае Галявиева – еще и с диагностированным органическим поражением мозга) мог получить справку от психиатра. И именно с решением этого вопроса пока имеются самые большие сложности.

Предложение запретить частным клиникам выдавать справки и оставить эту услугу исключительно за госучреждениями никоим образом не решает проблему. Хотя бы в силу того, что прохождение психиатрического освидетельствования в психоневрологических диспансерах проводится весьма поверхностно и, как правило, сводится к вопросу: «жалобы есть?» Если жалоб нет, и соискатель не состоит на учете – можно считать, что заветная справка у него в кармане.

Ни многостраничные опросники, ни графические тесты в государственных медучреждениях не используются. Все решает беседа с психиатром, каковую, в абсолютном большинстве случаев, неспособен пройти только совсем запущенный клинический шизофреник.

Между тем, все необходимые «работающие» методики давным-давно созданы и успешно внедрены – как в гражданской психиатрии (тот же тест «Дом-Дерево-Человек»), так и в силовых структурах разных стран. Графические тесты практически невозможно подделать, по крайне мере – не имея специального образования, а подробные анкеты позволяют выявить ложь за счет большого числа вопросов. Оба способа помогают обнаружить подозрительных лиц и отправить их на дополнительное обследование. И ни тот, ни другой при получении разрешений на оружие не применяются.

Между тем вопрос их внедрения – не то чтобы копеечный, но довольно недорогой. Особенно на фоне общих расходов, которые приходится нести любителям стволов. Каждый, кому доводилось оформлять лицензию, знает, что разрешительная система состоит и четырех «кормушек»: специализированного центра, где проводится обучение; наркологического обследования, получения психиатрической справки и уплаты госпошлины. Прохождение каждого из этапов требует нескольких тысяч рублей. В целом, созданная в России система в большей степени отсекает от владения оружием бедных (пусть и добропорядочных) граждан, чем психов, одержимых бредовыми идеями.

Одним из побочных следствий такой расстановки приоритетов и являются колумбайны. Другим – то, что в любом подобном инциденте виноватым окажется конкретный врач, подписавший справку очередному неадеквату. Но на самом деле, проблема не во врачах, а в дефектно сконструированной системе контроля.

К слову, когда готовился этот материал, появилась информация, что предложение об обязательном медицинском освидетельствовании, включающем химико-токсикологические исследования и психологическое тестирование будущих владельцев оружия, внесено в Госдуму. Очень надеемся, что эта нужная инициатива будет успешно принята и грамотно реализована.

ШЕПОТ РАЗУМА

Ряд официальных лиц высказали и вполне здравые предложения по улучшению ситуации с безопасностью учебных заведений. В частности, сенатор от Ленобласти Людмила Нарусова призвала взять все российские школы под охрану Росгвардии.

«После Беслана говорилось, что нужно усилить охрану школ, нужно поставить вооруженную охрану в каждую школу – все забыто. Поэтому когда я вижу сейчас, что в школе три года не было охраны, и сидела какая-то бабушка-вахтерша… Не должна работать школа, если нет вооруженной охраны. Вместо того чтобы тратить огромные деньги на Росгвардию, которая разгоняет митинги, достаточно в каждом регионе организовать патрулирование Росгвардией школ и запрещать работу школы, если там нет охраны», – заявила представительница Совета Федерации журналистам.

В свою очередь депутат Госдумы Александр Хинштейн поведал СМИ о межведомственной борьбе, которая, оказывается, уже несколько лет ведется между Росгвардией и Минздравом. По словам парламентария, медицинское ведомство не дает проверять подлинность справок.

«По мнению Минздрава, это нарушение врачебной тайны. То, что в результате любой псих, стоящий на учете в психоневрологическом диспансере, может принести фальшивую справку и получить оружие, Минздрав не волнует», – пожаловался парламентарий.

Нетрудно заметить, что решение проблем, обозначенных Нарусовой и Хинштейном, не касается прав рядовых владельцев оружия. Для этого не требуется ужесточения законодательства, принятия жестких мер и прочих жестов, рассчитанных на перепуганную публику. Это рутинная работа и межведомственные разборки, но именно поэтому они могут оказаться неинтересны высокопоставленным лицам.

Примечательно, что Золотов уже ответил отказом на предложение Нарусовой. На совещании с президентом глава Росгвардии заявил, что для выполнения такой задачи ведомству не хватит ни людей, ни финансов.

Данное заявление выглядит немного странным, если посмотреть на цифры и факты. В Росгвардии насчитывается 340 тыс. сотрудников; еще 692 тыс. россиян служат в структуре МВД. Суммарно эти два ведомства имеют более миллиона человек, – это больше, чем в Вооруженных силах (около 790 тыс.). При этом в России чуть меньше 41 тыс. школ. То есть, на одно учебное заведение приходится 25 правоохранителей, большая часть которых – здоровые мужчины с табельным оружием. Организовать постоянное посменное дежурство вполне возможно даже наличными силами, особенно если привлечь к нему командный состав. В конце концов, руководитель любого уровня вполне способен без ущерба для службы раз в месяц провести 8 часов в ближайшей школе. Но нет, не хотят.

БУДЕМ ЛИ ДЕЛАТЬ ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ?

Вместо громких заявлений и поисков «козлов отпущения» среди законопослушных граждан, российским властям следовало бы тщательно изучить опыт защиты школ в таких неспокойных странах, как США и Израиль. Более того, стоило бы инициировать общественную дискуссию по этой проблеме, чтобы предотвратить принятие однобоких ведомственных решений (вроде тех, на которые жаловался депутат Хинштейн).

ФОТО: DMITRI LOVETSKY/AP/TASS

В рамках этой же дискуссии можно поднять вопрос об упрощении и либерализации оружейного законодательства, чтобы как можно большее число добропорядочных граждан (особенно из числа педагогов, сотрудников школ) имели средства нейтрализации вооруженных злоумышленников. Неплохо бы обсудить возможность строительства вокруг школ не липовых, а нормальных, качественных заграждений, и установление пропускного режима прохода на их территорию (израильский опыт), либо размещения в них полицейских нарядов (американская практика). Выбор любого из этих вариантов определит круг первоочередных задач, которые, по хорошему, требовалось бы решить еще вчера.

К слову, одной из острых и актуальных проблем российских школ являются «мини-колумбайны» – нападения подростков на одноклассников с ножами, пневматическими пистолетами, топорами и прочими подручными предметами. Такие инциденты не сопровождаются массовыми убийствами, зато происходят куда чаще расстрелов, и неизменно влекут за собой тяжелые ранения, а то и гибель одного-двух школьников. Проблема эта была актуальна 10 лет назад, остается актуальной и сейчас. И ее совершенно точно нельзя игнорировать, обсуждая защиту учебных заведений от потенциальных Галявиевых и Росляковых.

Что касается огнестрела, то пока за всеми «наворотами» разрешительной системы – «прикрутите сейф к полу, сообщите, сколько патронов вы купили» – и время от времени возникающими попытками запретить все и для всех, – из вида теряется главное: способность этой самой системы отсекать от оружия криминал и неадекват. Результат такого положения дел мы видим сейчас в Казани, видели три года назад в Керчи. И, если ничего не изменится – велика вероятность, что увидим снова.