Санитар кремлевского лесоповала

ОСЛЕПИТЕЛЬНАЯ ДОРОГА

Наутро Ельцина ждали в Благовещенске.

«Передовая группа» – выездная охрана, личные врачи, дегустаторы, офицеры, отвечавшие за трассу и кортеж, бухгалтеры, связисты, контрразведчики – всю ночь зализывали раны после хлопотной недельной подготовки к визиту.

Кто, не успев протрезветь, поправлялся губернской очищенной, кто, напротив, стоически отворачивался от протянутых стаканов. Один из офицеров со скрипом, подобно «железному дровосеку», заржавевшему от сырости, разминал в гостиничном коридоре негнущиеся от семидневного запоя конечности.

Немногочисленные в группе женщины чистили перышки, наводили марафет: из потаенных углов дорожных сумок доставали нарядные кофточки, новые колготки, остатки французских духов, пудрили носы, порозовевшие от дармового шампанского. А вдруг президент остановит на ком-то взгляд!

У всех было приподнятое настроение, какое всегда царит в преддверии одного из бесплатных кремлевских развлечений – явления Деда в российскую провинцию.

Зализывал раны и Благовещенск, со времен интервенции, похоже, не мытый и не чищенный. Стеклили витрины, старательно охаживали салатного колера известкой фасады домов, вдоль которых пройдет вереница черных машин, латали худые крыши – здесь вскоре займут место снайперы из президентского спецназа, варили борщи и щедро жарили котлеты – «передовая группа», особенно охрана, любит хорошо покушать, к тому же платит ныне редкими и такими вожделенными наличными...

Лишь один человек в группе не пил, не травил анекдоты, а с тоской думал о завтрашнем дне. (По известным причинам имени раскрыть не могу, назовем его Максимом. – Д.Ш.) Дело в том, что он только что вернулся из-за города, где на вверенном ему объекте произошел провал. И хотя сам глава областной администрации Полеванов уверял, что все будет в порядке, Максим, офицер Службы безопасности, со всей очевидностью понял, что за оставшуюся ночь такой фронт работ выполнить невозможно.

Ельцин должен был по плану ехать в соевое хозяйство неподалеку от города. Максим отвечал за эту точку, в том числе за дорогу, по которой пройдет президентский лимузин. Но в том то и дело, что никакой дороги не было. Так, размазня какая-то. Валандались, как всегда, до последнего. Лишь за день до визита начали укладывать асфальт. Всего до соевого хозяйства от основной трассы 27 километров 600 метров! Максим запомнил эту цифру на всю жизнь.

Не в силах заснуть хотя бы на полчаса, он представил себе лицо Коржакова, которому наверняка уже доложили о срыве президентского мероприятия, – а может, до самого Ельцина дойдет! – и ему стало совсем невмоготу...

Потом было соевое хозяйство, Максим ждал сурового приговора – лицо у Коржакова было чернее тучи, но приехал – и не поверил своим глазам. Полеванов не соврал: до горизонта простиралась тридцатикилометровая дорога и асфальт уже совсем подсох.

С момента начала укладки прошло двадцать четыре часа!

Вместо того чтобы обрадоваться, Максим плюнул на эту ослепительную дорогу, проложенную неизвестно куда и зачем, – и странная грусть вошла в него...

ЛАСКОВЫЙ МИША

Вместе с «ласковым олимпийским Мишей» на разноцветных воздушных шариках под лирическую мелодию навсегда отлетело в московское небо 80-го года детство и счастье Максима и тысяч его сверстников, получивших тем убийственным летом повестки в военкомат.

Война в Афганистане шла уже полгода, уже появились на беспечных улицах наших городов покалеченные мальчишки, убитые горем матери мяли в руках похоронки. И было солнечное лето, приподнятое и немного тревожное настроение, был пассажирский поезд, который вез Максима и других будущих десантников в Белоруссию, в учебный центр Лосвидо, что в тридцати километрах от Витебска.

Место, где они постигали войну, было знатным: густой девственный лес, росистые поляны, чистота еще не опаленной Чернобылем белорусской земли. И повсюду приметы прошедших битв – они не раз находили в старых окопах ржавые ППШ, простреленные каски.

Они учились войне на войне!

...В Афганистан они прилетели в мае 81-го на пассажирском ТУ-154. В глаза ударило белое солнце, небо от этого тоже показалось прозрачным. Их окружали красные безжизненные горы, и дух захватило от горячего, напоенного незнакомыми ароматами южного воздуха.

Максим только сейчас обратил внимание, что самолет, доставивший их в Кабул, разрисован олимпийской символикой. «Не успели смыть», – с грустью подумал он.

ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ

Разведка – глаза и решительность армии.

От разведки зависит жизнь.

Максиму, детально изучив его личное дело, поручили вместе с командиром – майором Славой – формировать разведгруппу.

