Святой врач

Житие гениального хирурга, лауреата Сталинской премии, а также зэка-священнослужителя, преданного советской властью «анафеме» и ныне причисленного к лику святых

…Одиннадцатого июня 1961 года. Симферополь. Уже ранним утром сотрудники спецслужб доложили наверх: «Реакция на смерть архиепископа Симферопольского и Крымского Луки принимает опасный оборот. В город съезжаются верующие из Мелитополя, Геническа, Скадовска, Херсона… Толпы непрерывной вереницей идут попрощаться с ним». На экстренном заседании Крымского обкома партии и областного управления КГБ решено: главное – не допустить церковной пропаганды и народных волнений. Партийные функционеры поставили руководству епархии жёсткое условие: все сопровождающие должны ехать к кладбищу по окраине города и только в специально подогнанных властями автобусах, ни в коем случае не создавать пешей процессии. Всё должно пройти тихо, незаметно и так, чтобы 13 июня в 17.00 (ни минутой позже!) тело архиепископа было в земле. Но всё вышло иначе! 

Руководивший погребением от Московской патриархии архиепископ Михаил (Чуб) вспоминал: «Люди тесным кольцом окружили катафалк, вцепились в него руками, будто не желая отпускать своего архиерея. Охрипший уполномоченный бегал от машины к машине, загонял в автобусы. Его никто не слушал. Наконец кое-как с места сдвинулись…» Когда колонне с помощью автобусов попробовали перекрыть дорогу через центр города, множество женщин, не сговариваясь, ринулись на землю перед колёсами: «Только по нашим головам проедете!» Центральная улица наполнилась народом, движение прекратилось, пешая процессия от собора до кладбища (20 минут ходьбы) шла три часа. На все угрозы и уговоры был один ответ: «Мы хороним нашего архиепископа»… Очевидец рассказывал: «Это была настоящая демонстрация! Казалось, весь город присутствовал на похоронах: помню заполненные людьми балконы, людей на крышах, на деревьях…»

Даже люди далёкие от церкви понимали: ушла из жизни личность незаурядная. Но для того времени – для страны победившего атеизма – подобные проводы священника всё равно были нонсенсом. Даже когда взрывали и грабили храмы, столь единодушных массовых проявлений не было. А уж к началу 1960-х и подавно. Что же заставило людей выйти на улицы и кто такой был этот архиепископ Лука?

Врач-волшебник

Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий родился 27 апреля 1877 года года в Керчи, в семье провизора. Его отец был ревностным католиком. Мать – по рождению православной. По законам Российской империи дети в подобных семьях должны были воспитываться в православной вере. Вскоре семья переехала в Киев, где юноша в 1896 году одновременно окончил гимназию и художественное училище. Ещё в детстве у мальчика обнаружились незаурядные способности к рисованию – он собирался поступить в Петербургскую академию художеств и стать живописцем. Однако старший брат Владимир, студент юридического факультета Киевского университета, увлёк его народническими взглядами, этикой Льва Толстого, и это заставило его изменить свои планы. «Недолгие колебания, – написал потом Войно-Ясенецкий в автобиографии, – кончились решением, что я не вправе заниматься тем, что мне нравится, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей». Он решил стать врачом – чтобы «быть полезным для крестьян, так плохо обеспеченных медицинской помощью».

По описаниям современников, внешность молодого Валентина была очень колоритной: богатырский двухметровый рост, мощный торс, сильные руки. Гусарские усы, отпущенные после окончания университета, завершали его бравый облик. Возможно, он сам видел в этом особый смысл: недаром его предки получили приставку Войно к родовой фамилии Ясенецкие. Войно – означает воин, защитник, боец.

Учился студент блестяще и 1903-м с отличием окончил медицинский факультет университета. Педагоги и сокурсники прочили его в профессоры анатомии. Но неожиданно для всех он объявил, что всю жизнь будет «деревенским – мужицким, земским врачом, помогать бедным людям».

