Та самая Цыпа

Юная ленинградка легко поступает в ГИТИС, но вскоре, после картины «Школьный вальс», уходит во ВГИК. Причина – болезнь под названием «кино». В театральном не любили, чтобы студенты снимались.

Роли без конца. К двадцати двум годам Цыплакова успела сыграть двадцать две роли, из них половина главных, в том числе и на сцене Малого театра.

Ее режиссерский дебют – картина «Камышовый рай» завоевывает приз на Международном кинофестивале в Сан-Себастьяне. Фильм о воспитанниках детского дома «На тебя уповаю» тоже получает признание. О Цыплаковой говорят, пишут. И вдруг – тишина. Только слухи: живет с мужем в усадьбе, разводит кур и гусей, солит огурцы бочками и варенье варит.

...Маленькая квартирка в пятиэтажке. Кухня в три шага. Комната. Картины. Иконы. Ветка с набухшими почками смотрит в окно.

– Лена, у вас такое редкое отчество – Октябревна...

– Папу звали Октябрь Иванович. Он родился в Ленинграде в 1925 году, тогда было модно давать революционные имена.

– А как его называла ваша мама?

– Ока, Окочка, с ударением на первом слоге.

– Любое впечатление детства оставляет отпечаток на всю жизнь. Ребенком вы провели два года в интернате. Может быть, без этого опыта и фильма вашего «На тебя уповаю» не было...

– Мне бы очень не хотелось говорить об этом опыте. У меня папа болел туберкулезом, и в интернат меня отправляли, чтобы я не заразилась. Мама ходила за отцом и хватала каждую вилку, ложку – в хлорку, кипятить!.. Правда, в том возрасте я не могла понять, почему старший брат жил дома, а я – там, и долгие годы была в сложных отношениях с родителями.

– Но все-таки тот опыт был важен?

– Не могу сказать, что эти два года были самыми плохими. Сейчас, по прошествии времени, я благодарна, что это было в моей жизни. Те мощные впечатления дали определенный стимул, сформировали характер. Мой старший брат, как мне кажется, более мягкий человек, чем я.

– Вы были не из тех девочек, которые мечтают сниматься в кино?

– Нет, в школе я обожала алгебру, любила химию, чертила лучше всех в классе. Думала, что буду учиться в техническом вузе, как брат. Но встреча с Динарой Асановой все изменила. Мне было интересно сниматься. Динара была таким режиссером, который всех вовлекал в процесс, в сотворчество.

– А почему поехали поступать в Москву?

– Мне хотелось самостоятельности. Первые полгода родители помогали платить за квартиру, а потом я жила на свои деньги. Сидеть на родительской шее проще, но делаешь при этом меньше. Хотя было тяжело. Когда училась на режиссерском, спала по три-четыре часа в сутки, черная ходила от усталости. Утром – институт, днем – репетиция, вечером – спектакль, ночью – конспекты...

– На личную жизнь время оставалось?

– Я все успевала. Я человек организованный. Иногда я напоминаю себе многоканальный телевизор: щелк – переключилась на другую «программу»...

– В труппу Малого театра вы пришли студенткой. Как вас приняли великие старики: Гоголева, Анненков, Царев, Ильинский?

– Привела меня показываться замечательная актриса Наталья Вилькина. Старики встретили очень тепло, доброжелательно. Сложно отнеслись Нифонтова, Быстрицкая. «Что такое? Молодые и наглые! Сразу работать!» Пытались на место ставить. На какое, правда, я не поняла. С Анненковым мы очень дружили. Он Гаева играл в «Вишневом саде», а я Аню, у нас и в жизни были почти родственные отношения.

– А как складывались отношения с Царевым? Перед ним ведь все трепетали.

– Он был добрый и внимательный человек. Много делал хорошего для людей. Мог зайти в гримерную и поздравить меня, молодую актрису, с первым спектаклем. Благодаря Михаилу Ивановичу я эту квартиру получила. Совершенно случайно. Говорила девчонкам в костюмерной, что из театра ушла, впереди неизвестность, жить негде, как вдруг раздалось знакомое «кхе-кхе»...

– Не каждый бы решился выбрать неизвестность. Не страшно было?