Однажды, выполнив боевую задачу, они еле плелись в расположение части. На каждом – ноша в семьдесят килограммов. Оружие, боеприпасы, рация, бинокль. Моджахеды числом до двадцати человек настигли их в чистом поле, пришлось рассредоточиться и принять бой. Когда отгремел автоматный гром и эхо растворилось в равнодушных горах, на поле брани в живых остался один мой герой с раскалившимся «калашниковым» в руках. Трое ребят – впервые разведгруппа понесла такие потери! – лежали у его ног. Он обязан был их, бездыханных, доставить в часть.

В Афганистане разведчики считали друг друга не только товарищами по оружию, но братьями. Даже мертвого «братишку» ты не имеешь права бросить.

Как он дотащил до условленного места – вертолетной площадки – по 50-градусной жаре трех раздувшихся мертвецов, я оставлю без комментариев.

Выбежавшие навстречу ребята не узнали в перепачканном черной кровью, смертельно усталом человеке своего сержанта и, оглушенные, молча смотрели на его изменившееся за несколько часов лицо. И лишь один молоденький разведчик с тонкой, как у школьника, шеей прошептал:

– Черный Ангел...

И прозвище приклеилось к нему...

...И ВЕЧНАЯ ЧЕЧНЯ

Я познакомился с ним в одном из волжских городов, где мы, еще гордые своим кремлевским величием, свысока поглядывая на провинциалов, готовили – важные птицы! – очередное президентское шоу. Был Максим высок ростом, строен, светловолос, а вот глаза – черные, по-восточному выразительные. Еще обратил внимание на нервозную веселость, на то, что балагурил он с каким-то надрывом – знаете? – когда лицо улыбается, а в душе – слезы.

Я, как сотрудник пресс-службы президента, объезжал точки, где предполагалось общение Ельцина с журналистами. Максим изучал «настроения масс» в городе. Дороги на этот раз были вроде в порядке.

Я ни о чем не спрашивал, а сам Максим рассказал, как вернулся с фронта. (Увидел березы – и удивился: «Разве бывают такие деревья?») Сначала работал на заводе слесарем, потом поступил в высшую школу КГБ, еще год учился в академии Службы внешней разведки. Побывал во многих горячих точках. Ему доверяли самые рискованные операции. Все знали: если на задание идет Черный Ангел – потери будут минимальными.

Потом пригласили в Кремль, в одно из подразделений Службы безопасности. Среди офицеров Службы тоже случалось всякое, включая их участие в бандитских разборках. Естественно, новоиспеченного «санитара кремлевского леса» многие недолюбливали. И он платил тем же выскочкам, которых везде хватает. Участвовал в подготовке президентских вояжей.

И как же мелко все это показалось ему после недавних изнурительных рейдов и штурмов. Он же вояка, «калашников» – ему друг, и мысли у Максима (особенно когда разозлишь) такие же конкретные, как автоматные трассы. А здесь Кремль, говорить положено мягко, иносказательно, а глаза по возможности прятать. Подавальщицы снуют с подносами, обносят руководство чаем с заморским печеньем, строгие чиновники благоухают французским одеколоном, шепчутся в коридорах, плетут интриги. Всюду компьютеры, факсы, сканеры. ЧуднАя жизнь!

Коридоры прямые – да тропинки извилистые.

Что он узнал в Кремле? Всякое и всяких.

Узнал корыстолюбивого чиновника, который безнаказанно принимал коммерсантов в своих кремлевских покоях (заранее зная, что ничем помочь не может) за гонорар в 15 тысяч долларов! Познавательная, понимаешь, экскурсия... Расценки со временем упали – как только финансисты уразумели, что проку от Кремля мало.

И другого чиновника, который брал взятки – как бы это помягче сказать – женским вниманием. Ни одной просительницы 55-летний сластолюбец не пропустил, не утруждая себя даже закрывать дверь служебного кабинета на ключ. Когда Ельцину откровенно рассказали эту историю (сопроводив доклад аудиозаписью), он побагровел и немедленно подписал указ, из которого следовало, что старого пакостника, человека, известного в стране, отправляют на заслуженную пенсию и благодарят от имени президента за долгий нелегкий труд на благо отечества...

Увидел в Казани «операцию» по поимке и досмотру немощного пожилого мужика, который несколько раз пытался выбежать из толпы навстречу Ельцину – вручить ему письмо. Впоследствии выяснилось, что «злоумышленник» – родственник той самой женщины, которая в тридцатые, трагические для семьи Ельциных годы (отец нынешнего президента попал тогда в лагерь) приютила их у себя, помогала как могла, шила, стирала, утирала нос маленькому Боре Ельцину, а на старости лет заболела, осталась одна на краю города – без денег, без лекарств, без телефона. До Ельцина письмо, конечно, не дошло. Мужика, пожурив за нарушение режима, отпустили восвояси и обещали «разобраться». И лишь после вмешательства корреспондента «Известий» сподобились кремлевские бюрократы установить, наконец, старухе телефон. Своевременное и равноценное «спасибо» отца всех россиян за то, что выжил...