Хирург Валентин Войно-Ясенецкий (слева) проводит операцию в земской больнице

В 1904 году Войно-Ясенецкий оказался в буквальном смысле слова на передовой – в госпитале Красного Креста недалеко от Читы. Шла Русско-японская война. Работали хирурги не покладая рук – кровавая бойня не щадила солдат. Приходилось ежедневно ампутировать конечности, сшивать части тела, работать скальпелем, долотом, пилой, молотком. Здесь молодой медик познакомился с сестрой милосердия Анной Васильевной Ланской и женился на ней.

После этого в течение 12 лет он работал земским врачом в больницах Симбирской, Курской, Саратовской и Владимирской губерний. За это время сделал множество операций на мозге, глазах, сердце, позвоночнике, суставах, внёс много новаций в технику оперирования. Молва о «волшебнике-докторе» разносилась далеко за пределы земств и губерний. Впоследствии он так вспоминал этот период: «В маленькой больнице на десять коек я скоро приобрёл такую славу, что ко мне пошли больные со всех сторон. Вспоминаю курьёзный случай, когда молодой нищий, слепой с детства, прозрел после операции. Месяца через два он собрал множество слепых со всей округи, и все они длинной вереницей пришли ко мне, ведя друг друга за палки и чая исцеления»

Практика военно-полевого и земского хирурга-универсала ярко продемонстрировала Валентину Феликсовичу нерешённые проблемы медицины начала ХХ века – прежде всего проблемы анестезии и гнойной хирургии. Став экстерном московской клиники профессора Дьяконова, он решил сосредоточиться именно на них, тем более что об этих проблемах, как оказалось, ничего не слышали даже столичные хирургические светила. Работал экстерн по 14–16 часов в день. «Из Москвы не хочу уезжать, прежде чем не возьму от неё знаний и уменья научно работать. А работа предстоит большая: для диссертации надо изучить французский язык и прочитать около пятисот работ на французском и немецком языках», – писал он матери в 1910 году.

С началом Первой мировой войны Войно-Ясенецкий возглавил госпиталь в Переславле-Залесском. Это не помешало ему в 1916 году защитить диссертацию и стать доктором наук. Он впервые в России и в мире теоретически обосновал и практически разработал новые методы обезболивания – регионарной анестезии, доселе считавшиеся невозможными, за что получил престижнейшую премию Варшавского университета. Кроме того, первым в России осуществил некоторые сложные операции на желчных путях, селезёнке и на головном мозге. Именно во время Первой мировой в нём пробудилось забытое было за множеством научной работы религиозное чувство, и он начал постоянно ходить в церковь.

Архиепископ Лука (в центре). Ташкент, 1923

Епископ Туркестанский

1917 год стал трагическим как для России, так и для семьи Войно-Ясенецких – у Анны Васильевны обнаружились явные признаки туберкулёза лёгких. Нужно было срочно менять климат, и Валентин Феликсович принял приглашение возглавить большую городскую больницу в Ташкенте. Поток больных возрастал из месяца в месяц – разгоралась Гражданская война.

Чтобы понимать обстановку тех лет – небольшой штрих. В Ташкенте свирепствовали малярия, холера, сыпной тиф. Голод на Волге гнал в Туркестан массы голодающих. Они вповалку лежали на вокзале: оборванные, покрытые вшами. По дороге в больницу главврач встречал телеги, гружёные голыми трупами – их везли из переполненного сыпнотифозного отделения. Перед нескончаемым потоком больных и умирающих у врачей опускались руки. Тем более что в самом городе и вокруг него то и дело шли боевые действия. «Через весь город над самой больницей летели с обеих сторон пушечные снаряды, и под ними мне приходилось ходить в больницу», – рассказывал Войно-Ясенецкий.

В это же самое время по всему Туркестану разыскивали и вылавливали тех, кто имел какое-нибудь отношение к прежнему строю и врагов новой власти: крупных и мелких чиновников царской администрации, депутатов городской Думы, офицеров. Для «бывших» и контрреволюционеров не было оправданий. В эти дни врагом могли объявить любого – с ними не церемонились и сразу пускали в расход. Поводом для этого могло стать что угодно.

