Ювелир

Мы хорошо знали его. За прошедшие годы его арестовывали семьдесят два раза. В первый раз – когда ему было двенадцать лет. И тогда он походил на маленького дикаря, пытающегося скрыть свою ярость. Ребенок с черными глазами, такими же упрямыми, как и его низкий лоб, он прошел мимо кассы в супермаркете, а потом плюнул в охранника. Ему было двенадцать, и он нервничал, словно насекомое, попавшее в паутину, и эта его нервозность скрывала ненависть... Мы сразу поняли, что будем часто видеться с ним. И мы действительно виделись с ним почти раз в месяц, пока ему не исполнилось восемнадцать. Он обрел привычки, и он напрягал запястья, так что не нужно было его спрашивать «не слишком ли туго», когда на него надевали наручники. Он не сопротивлялся, и можно было даже подумать, что ему нравится быть пойманным, что он любит подчиняться закону, дисциплине, строгости. А однажды он сказал мне: «Я тоже мог бы стать полицейским». Тогда ему было лет семнадцать, и я ему не ответил.

После совершеннолетия он стал скрытным. Или он стал хитрее, его сложнее стало взять, он не покидал места жительства, мы знали, где он живет, и порой контролировали его. Его спрашивали, что он делает, а он с улыбкой отвечал, что уже прошел обучение и, вроде бы, нашел себе работу. Он выглядел гордым и суровым. А потом ему исполнилось двадцать лет, и он все еще жил в городе, в доме № 1 по улице Фредерика Шопена. За ним наблюдали издалека, он говорил, что работает в гараже, в каком-то захудалом месте, куда набирают тех, кто согласится делать все за небольшую плату. Он говорил, что любит механику. Может быть, он решил жить честно.

Такое бывает. Зрелость приходит, чтобы унять гнев, чтобы успокоить нервы, и это обязывает к новому конформизму, в котором человек учится жить и получать удовольствие. Но я не слишком ему верил. Я думал, что его внутренний огонь тлеет под углями, что он проснется, чтобы произвести сильный удар, что он только этого и ждет, что он не будет довольствоваться столь ничтожной жизнью. Я был одним из тех, кто ожидал, что когда-нибудь его возьмут во время ограбления или (почему бы и нет) убийства, а он слишком часто смотрел на меня, как на своего врага, зная, что, в конце концов, мы одолеем его.

* * *

Теперь ему было двадцать два года. Он был худой. Или, может быть, слишком высокий. Он мог бы выглядеть элегантно в ином мире, в мире, который любит стройных и гибких мужчин, но в его мире, который был гораздо проще, он выглядел всего лишь мальчиком, который плохо ест и знает, что такое проблемы.

Его поместили в самом большом кабинете, кабинете начальника, на стене которого висела фотография, на которой были изображены полицейские, избивающие человека на полу. Никто не знал, как и почему наш майор решил ее повесить. Наверное, эта фотография была предназначена для того, чтобы грозить тем, кто решит усомниться в нашей власти. Наша сила велика, мы способны согнуть даже самых ретивых, и этот урок следовало выучить наизусть.

Он сел на один из трех имевшихся в распоряжении стульев – более удобных, чем те, на которые обычно сажали наших клиентов. Майор любил относиться к своим противникам доброжелательно, чтобы легче было получить признания. Он считал, что девять из десяти головорезов готовы признаться, если им окажут внимание и уважение, в которых они нуждаются. Типа бандиты – это нелюбимые дети. И иногда достаточно протянуть к ним сочувственную руку, чтобы они распустили нюни.

Он сидел прямо, положив руки на колени, в своих широченных джинсах. Руки в наручниках, руки грязные, почерневшие от работы в гараже. Он держался хорошо, молчал, он словно хотел доказать нам, что покончил с кражами, ношением оружия и насилием, закончил с краской, брошенной в витрину магазина, чтобы потом прийти и предложить уборку по запредельной цене. Месье стал честным, а остальные как будто бы стали идиотами…

Я смотрю на него. Я уже представляю его в зале суда перед присяжными. Я убежден, что на этот раз мы его взяли. Он слишком нервничает, чтобы иметь девушку, которая успокоит его, усыпит, заставит поверить, что жизнь может быть хорошей. Он слишком нервничает, чтобы иметь старшего товарища, который научит его сдерживать свой гнев, разочарование и жажду мести... Я думаю, мы его взяли. И он присядет на несколько лет.

