СЛАВА РОССИЙСКОЙ ПОЛИЦИИ

Александр КЛИЩЕНКО

Бывают моменты, когда отвечать не нужно, а нужно просто помолчать и дать выговориться. Клиентка была недовольна, разозлена, раздражена. И, в общем-то, ее можно было понять. Уголовное дело, по которому она являлась потерпевшей, и по которому всего-то надо было ее дополнительно допросить и выдать ей давно найденную машину, двигалось ни шатко ни валко. Да что там говорить. Совсем не двигалось. Вот уже шесть месяцев.

Адвокат звонил следователю, тот не брал трубку. Он приезжал, следователя не оказывалось на рабочем месте. Потом следователь находился, обещал их в ближайшее время вызвать для допроса и выдачи автомобиля, но затем снова пропадал, уходил на больничный, повышение, учебу. Это был не один конкретный следователь, а разные, но все они вели себя одинаково. По делу их сменилось уже человек пять, но ни один так и не удосужился сделать то, о чем они просили: допросить потерпевшую. Это заняло бы всего минут 20, тем более проект позиции был давно подготовлен, оставалось всего-то перенести проект в протокол допроса, вынести постановление о передаче вещественного доказательства на ответственное хранение и отдать им это постановление. Но этого никак не происходило. Адвокат, конечно же, писал жалобы и даже несколько раз приходил на личные приемы к каким-то важным начальникам. Ему отвечали, сочувственно кивали, а двух следователей даже привлекли к дисциплинарной ответственности за волокиту. Однако машина продолжала ржаветь на какой-то стоянке, а клиентка неистово ругалась, обвиняя его в неумении работать.

Адвокат был достаточно давно в профессии, и поэтому привык смиренно принимать на себя удар, который, если разбираться объективно, не должен был ему предназначаться. Он-то понимал, что сделал все от него зависящее, а неприятные объяснения по поводу не только собственных ошибок, но действий тех, кто по идее должен был по долгу службы помогать, защищать закон, вершить справедливость, стали для него делом привычки. Она, наверное, тоже это понимала (во всяком случае, ему хотелось так думать), но сейчас могла только кричать и ругаться, хотя бы на своего адвоката.

– Почему? Почему так происходит? – истерично кричала она.

– Я уже сам не знаю. Есть ощущение, что это просто какое-то проклятье. Я не могу найти никакого рационального объяснения, – оправдывался адвокат.

– Да какое там проклятье! Они просто наверняка продали мою машину, а вас за нос водят!

– Ну как же продали? У меня же на руках ответ со штрафстоянки, где она хранится. Вот же он, свежий. Автомобиль такой-то находится, охраняется, повреждений не найдено, затраты государства на хранение составили четыреста тысяч.

– Бред все это какой-то. Наверняка они все подделывают. Круговая порука.

– Да нет же. Это просто система так работает, я вам рассказывал. Никому ничего не нужно, всем лень, все равнодушны. Чиновники. Обыкновенные российские чиновники.

– Сажать их всех надо! Больше жалоб еще пишите!

– Хорошо, хорошо. Напишу еще одну жалобу, прямо сегодня. Вы только не волнуйтесь.

– Ладно, где мне отчет о выполненной работе подписать? – наконец успокоилась клиентка.

– Вот здесь, пожалуйста. Деньги как обычно на счет, если можно, по безналу.

– Да, конечно. С каким бы я сейчас удовольствием вцепилась этому следователю в волосы! Послушайте, а вы не можете его избить? Или хотя бы плеснуть в него чем-нибудь? Я хорошо заплачу. По двойному тарифу. Только, чтобы прямо побольнее, и желательно в его кабинете, а потом на YouTube выложить. Пусть они видят, что так с каждым будет!

– Вы знаете, я бы с удовольствием. Но все-таки это не входит в предмет адвокатской работы.

– Да? А мне вас когда-то иначе рекомендовали. Говорили, что вы за своего клиента и побить можете. – Это все-таки фигурально, наверное.

– Ну ладно. До свидания, – с этими словами неприятный для адвоката разговор закончился, и можно было приниматься за новую жалобу.