…В октябре 1919 года по ложному доносу служителя больничного морга Валентин Феликсович был арестован и уведён в «набитые контрреволюционерами» железнодорожные мастерские. Эти мастерские имели страшную репутацию. Сама фраза «увести в железнодорожные мастерские» означала в те дни не что иное, как расстрелять. Там же заседала «чрезвычайная тройка», и дело решалось быстро – на разбор каждой судьбы «судьи» тратили не больше трёх минут. Приговор приводили в исполнение немедленно. От расстрела его спасло чудо – знаменитого врача узнал случайно зашедший в мастерские видный партиец и приказал отпустить. В больнице Войно-Ясенецкого уже никто не надеялся увидеть живым… Вот как вспоминал этот эпизод профессор Ошанин: «Как только его освободили, главврач первым делом направился в больницу – на это время у него была запланирована операция. И минута в минуту встал к операционному столу – так, как будто ничего не случилось». Тем не менее этот арест не прошёл бесследно – он вызвал шок у тяжело больной жены, которая через несколько дней скончалась в возрасте 38 лет, оставив на руках мужа четырёх малолетних детей.

В 1918 году началось открытое гонение на Русскую православную церковь. Расстрелы священников, преследование верующих, разрушение и разграбление церквей продолжались все последующие годы. С подачи советских властей была создана так называемая Живая Церковь, давшая толчок расколу. Эти события Войно-Ясенецкий воспринял как личную трагедию. С одной стороны, он был признанным первым хирургом Туркестана, председателем Союза врачей, читал курс анатомии в средне-медицинской школе, был инициатором открытия Ташкентского университета, с другой… начал посещать местное православное религиозное общество, изучать богословие, принимал участие в церковных делах и выступал с горячими речами. Всё это привело к тому, что прежде не помышлявший о карьере священнослужителя, он принял предложение епископа Ташкентского и Туркестанского Иннокентия стать священником. В мае 1923 года ссыльный епископ Уфимский Андрей тайно постриг его в монахи с именем Луки, а вскоре он был рукоположен во епископа Ташкентского и Туркестанского.

Одна из медсестёр вспоминала, как в самый разгар Гражданской войны Войно-Ясенецкий появился в больнице в рясе и с наперсным крестом на груди. «Надеть рясу в то время, когда люди боялись упоминать в анкете дедушку-священника, когда на стенах домов висели плакаты: «Поп, помещик и белый генерал – злейшие враги советской власти», – мог либо безумец, либо человек безгранично смелый. Безумным Валентин Феликсович не был!» Многие вспоминали, как профессор «с крестом на груди читал лекции студентам в университете. Читал хорошо, студенты его любили, хотя и побаивались. Власти долго всё это терпели, уговаривали его бросить церковные дела, но он не поддавался.

Летом 1921 года ему пришлось публично выступить в ташкентском суде по «делу врачей», которых обвиняли во вредительстве. Начальник местной ЧК латыш Яков Петерс, известный своей жестокостью и беспринципностью, решил устроить из этого сфабрикованного дела показательный процесс. Войно-Ясенецкий был вызван в качестве эксперта-хирурга. Чекист набросился на него: «Поп и профессор! Считаете ли вы, что профессор Ситковский виновен в безобразиях, которые обнаружены в его клинике?» Вопрос касался первого пункта обвинения. Заведующему клиникой профессору вменялся в вину развал дисциплины среди больных и обслуживающего персонала. «Гражданин общественный обвинитель, – последовал ответ, – я прошу по тому же делу арестовать и меня. Ибо и в моей клинике царит такой же беспорядок, что и у профессора Ситковского».

«А вы не спешите, придёт время – и вас арестуем! – закричал Петерс.