– Я еще в детстве поняла, что страх – чувство ложное. Он относится только к ожиданию, а когда событие происходит – не страшно. Я многое меняла в своей жизни... По сути, человек каждый день стоит перед выбором, каждую секунду, и всегда есть масса вариантов. Безвыходность положения – абсолютная ложь. Выход есть всегда.

– Режиссерская профессия традиционно считается сложной для женщины, предполагает мужской склад ума.

– Женщине артисткой быть проще. Если режиссер занят каким-то проектом, ему не хочется думать о тарелках, стирке и так далее. Думаю, именно поэтому эта профессия считается мужской.

– Помогает ли в режиссуре актерский опыт?

– Безусловно, я понимаю, как на языке профессии объяснить актеру, что мне нужно. Я никогда не показываю. У каждого человека своя природа, своя органика.

– Но ведь был случай на съемках «Камышового рая», когда вы разжевали сигарету, чтобы показать актеру, чего вы добиваетесь.

– В театре мера условности больше, чем в кино. Если в кино нужна бритая башка – надо брить, парик всегда виден. Это отвлекает и раздражает. Мы заказали на фабрике сигареты с пастилой, но для крупного плана это не годилось. Нужен был настоящий табак, чтобы крошки сыпались изо рта. Актер упирался, и тогда я взяла сигарету и разжевала.

...Снималась картина Панкратова-Черного «Взрослый сын», и был эпизод, когда героиню стригли наголо. Актрисе, которая играла эту роль, муж запретил бриться под угрозой развода. Пригласили Цыплакову. Примерили «лысый» парик – не то. Лена почти не раздумывала. Длинные волосы сбрили, голову отскребли станком. Новый облик ей нравился, она любит в жизни что-то менять кардинально. Окружающие восприняли «прическу» по-разному: одни веселились, другие подозревали... вшивость.

– У режиссеров есть разные способы добиться актерской правды. Нонна Мордюкова в своей книге вспоминает, как Никита Михалков довел ее до истерики.

– Я никогда себе таких вещей не позволяю. У меня подобное было с Хейфицем, который доводил меня своим издевательством до того, что я однажды чуть в обморок не упала. И других актрис после его репетиций случалось отпаивать валокордином или водкой...

– А как «вышибить» настоящую слезу?

– В картине «На тебя уповаю» у меня есть две сцены, где дети плачут. Мы не знали, как добиться этого. Ира Розанова легонько била мальчика, и он все время хохотал. Решили снять с него штанишки – тогда он заплакал. А другого ребенка, из детского дома, я просто попросила заплакать и он заплакал, только успевали снимать.

– Любите смотреть свои картины?

– Я очень тяжело смотрю. После первой монтажной сборки «На тебя уповаю» три дня пила и плакала. Решила, что ничего не получилось. Должно пройти время, чтобы отрешиться от материала.

– Некоторые говорили, что в фильме «Камышовый рай» вы унизили мужчин.

– Неправда, я пыталась подстегнуть их чувство собственного достоинства. После показа в Кишиневе на сцену вышел седой мужик в джинсах, в сомбреро – такой ковбой – и сказал: «Мне 42 года, я всю жизнь прожил, как баран, больше так не хочу»...

– Вам приходилось чем-то жертвовать ради профессии?

– Да, очень многим.

– Вы счастливы в семейной жизни?

– Я сейчас одна. Вернулась в свою квартиру. У меня не получилось жить на даче и заниматься творчеством. Я последнюю картину сняла в 92-м году... Двенадцать лет не выходила на сцену... Все возвращается. Снялась уже в «Полицейских и ворах» Николая Досталя, сейчас играю крутую бизнесменшу в комедии Валеры Пендраковского, моего однокурсника. Играю трактирщицу в «Избраннике судьбы» Бернарда Шоу в частной антрепризе Вадима Дубровицкого.

– Не боялись, что последний вагон ушел?

– Но ведь много лет дачная жизнь вам нравилась?