Еще увидел однажды, как на заснеженный Эльбрус в районе курортного Терскола приземлился вертолет, из которого важно вышел Барсуков. В Нальчике ждали Ельцина, и генерал решил лично осмотреть президентскую резиденцию – как говорится, «нет ли где измены?». Накануне его увещевали подчиненные: «Не надо бы лететь, Михал Иваныч, вон какая туча идет. Поберегитесь!» Но кто остановит бравого генерала?

И в самом деле – поднялся буран, еле приземлившийся вертолет тут же занесло по самые лопасти. Барсукова вывезли в Нальчик на машине. Позже выглянуло солнце, и вертолетчики принялись откапывать машину. Справились только к утру. И тут снова повалил снег. Пришлось все начинать сначала.

Продолжалась эта история долгих десять дней – только отроют машину, ее снова заваливает. Вертолетчики прокляли Эльбрус, МИ-8 и упрямого генерала. Говорят, отдыхать они теперь ездят с семьями только в равнинные местности, чтобы даже намека на пригорок не было...

С улыбкой до сих пор вспоминает Максим и финал казанской поездки, о которой мы уже упоминали.

Не забыл ее, наверное, и советник президента Эмиль Паин, известный политолог, которого Ельцин включил в свою свиту. За несколько часов до вылета из Казани в Москву, когда переговоры с Шаймиевым уже подходили к концу, Паин обнаружил, что потерял кремлевское удостоверение. А это почти как партбилет. Испытав сердечное недомогание, он отправился в гостиницу. Хотел достать из дорожной сумки лекарство, но и этого не удалось: сумка исчезла. Сперли? Или забыл в машине, когда ехали из аэропорта?

Держась за левую сторону груди, Паин вышел из гостиницы и побрел в садик внутри Казанского кремля, со вздохом опустился на первую попавшуюся скамейку.

Наивный человек! Ему ли не знать, что все скамейки в городе к приезду Ельцина беспощадно красят в ядовитый зеленый цвет. Прощай, французский костюмчик! Перегнувшись назад и скосив глаз на собственную спину, он подумал, что вот ты президентский советник, все тебя знают, уважают, раскланиваются, а жизнь, как говорится, «не склалась». Что теперь делать?

Пропахший бензином (пытался очистить костюм), угрюмый, он попросился в первую же попавшуюся машину, которая отправлялась в аэропорт, – а вдруг вещи кто-то нашел? Но судьба в этот злосчастный день распорядилась так, что и машина оказалась необычной. Вернее, ее хозяин.

Этот известный в Кремле чиновник прославился тем, что из каждой командировки обязательно привозил жене букет – будь то Ванкувер или Шуйская Чупа. И никогда традицию не нарушал. Где в Казани сыщешь достойный букет? Поехали колесить по городу. Паин сидел на заднем сиденье бледнее мела. На его слабые попытки направить машину по нужному маршруту, на запах сердечных лекарств чиновник не обращал ни малейшего внимания. Наконец, сжалился шофер – вылез из машины и наломал в городском сквере букет сирени.

В аэропорт приехали последними, за минуту до взлета. Там обворованного, несчастного Паина в костюме в зеленую полоску ждал у трапа Максим с пропавшими пожитками.

Бесплатное пособие, как получить инфаркт...

«Мелюзга», – сказал бы Куприн и был бы прав. Но мелюзга эта царствует в стране, и от ее левого мизинца зависят судьбы миллионов. А расхлебывать таким, как Максим, то в Афгане, то в Баку, то в Грозном.

Кстати, о Чечне.

Когда я работал в пресс-службе у Костикова, в 1993–1994 годах, Дудаев из месяца в месяц бомбардировал факсами (мины – впереди) приемные всех президентских помощников: с отменной учтивостью просил президента о встрече, чтобы обсудить создавшееся в республике положение, попытаться найти общий язык. Куда там! Кремлевские олимпийцы были заняты более важными делами – истребляли другого – «ложного» – чеченца, Хасбулатова. А настоящего разглядеть не сумели. «Пусть только рыпнется, – сказал на одной из пьянок близкий к президенту сановник, полный отваги после недавнего штурма Верховного Совета. – Одной «Альфы» будет достаточно...»

И Дудаев не заставил себя ждать.

И чем больше Чечня начинала походить на ненавистный Максиму Афган, а то и превосходить его – по глупости военных и количеству цинковых гробов, – тем мрачнее становились его мысли и созревало решение: если пошлют на войну, он, как ребята из «Альфы» в октябре 93-го, наотрез откажется выполнять приказ.