В хирургических клиниках города на самом деле творились страшные безобразия. Раненые красноармейцы пьянствовали, дрались, публично в палатах занимались развратом. Тут же рядом лежали тяжелораненые. Но на их мольбы о тишине и покое буйные пациенты не обращали внимания. Обслуживающий персонал просто физически не мог справиться с ними.

«Скажите, поп и профессор, – продолжал Петерс. – Как это вы ночью молитесь, а днём людей режете?» «Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин общественный обвинитель?» – парировал тот. В зале раздались хохот и аплодисменты!

Петерс не сдавался: «Как это вы верите в Бога? Разве вы видели своего Бога?» «Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил!» «Дело врачей» с треском провалилось – через два месяца всех выпустили из тюрьмы.

Английский шпион

Разумеется, всё это не оставалось незамеченным властями. 2 июня 1923 года руководство НКВД Туркестана дало письменное указание № 1282/с работникам ГПУ начать постоянное скрытое наружное наблюдение за профессором. 10 июня он был арестован. «В 11 часов вечера – стук в наружную дверь, обыск и первый мой арест, – вспоминал он в автобиографии. – Я простился с детьми и в первый раз вошёл в «чёрный ворон», как называли автомобиль ГПУ. Так положено было начало одиннадцати годам моих тюрем и ссылок».

2 июля уполномоченный секретного отдела Мартынов составил заключение по его делу, где были такие выводы: «Гр. Ясенецкий-Войно, пользуясь авторитетом среди малопросвещённого населения, в своих речах и обращениях к народу очень хитро настраивает последних против советской власти».

Его обвинили «в связях с оренбургскими казаками и в шпионаже в пользу англичан», которые он осуществлял якобы через турецкую границу. Подследственный пытался доказать, что не мог быть участником казачьего заговора и деятелем международного шпионажа одновременно хотя бы потому, что для одного человека это физически невозможно, к тому же всё это противоречит его убеждениям. Но его никто не слушал. «Заговорщика и шпиона» отправили в Москву, сначала в Бутырскую, а потом в Таганскую тюрьму. Перед этим в тюрьме ташкентского ГПУ он закончил свой труд «Очерки гнойной хирургии», который до сих пор считается шедевром руководства по хирургии и настольной книгой медиков

Войно-Ясенецкий вспоминал о своём отъезде из Ташкента: «Утром я занял место в вагоне. После первого, второго и третьего звонков и свистков паровоза поезд… не мог двинуться по той причине, что толпа народа легла на рельсы, желая удержать меня в Ташкенте, но, конечно, это было невозможно».

Уголовное дело В. Войно-Ясенецкого. Ташкент 1923 год (из архивов КГБ)

Находясь в уголовной камере Бутырки, профессор написал:

«Заведующему СОГПУ, гр. Тучкову от заключённого в Бутырской тюрьме (кор. 17, камера 79) епископа Луки
(В.Ф. Ясенецкого-Войно)

Заявление

Всю жизнь свою я работал при полном напряжении сил. Полное безделье в тюрьме очень для меня мучительно. Очень прошу Вас дать мне возможность лечить больных. Подпись. 14 июля 1923 г.».

24 октября 1923 года комиссия НКВД вынесла решение: «Выслать в Сибирь в Нарымский край сроком на 2 года». Валентин Феликсович вспоминал: «От Омска мы ехали до Новосибирска в «столыпинском» арестантском вагоне. В камеру, отведённую для меня и моих спутников – двух протоиереев, посадили, кроме нас, бандита, убившего восемь человек, и проститутку, уходившую по ночам на практику к нашим стражникам. Бандит… уверял меня, что никогда нигде меня не обидит никто из их преступной братии. Однако уже в Новосибирской тюрьме при мытье в бане у меня украли несколько сот рублей, а позже – чемодан с вещами». 