– Да, нравилась. Но и мучилась тоже. Чувствовала, что профессия уходит. Именно в это время мне снились сны, что я бегу за поездом и все время опаздываю. Было сложно заниматься общественной работой. Я ведь состою в международном благотворительном обществе Lions International – так называемые Львы, я президент клуба «Измайлово», мы взяли под свое крыло детский приют. Эта работа кажется мне важной, может быть, и потому, что своих детей у меня нет.

– С мамой советовались, когда выходили замуж?

– Никогда не советовалась. Просто ставила в известность. А, может быть, надо было... Набивала себе шишки по жизни, но, самое главное, мне винить в этом некого, кроме себя.

– Вам нравится жить одной?

– Мне одной лучше, потому что я занимаюсь тем, что мне интересно, нужно. Для меня не существует дилеммы: мыть посуду или прочитать хорошую книгу. Могу плюнуть на то, что в доме не убрано, раскидаю все по углам и читаю.

– Это, конечно, замечательно. Но вам, видно, жаль тратить себя на кого-то, и если бы на пороге появился принц, вы бы очень подумали.

– Почему жаль? Я понимаю, если в основе отношений двоих любовь, уважение и доверие. Но когда нарушены основные вещи, зачем все это? Начинается ложь и раздражение. Никогда не бывает, чтобы один человек был виноват. И творят, и разрушают двое... Любой поступок – это следствие.

– Вы все-таки не можете отстраненно взглянуть на прошлое.

– Мне не дают возможности жить спокойно. Второй год мучают разговорами, сплетнями, вопросами.

– У вас с мужем была большая разница в возрасте. Можете представить рядом с собой мужчину на десять лет моложе?

– Это будет ребенок. Все, конечно, индивидуально, но, по-моему, мужчина должен быть старше, если он хозяин в доме.

– Может быть, это идет от семьи, от ваших взаимоотношений с отцом?

– Отец был уникальным человеком. Он сыграл огромную роль в моей жизни. Он был инвалидом войны – прострелены ноги – и работал дома. Философ от природы, он высказывал поразительные вещи. Я часами сидела с ним на кухне и слушала его размышления. Говорят, у меня мужской склад ума. Это отцовское воспитание. Он писал мне удивительные письма. Хотите, прочту?

«Аленушка, теплиночка моя! ... Кому, как не мне, знать, что заложено в тебе и что еще должно раскрыться в тебе, как в цветке. Твое природное в тысячу раз богаче ныне приобретенного... Ты добра, и мне жаль, что ты иногда раздаешь свое будущее всякой шантрапе, потому что вернуть упущенное и растраченное очень сложно. Главное внимание – своевременному торможению. Иначе не заметишь, как тебя растащит на куски та «золотая» молодежь, три четверти которой в ближайшее время станет подонками. Эти компании я сравниваю с веселым спуском в обнимку с крутой горы – и весело, и дух захватывает, но... с подножья снова подъем в одиночку. Целую, батя».

«...Не торопись жить – спеши знать! Старайся вводить себя в каждый следующий день осмысленно и ново, тогда жизнь не будет скучна. Не торопись осесть бабой, даже в самой драгоценной клетке... Будь деятелем – будешь уважаема и любима. Твой папка».

– Знакомо ли вам чувство неуверенности в себе?

– Да. Казалось, что мне рано в режиссуру. Было смешно: в Малом театре восьмидесятилетние актеры, а я в двадцать один год иду учиться на режиссера... Надо мной хихикали: «Здравствуйте, Константин Сергеевич!» Комплексы изживаю до сих пор. Помогает профессия, которая заставляет многое вытаскивать из себя. Я никогда не рассказывала дома истории про интернат. Мама узнала о них, когда мне было уже пятнадцать лет. Она плакала, гладила меня по голове. Сейчас у нас очень теплые отношения. Я поняла, сколько принесла горьких минут маме своей жесткостью.

– Как спасаетесь от плохого настроения, раздражительности? В свое время вы говорили, что просто красите ногти ярко-красным лаком.

– Это уже в прошлом. Мне бывает грустно, но это нормально. А скучно не бывает никогда. Все зависит от внутренней жизни человека. Читаю, общаюсь с друзьями по телефону и с ужасом думаю, что телефон будет платным...

– Как вы относитесь к спиртному?