Через три недели удача наконец-то повернулась к нему приятной стороной. Вновь назначенный по делу следователь сам позвонил ему и попросил приехать завтра по вопросу выдачи машины, но, как можно раньше, лучше до 8 утра, так как в 9 у следователя какое-то важное совещание. Также по телефону они со следователем договорились, что показания он пришлет заранее по электронной почте вместе с проектом постановления о передаче вещественного доказательства, что облегчит и ускорит запланированную процедуру. Он тут же набрал клиентке, желая обрадовать ее, но вначале был вынужден принять на себя очередной громко кричащий удар, который, конечно же, предназначался не ему:

– А почему так рано? Почему я вынуждена подстраиваться под какого-то идиота? Вы что не могли согласовать другое время?

Возражать было сложно, а оправдания о том, что в таком случае следователь мог пропасть еще на несколько месяцев, она вряд ли готова была слышать. Поэтому в этом телефонном разговоре он смиренно занял молчаливую позицию, согласовал с ней место встречи, после чего повесил трубку.

На следующий день в 8 утра они с клиенткой уже сидели в кабинете следователя и в полной тишине ждали пока тот прочитает проект показаний, который он, конечно же, вчера изучить не успел. Вернее, вначале потерпевшая пыталась кричать, но следователь так устало на нее посмотрел и сказал: – Давайте позже все обсудим, – что она осеклась на полуслове и затем замолчала.

Кабинет у следователя был маленький и очень захламленный: какие-то коробки, пакеты, перевязанные бечевкой, пыльные тома дел, раскладушка и два сильно грязных стула, на которые можно было садиться, только подложив что-нибудь чистое, чтобы не испачкаться. Следователь был такой же маленький и захламленный: волосы взъерошены, под глазами синяки от недосыпа, брюки висят мешком, а ботинки давно стоптаны. Сейчас бедолага, периодически пытаясь пригладить лохматившиеся волосы, таращился в экран компьютера и читал, что же там подготовил адвокат. Внезапно телефон у следователя зазвонил, он снял трубку, резко погрустнел, а затем начал отвечать: – Да, да, да. Так точно, уже подготовил, через два часа после совещания представлю.

Когда он повесил трубку, то резко встал из-за стола, еще больше взъерошил грязные волосы и начал кругами ходить по кабинету.

– Черт, черт, черт, – запричитал он. Было видно, что он сильно взволнован.

– Что случилось? – спросил адвокат. И тут бедного следователя прорвало…

– Случилось? Случилось? – почти закричал он,

– Да, нет, у меня ничего не случилось. Я просто работаю. А вот у них, да. Случилось! Помутнение. В головах. Говорят, я к конкурсу рисунка работу не представил.

– К какому конкурсу рисунка? – почти хором в изумлении задали вопрос адвокат и потерпевшая.

– Аааа, – протянул следователь, – так вы же ничего не знаете. Вы думаете, это я дела не расследую. Да нет, я пытаюсь. Честно. Но у меня все время очень важные задания. То стихотворение выучить, то танец, то теперь вот рисунок. И обязательно патриотический. Вот сидит какая-то сволочь в управлении и придумывает, как бы ей следователя посильнее занять. И ведь зарплату получает за это, больше, чем я. И наказаний у нее никогда не бывает, и премии раз в квартал, и на пенсию раньше уйдет. А потом еще и мемуары напишет о том, как офицером была и с преступностью боролась. С преступностью! Рисунками!

Следователь еще крепче обхватил голову руками и зарыдал…

Адвокат с потерпевшей переглянулись. Адвокату было жалко бедолагу-следователя, но он опасался открыто выразить свое сочувствие, поскольку не знал, как отреагирует на это клиентка, которой наверняка должно было быть все равно на все проблемы того, кого она видела в первый и в последний раз.

– Не убивайтесь так. Может быть, можно отказаться от этого конкурса рисунков? – все же сочувственно спросил адвокат.

– Нет, – грустно проговорил следователь, – отказаться нельзя. И если я не представлю этот чертов рисунок акварелью через два часа, то меня уволят. А я его не представлю, поскольку совсем не умею рисовать. Да и не успею. Через 10 минут у нас в отделе будет совещание. Начальник очень любит поговорить, и будет говорить как раз два часа. В общем, мне конец.