Фотография  из уголовного дела после ареста в 1939 году

В лютый мороз 18 января 1924 года ссыльные прибыли в Енисейск. «Мой приезд произвёл большую сенсацию, которая достигла апогея, когда я сделал экстракцию врождённой катаракты трём слепым мальчикам-братьям и сделал их зрячими… Ещё мне запомнился старик-тунгус, полуслепой от трахомы, которому я исправил заворот век пересадкой слизистой оболочки. Результат операции был так хорош, что он по-прежнему стреляет белок, попадая прямо в глаз. Мальчик, оперированный по поводу крайне запущенного остеомиелита бедра, пришёл ко мне здоровым».

Одновременно с врачебной практикой профессор начал служить в местном храме. Его популярность росла, православное население Енисейска перестало посещать «обновленческие» церкви – все старались попасть на его проповеди. Служение архиерея и хирурга были нераздельны в глазах народа, что рождало многочисленные легенды о его деятельности и… доносы. 

19 августа 1924 года начальник ГПУ по Восточной Сибири товарищ Вольфрам шлёт телеграмму:

«СЕКРЕТНО. УГПУ Енисейск

Запретите Луке-Ясенецкому служить в храмах, поторопитесь с высылкой в Туруханск.

№ 121/111. 19 августа Вольфрам».

30 августа 1924 года баржа привезла ссыльного в Туруханск, где ему сразу же предложили работу в местной больнице. …Однажды на приём пришла молодая женщина с больным ребёнком. Как обычно, перед осмотром Валентин Феликсович заполнял историю болезни. На вопрос, как зовут ребёнка, женщина ответила: «Атом». «Почему не назвали поленом или окном?» – спросил врач. Этот стало поводом для его нового ареста. Как потом выяснилось, женщина была женой председателя крайисполкома В. Бабкина, который сразу же написал донос в крайком РКП(б), где объяснял: «Имя моему сыну Атом мной дано в ознаменовании нашей переходной эпохи, за которую идёт отчаянная борьба нашей партии и всего пролетариата против всей реакционной, идеалистической, дуалистической и духа (божества) философских наук всего мира, которые затемняют солнце истины пролетариату. Возмущения Ясенецкого-Войно вполне понятны, но это не даёт ему права проводить пропаганду, больных высмеивать, возмущаться нашим стремлением к новому быту и незаметно проводить свою идею божества. Прошу крайком сделать выводы…»

7 декабря 1924 года туруханский чекист А. Стильве завёл уголовное дело № 5 и предъявил обвинение по трём статьям Уголовного кодекса – 73, 120 и 124: «Распространял в контрреволюционных целях ложные слухи, во время амбулаторных приёмов совершал религиозные обряды и обманные действия с целью возбуждения суеверия в массах…»

Профессор вспоминал: «Уполномоченный ГПУ объявил, что я должен немедленно уехать дальше из Туруханска и на сборы мне даётся полчаса. Я только спросил спокойно: куда же именно высылают меня? И получил раздражённый ответ: «На Ледовитый океан!»

Ссылка во время свирепой сибирской зимы – на открытых санях, за полторы тысячи вёрст, без тёплой одежды, была равносильна преднамеренному убийству. Местные чекисты хорошо это понимали. Вспоминая о беспрерывном лютом ветре и глухом посёлке на три избы Плахино, где ему предстояло отбывать ссылку, Войно-Ясенецкий рассказывал: «На чердаке моей избы были развешены рыболовные сети с большими деревянными поплавками. Поплавки непрестанно стучали, и этот стук напоминал мне музыку Грига «Пляска мертвецов»

В начале марта 1925 года случилось невероятное для этих лет событие: жители Туруханска, разгневанные тем, что в местной больнице умер крестьянин, которому было некому оказать врачебную помощь, вооружились косами, вилами и топорами и угрожали развалить ГПУ и сельсовет. Испуганное туруханское начальство поспешило вернуть епископа-хирурга обратно. В 1926 году ссылка закончилась, профессор вернулся в Ташкент.