– Нормально. Ну, народ у нас такой. Был период, когда я много пила, но организм это переносил легко. Но в последнее время это случается редко, мне нравятся вкусные вина и чтобы закуска хорошая...

– Я много чего пробовала, чтобы похудеть. Я сбросила уже двадцать килограммов. У меня свои проблемы со здоровьем и веселю себя тем, когда встаю на весы, что мысли у меня тяжелые.

– Некоторые прибегают к кодированию. Не хотели попробовать?

– Никогда в жизни. Внедрять в себя чужую волю? У человека своей достаточно для того, чтобы какие-то вещи в себе изжить. Раньше бесконечно обсуждали, как бросить курить. Теперь – как похудеть.

...Курить она бросила в один день, еще студенткой. Поспорила на ящик коньяку. Ей, правда, все равно не поверили и коньяк не отдали. Актриса Лариса Гузеева однажды спросила Лену, как бы и ей бросить курить. Цыплакова сказала, что это очень просто. Узнав, что у Ларисы нет ничего дороже заграничной шубы, предложила написать расписку такого содержания: «Я, Лариса Гузеева, обязуюсь в случае, если я закурю... разрезать шубу собственными руками на мелкие кусочки». У нее даже ручка писать перестала. Прошел год, и как-то в компании Цыплакова спросила, курит ли Лариса. Продала шубу и закурила, ответили ей.

– Вы умеете шить?

– Умею и делаю это с удовольствием. Швейная машинка путешествует со мной еще с Питера. Было время, когда я одевалась только в свои вещи, включая куртки. У нас в школе был хороший педагог по домоводству. Я чиню все сама, а гвоздь вбить – одно удовольствие. У нас с мужем даже конфликты из-за этого были. Я считала, что сама все сделаю лучше и быстрее.

– А готовить нравится?

– Когда-то и тортики сложные пекла, а теперь предпочитаю то, что можно сделать быстро, салаты например. Капуста, перец, кукуруза, чесночок, помидорчик, лимон – все это с соевым соусом, ореховым маслом – замечательно!

– У вас много друзей. Как вы думаете, что их в вас привлекает?

– Чаще всего я звоню сама тем людям, которые мне нравятся. Некоторые не умеют дружить, а я считаю, что дружба обязывает. И потом, я не жалуюсь. Наоборот, стараюсь заряжать всех энергией, оптимизмом.

– Вам приятно, когда мужчины смотрят вслед?

– Конечно, приятно. Но есть женщины, которые хотят нравиться мужчинам и живут этим. Я никогда так не жила. Если я интересна как личность, как человек – вот что важно. У меня много друзей-мужчин, и эти отношения ничем больше не окрашены. Когда переходишь грань, часто отношения рушатся...

– Любите ходить по магазинам?

– Нет. Я человек неприхотливый, обхожусь малым. В метро мне порезали сумку. Зашивать унизительно. А пойти в магазин – это труд. Я и друзьям говорю: «Ребята, вспомните студенческие годы: «вход через гастроном».

– Вас не пытаются обмануть на рынке?

– Бывает, конечно, но я сразу это чувствую. Недавно села в такси. Таксист рыжий, смешной, все время жал какую-то кнопку и в итоге довез меня от Курского до Маяковской за 80 рублей. Восемь с половиной километров. И чек выдал. Я позвонила в его парк. Прошло часа четыре. Мне звонит водитель: ну что, мол, подвезти деньги? «Мне твои деньги не нужны, – отрезала я. – Тебя Господь за них накажет. Не считай других глупей себя». Потом мне объяснили эту «механику» с кнопкой.

...Она не скрывает возраст. Всегда знала, что после тридцати семи наступит лучший период жизни, время духовного расцвета. Читает религиозную литературу и чувствует, что одиночества на самом деле нет. Ведь мы никогда не бываем одни. Хочет снимать и сниматься. Идей – море.

А друзья по-прежнему называют ее Цыпой и любят за веселый нрав. Знают: и утешит, и поддержит, и встряхнет. Ведь у нее всегда все хорошо. А минуты отчаяния, ночные слезы – Цыпино закулисье, ее потайной ключ, тот, который без права передачи.