Вид у него был при этом такой, как будто непредставление рисунка на конкурс грозило не только продолжению его следовательской карьеры, но и жизни.

– Послушайте, – вдруг с надеждой обратился следователь к потерпевшей, – сейчас я пойду на совещание, а вы не сможете нарисовать этот проклятый рисунок?

– Я? – растерялась потерпевшая, - но я совсем не умею рисовать.

– Ну что вам стоит. Я тоже не умею. Здесь по условиям задания, главное побольше патриотизма. В общем вот вам краски, кисть, бумага. Если что, адвокат вам поможет, – с этими словами следователь всучил им принадлежности для рисования и выбежал из кабинета. Дверь он при этом почему-то запер на ключ.

Они растерянно переглянулись.

– И что же нам теперь делать? – спросила потерпевшая адвоката.

– Умеете рисовать? – ответил он вопросом на вопрос.

– Немного. Но это же полная чушь. Мы пришли в кабинет к следователю, чтобы мне выдали похищенную у меня машину, а теперь должны нарисовать рисунок на какой-то придурочный конкурс.

– Разве у нас есть какие-то другие варианты занять себя на ближайшие два часа с учетом запертой двери?

– В общем-то, нет. Ну что же, давайте попробуем. Заняться, действительно, нечем.

Через два с половиной часа довольный следователь долго жал потерпевшей руку, благодарил за чудесный рисунок и обещал в следующий раз оперативно расследовать для нее любое уголовное дело. Постановление о возвращении вещественного доказательства спустя месяцы борьбы было у них на руках, и можно было ехать на стоянку за автомобилем. В этот день они так устали, их руки и одежда были перепачканы в краске, нужно было умыться, постираться. Поэтому они решили никуда не ездить, отложив получение машины на завтрашнее утро.

– Но как же? Почему же не выдадите машину? Я же предъявил постановление следователя? – всегда спокойный адвокат редко на кого-то кричал, но здесь ситуация была настолько вопиющей, что он был вынужден повысить голос на работника стоянки.

– К сожалению, ничего не могу сделать. Этого автомобиля здесь нет. Он изъят по другому постановлению следователя. Буквально вчера после обеда.

– Как это изъят?! Почему изъят?

– Ничего не могу сказать. Предыдущая смена сказала, что приехал следователь, предъявил какие-то бумаги и забрал.

– А у вас есть эти бумаги? Можете показать?

– Нет. Мы не сохраняем. Только запись в журнале. Вот. Смотрите уголовное дело, следователь такой-то.

– Ничего не понимаю, чертовщина какая-то.

– Ничем не могу помочь. Хотя нет… Можно еще запись с камеры наружного наблюдения посмотреть и записать для вас, если запрос оставите.

– Конечно, конечно, – засуетился адвокат, – давайте скорее запись.

Выключив только что просмотренную запись, адвокат резко встал из-за стола, сильно взъерошил волосы и начал кругами ходить по своему кабинету. На видео было видно, как тот самый маленький и грустный следователь уезжал на дорогой машине потерпевшей куда-то в ночь за шлагбаум автостоянки. Адвокат взял телефон, набрал номер этого следователя, но тот был выключен. Он позвонил в канцелярию следственного отдела и тут, наконец, все понял.

– Он уволился вчера. Еще две недели назад неожиданно написал рапорт, а вчера был последний день. Говорят, переехал куда-то, – ответили ему. Надо было звонить клиентке и объяснять, что сегодня забрать машину не получилось. А еще выслушивать очередные крики, успокаивать, говорить, что система не совершенна, но это все-таки частный случай невезения. Потом готовить новое заявление, добиваться возбуждения дела в отношении следователя, жаловаться на бездействие и волокиту, по второму, а затем и третьему кругу…

Неожиданно он вспомнил про рисунок, который они нарисовали с потерпевшей. На рисунке был нарисован радостный полицейский на фоне отделения полиции с яркой надписью: «Слава российской полиции!» Ему вдруг стало неестественно для такой дурацкой ситуации смешно, и он захохотал.