«Соучастник убийства»

А 23 апреля 1930 года он был арестован – на этот раз «за соучастие в убийстве» профессора Михайловского. Профессор-физиолог И. Михайловский, потеряв в 1924 году сына, заболел буйным помешательством. Он отказался хоронить сына, заявил, что воскресит его, и занялся опытами с переливанием крови. Покупал мёртвому одежду, обувь, сладости. Вскоре несчастный профессор застрелился. «Вина» Войно-Ясенецкого была только в том, что он выдал вдове справку: «Удостоверяю, что лично мне известный профессор Михайловский покончил жизнь самоубийством в состоянии несомненной душевной болезни. Д-р мед. Епископ Лука. 5.VIII. 1929».

Супруга Войно-Ясенецкого Анна Васильевна с первенцем Михаилом. 1908

Однако в Москве решили превратить это дело в политическое и антицерковное – якобы убила жена, а профессор-епископ её покрывал. На допросах Валентин Феликсович убедился, что на самом деле от него хотят только одного – отречения от священного сана. И отвечал: «Я хотел бы получить возможность работать по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму».

30 августа из тюремной больницы он пишет письмо главе советского правительства А. Рыкову: «Результатом моих 20-летних работ явилась книга «Очерки гнойной хирургии». Моя давнишняя мечта – создание специальной клиники гнойной хирургии. Такой клиники нет ещё нигде на Западе, и хорошо было бы, если бы она впервые возникла в СССР».

Обращение во все инстанции – от следователя ОГПУ до председателя правительства – было безрезультатным. Он не получил ни одного ответа. 27 ноября 1930 года в знак протеста против незаконного ареста он объявил сначала 40-дневную частичную (кроме чая), а затем и полную голодовку. На обвинительном заключении написал: «Виновным себя не признаю!»

Начальник Секретного отдела ГПУ Берман с раздражением вынес резолюцию: «Срочно отправить к месту ссылки». 15 мая 1931 года на Особом совещании коллегии ГПУ постановили: «Выслать через ПП ГПУ в Северный край сроком на три года». До конца 1933 года ссыльный профессор оперировал в больницах Котласа и Архангельска.

Контрреволюционер и отравитель

Книга «Очерки гнойной хирургии» вышла в свет осенью 1934 года, получила восхищённые отклики видных советских учёных и заняла особое место в медицинской литературе. В декабре 1936 года Наркомздрав утвердил профессора в учёной степени доктора медицинских наук. Казалось бы, всё встало на свои места и его оставили в покое. Однако…

23 июля 1937 года Валентин Феликсович вновь оказался в тюрьме. В это время по всей Средней Азии и Казахстану прошли аресты православных священников и верующих. Чекисты старались сфабриковать дело о контрреволюционной организации, стараясь захватить как можно больше имён. В Чимкенте у епископа Евгения (Кобранова) с помощью пыток и истязаний удалось выбить признание о существовании контрреволюционной организации из 22 человек. В их числе был назван Войно-Ясенецкий. Но этого оказалось мало. Архиепископ Борис (Шипулин), известный провокатор в среде священнослужителей, показал, что, кроме контрреволюционной деятельности, епископ Лука вёл шпионскую работу в пользу английской разведки. Провокатор И.А. Середа на допросах «честно» рассказал о подпольных сборищах и богослужениях, явках, методах обработки населения, дал характеристики членов подпольной контрреволюционной организации, в которую якобы входил и Лука.

Главный хирург эвакогоспиталя № 15-15  Войно-Ясенецкий с медперсоналом и ранеными

Из протокола допроса Б.П. Шипулина от 28.10.37 г.:

«Вопрос: Когда вы познакомились с Войно-Ясенецким?

Ответ: С ним я познакомился скоро после моего приезда в Ташкент… Из ряда бесед мне стало ясно, что он непримиримый враг советской власти. Я рассказал ему, что по поручению Потатуева, действующего от имени английской разведки, я создал контрреволюционную церковно-монашескую организацию, изложил ему задачи этой организации и планы по созданию сети таких групп при церковных общинах. Этой беседой я преследовал цель вербовки Войно-Ясенецкого, причём был уверен, что если он не согласится вступить в нашу организацию, то, во всяком случае, не выдаст нас… В дальнейшем мне стало известно, что он является членом Всесоюзного контрреволюционного церковного центра, и он фактически давал целый ряд установок по контрреволюционной работе…

Кроме этого, чекисты пытались обвинить хирурга в «намеренном умерщвлении на операционном столе мужчин, женщин и детей».