Сколько можно воевать? Хватит уже!

И однажды он получил этот приказ – в составе подразделения спецназа отправиться в самое пекло и решить заведомо невыполнимую задачу. И впервые (все же следуя логике своей жизни – уберечь «братишку», не дать по глупости погибнуть) ответил резким отказом, решив закончить для себя войну раз и навсегда. Больше того – послал Службу безопасности и самого Коржакова малой скоростью туда, где они еще не были...

Как ни странно, его не выгнали – просто отвернулись и перестали обращать внимание. Может, подумали, что струсил? Он об этом не думал, а размышлял, что делать в жизни дальше.

И постоянно в эти дни напевал мелодию «Битлз»: «Strawberry fields forever...» – «Земляничные поляны навсегда...» Это у них. А у нас, похоже, навсегда – поля, где лежат убитые и не похороненные мальчики...

...Помните эпизод из романа Солженицына «Раковый корпус» – главный герой приходит в зоопарк и видит пустую клетку, где сидела обезьяна макака-резус. На клетке прилеплен листок, где сообщается, что кто-то насыпал макаке в глаза табак и она погибла. И уточняется: насыпал просто так.

Страшно. Но лучше, мне кажется, не объяснить происходящее в нашем государстве.

Афганистан, Сумгаит, Баку, штурм Грозного, рыдающие роженицы в Буденновске, плетущиеся с грудными младенцами из разрушенной больницы, – все это было просто так. Никто не виноват. Забудьте...

КВАРТИРА ДЛЯ ЛЮБИМОЙ

Потом началась предвыборная кампания. После натиска чугунного Толика Служба развалилась. Коржаков, нацепив на нос очки – писатель! – принялся за мемуары, ребят – кого выбросили на улицу, кто ушел сам. Максима не гнали, о нем забыли. Впрочем, он уже давно понял, что никому не нужен. Что вообще никто никому не нужен.

Мы часто встречались с ним в кремлевских коридорах, пили кофе в подвальном буфете «32 ступеньки» (холодный общепитовский бульон, несокрушимая, как компартия, булочка-калорийка) и беседовали. Невеселые это были разговоры. Больше – глазами и вздохами.

Максим был не прав, когда говорил, что в Кремле никого не наказали за провалы и ошибки.

Наказали. И строго.

Но не Грачева. И не Степашина. И не за Чечню.

...Роман этот, нежданно-негаданно случившийся под сводами президентской резиденции накануне Нового года, накануне новой войны, всколыхнул весь Кремль.

Советник одного из известных ельцинских помощников (его в скором времени чуть не лишила мужского достоинства собака Юмашева) и секретарша другого помощника вдруг поняли, что давно симпатичны друг другу.

Служебные романы в Кремле не приветствуются. А влюбленные (видно, давно искали друг друга) и не думали скрывать свои чувства.

Однажды женщина призналась своему кавалеру, что у нее очень тяжелое жилищное положение – с детьми ютится в маленькой квартире. Документы на расширение лежат в профкоме, очередь – длинная, а у нее уже сил нет больше терпеть.

Ослепленный чувством бюрократ тайно проник в кабинет своего босса и, артистично подделав его голос, позвонил в управление делами, устроил разнос. (А говорят, настоящей любви не бывает!) Ордер моментально выписали. Но вскоре злодейство раскрыли. Совпало это с началом чеченской кампании. Нужно было выпустить пар... Так что Новый год стал траурным днем не только у всей Ичкерии, но и у двух незадачливых любовников.

У Евы вскоре отобрали уже выделенную и «отпразднованную» квартиру, а Адама понизили в должности. Затем, поразмыслив, обоих с позором, с отъемом удостоверений прямо у Спасской башни навсегда изгнали из кремлевского рая...

Вскоре Максим выпал из моего поля зрения. Говорили, ушел в охранную структуру какого-то банка...

НАПУТСТВИЕ МАКСИМУ

Однажды отец, когда на душе у меня было худо, сказал одну поразительную вещь. Я её запомнил на всю жизнь. Мы сидели на кухне у окна в нашей квартире и смотрели на Останкинскую вышку, на старый Шереметьевский парк, на дальние огоньки у «Сокола», на железную дорогу, по которой зеленой змейкой торопился на милый север, в Петербург, скорый поезд, и тогда отец сказал:

– Все эти пространства, эти дали – не пустые. Они заполнены не родившимися людьми. А тебе выпало счастье...

И теплые эти слова всегда согревали меня в трудные минуты.

Тяжело жить в нашем сумрачном отечестве! Не все выдерживают.

А нам бы выдержать, Максим, – и не сдохнуть. Нам бы ещё повоевать, товарищ сержант!