За неделю с 28 октября по 4 ноября было арестовано ещё пятнадцать человек, чьи фамилии под пытками назвали Ляхоцкий, Кедров, Шипулин, Андреев и другие. Тем не менее Валентин Феликсович всё отрицал. Особенно его возмутили обвинения в «намеренном умерщвлении на операционном столе». В знак протеста 18 ноября 1937 года он написал в НКВД УзССР резкое заявление: «Следователями мне предъявлены тягчайшие и крайне позорные обвинения. Следствие ведётся односторонне – пристрастно в сторону обвинения. Я совершенно беззащитен, лишён всех прав и всякой цели жизни… я лишён семьи, свободы и чести…»

В тот же день была начата так называемая пытка конвейером – 13 суток допрашивающие чекисты сменяли друг друга, а Войно-Ясенецкому не давали спать ни днём, ни ночью. Били ногами, обливали холодной водой, сажали в карцер… Трижды в знак протеста он объявлял голодовку.

В его автобиографии есть такой эпизод: «Я голодал много дней и вскоре падал на пол от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации. То мне казалось, что по комнате бегают жёлтые цыплята, и я ловил их, то я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине извиваются змеи. От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил… Не видя конца этому допросу, я надумал напугать чекистов. Сказал, что подпишу всё, что они хотят, кроме разве покушения на убийство Сталина. Заявил о прекращении голодовки и просил прислать мне обед. Я предполагал перерезать себе ножом височную артерию. Для остановки кровотечения меня пришлось бы отвезти в больницу. Это вызвало бы большой скандал в Ташкенте… Когда принесли обед, я незаметно ощупал тупое лезвие столового ножа и убедился, что височной артерии перерезать им не удастся. Тогда я вскочил и, быстро отбежав на середину комнаты, начал пилить себе горло ножом. Чекист, как кошка, бросился на меня, вырвал нож и ударил кулаком в грудь. Меня отвели в другую комнату, где …меня уже ожидал начальник Секретного отдела, чтобы я подписал сочинённую им ложь о моём шпионаже. Я только посмеялся над этим требованием».

К тому времени других привлечённых по этому делу – М. Кармазина, М. Андреева, Б. Шипулина, Середу, Багрянского – уже расстреляли. Не добившись от профессора нужных признаний, чекисты приобщили к делу шесть ампул морфия, изъятых у подследственного дома: они якобы были нужны, чтобы убивать «при случае» политических деятелей и военачальников.   

29 марта 1939 года Войно-Ясенецкому дали ознакомиться с материалами дела. Следователь постарался представить его убеждённым врагом советской власти, которому одна дорога – к стенке. Профессор написал дополнение к делу: «Все 20 лет советской власти я был всецело поглощён научной работой по хирургии и чистым служением церкви, очень далёким от всякой антисоветской агитации. Совершенно неприемлемо для меня только отношение советской власти к религии и церкви, но и здесь я далёк от активной враждебности».

13 февраля 1940 года особое совещание НКВД по его делу постановило: «За участие в антисоветской организации сослать в Красноярский край сроком на пять лет». Ни одну из четырёх статей Уголовного кодекса, каждой из которых было достаточно для расстрела, не утвердили.

В мастерской скульптора Оленина, 1946

Герой войны и сталинский лауреат

В первые же дни войны ссыльный послал телеграмму на имя председателя Президиума Верховного Совета
М.И. Калинина: «Я, епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в посёлке Большая Мурта Красноярского края. Являясь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта или тыла, там, где будет мне доверено. Прошу направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку».

Ответ из Москвы пришёл незамедлительно: его приказано было перевести в Красноярск и назначить главным хирургом эвакогоспиталя 15–15. Вскоре отношение властей улучшилось. «В Иркутске на межобластном совещании главных хирургов устроили настоящий триумф, – писал Валентин Феликсович сыну Михаилу. – Почёт мне большой: когда вхожу в собрания служащих или командиров, все встают». «Раненые офицеры и солдаты очень любили меня. Когда я обходил палаты по утрам, меня радостно приветствовали. Некоторые из них, безуспешно оперированные в других госпиталях по поводу ранения в больших суставах, излеченные мною, неизменно салютовали мне высоко поднятыми прямыми ногами».

5 марта 1943 года он сообщил сыну о назначении архиепископом Красноярским. Власти не трогали его, считая, что это «политически необходимо». Срок сибирской ссылки официально закончился в июле 1942 года, но фактически продолжался до конца 1943-го. В 1944 году Войно-Яснецкий переехал в Тамбов.

…В декабре 1945 года председатель Тамбовского облисполкома вручал архипастырю-хирургу медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов». Во время торжественной церемонии ему начали было петь дифирамбы, но он довольно резко их оборвал: «Я вернул жизнь и здоровье сотням, а может быть, и тысячам раненых и наверняка помог бы ещё многим, если бы вы не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей воле». Эти слова вызвали у присутствующих шок – на мгновение в президиуме и в зале повисла гробовая тишина. Придя в себя, председатель предложил прошлое забыть, а жить настоящим и будущим. На что был ответ: «Ну нет уж, извините, не забуду никогда!»

2 декабря 1946 года за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений Совет Народных Комиссаров СССР наградил Валентина Феликсовича Сталинской премией первой степени с солидным денежным вознаграждением. Всю сумму он полностью пожертвовал сиротам и вдовам воинов, павших в Отечественной войне.

Последние 15 лет жизни профессор и епископ работал и служил в Симферопольской епархии. Из области, не тронутой войной, он отправился в послевоенный Крым, встретивший его развалинами и пепелищами, нищетой и голодом, а также образовавшимися за время немецкой оккупации сектами. 

Похороны архиепископа Луки. Симферополь, 11 июня 1961

Больной, почти ослепший за 11 лет ссылок и тюрем, хирург-священнослужитель и здесь достойно нёс свой крест. Его смелые проповеди и поступки, которые будили опасения в крымском обкоме, – вызывали любовь и симпатию простых граждан. Тайком в его храм ходили студенты, учителя, инженеры, библиотекари, приезжали верующие и атеисты со всего Советского Союза. Медицину архиепископ Лука также не оставлял и иногда выступал с научными докладами на заседаниях Хирургического общества. В 1958 году он полностью ослеп, но продолжал управлять епархией и иногда принимать больных, поражая местных врачей безошибочными диагнозами. За 38 лет священства Войно-Ясенецкий произнёс 1250 проповедей, из которых не менее 750  были записаны и составили 12 толстых томов. 

В это время в жизни русской церкви происходили новые трагические события. 1960 год начался в стране очередным витком гонений. Вышло постановление ЦК КПСС, в котором говорилось: «Руководители некоторых партийных организаций не дают должного отпора религиозной идеологии». В печати появилась серия антирелигиозных статей, брошюр и монографий.

…Валентина Войно-Ясенецкого похоронили на маленьком церковном кладбище при Всехсвятском храме Симферополя, куда потом ежедневно в течение 35 лет приезжали и приходили православные странники, больные, ищущие исцеления. 22 ноября 1995 года архиепископ Симферопольский и Крымский Лука был причислен к лику святых православной церкви. Его мощи в ночь с 17 на 18 марта 1996 года были перенесены в Свято-Троицкий кафедральный собор. В крестном ходе от могилы до кафедрального собора участвовало около 40 тысяч человек. Русская православная церковь установила день его памяти – 11 июня.  

Подготовили: Владимир Лисичкин, профессор МГУ,  родственник Святителя Луки (Войно-Ясенецкого) и Андрей Колобаев, журналист.

Фото из домашнего архива В. Лисичкина