* * *

Мы не удивились, когда узнали, что его ДНК идентифицировали. Нам никогда не удавалось взять его на чем-то серьезном. Он всегда пользовался благосклонностью судей. Но на этот раз он крепко влип.

Оставалось выяснить, собирается ли он признаться или будет все отрицать, отказываться говорить, обвинять кого-то другого... Я смотрел на него, зная, что это хороший улов. Он, наконец-то, поплатится. Десять лет он доставал нас. Пришлось набраться терпения. Пришлось ждать, пока он попытается нанести серьезный удар, слишком серьезный для него удар, потому что, в конце концов, он был просто необразованным мальчишкой. Его мать сходила с ума от своих шести детей. Его отец был унижен безработицей. Его братья и сестры, среди которых он был старшим, не получали никакой заботы. Парень без образования, и ему никогда не везло, потому что везение – это не то, что водится там, где он живет.

* * *

Я сел в майорское кресло. Я включил компьютер. На заставке появилась реклама 1910-х годов о покупке маленьких карманных пистолетов, которые «защитят вас лучше, чем ваш ангел-хранитель». Начальник любил оружие. У него дома хорошая коллекция.

– Фрэнки, ДНК заговорила. Ты знаешь, что такое ДНК? Мы нашли твою ДНК на бирке украденного украшения.

Он смотрел на меня, не говоря ни слова. Он ждал продолжения. Он пытался понять, что я знаю, что у меня имеется против него.

– Твоя ДНК на бирке украшения – тебе это что-нибудь говорит?

– Нет.

Он спокоен. И, возможно, так даже лучше. Мне не обязательно видеть, как он оскорбляет меня или пытается сбежать. У меня много времени.

– Во вторник утром двое мужчин в капюшонах и с оружием в руках ворвались в ювелирный магазин на улице Карм. Они угрожали единственной сотруднице и собрали драгоценности в витрине, добыча составила 55000 евро. Через два часа машина, которой они пользовались, была найдена. Она была угнана утром на общественной стоянке, и ее обнаружили наполовину обугленной, но при обыске была найдена бирка от украшения, которая, несомненно, случайно упала на пол. И на этой бирке, Фрэнки, твоя ДНК.

Он смотрит на меня, ничего не говорит, ждет продолжения. И я радуюсь, напоминаю ему о цене вопроса:

– Вооруженное ограбление, статья 311-8 Уголовного кодекса, наказывается лишением свободы на срок до двадцати лет и штрафом в размере 150000 евро при применении или угрозе применения оружия.

– Я ничего не крал.

– Мы нашли твою ДНК, и это говорит о невиновности или вине человека, и в данном случае... Я считаю, что ты виновен, Фрэнки.

Я сказал это, улыбаясь. Так уж получилось. И он тоже улыбнулся в ответ. Как будто он не понимал, что я сделаю все, чтобы он дорого за все заплатил. Или как будто он решил сражаться мягким оружием, которое иногда может оказаться более эффективным, чем бравада.

– Я, наверное, прикоснулся к этой бирке, когда выбирал драгоценность для свадьбы сестры.

Я смотрю на него. Я не удивлен. Это наглость. Он всегда умел себя навязывать. Объяснение вместо признания, и нам предстоит немного побороться... Но я знаю свою работу. Главное – не начинать перечить противнику слишком рано.

– Твоей сестры?

– Да.

– Она выходит замуж?

– Да.

– Мои поздравления.

– Спасибо.

– Когда ты ходил выбирать эту драгоценность?

– В понедельник утром.

– Значит, в понедельник утром, в день ограбления, ты как бы случайно оказался в этом ювелирном магазине.

Вот я и радуюсь. Я не верю в случайности. Если он говорит правду, я уверен, что он был там для разведки. И он вернулся туда днем с оружием в руках. Мне интересно, подтвердит ли сотрудница магазина эту историю…

– Я не случайно зашел в этот ювелирный магазин. Они давали рекламу, что делают 5% скидку на все свои акции.

– И они дали тебе 5% скидки?

– Я ничего не покупал.

– Ты предпочел украсть?

– Я ничего не купил, потому что это были стекляшки.

– Что значит стекляшки?

Тут я задумался, куда он хочет меня втянуть. Мне стало интересно, есть ли у него стратегия или он просто тянет время…

– Они говорили, что это бриллианты, но нет, это были простые стекляшки.

– Что ты об этом знаешь?

– У меня есть глаза.

– И это были простые стекляшки?

– Стекляшки, продававшиеся по высокой цене. Эти люди – жулики.

– Ты им что-нибудь сказал?

– Нет.

– Почему?

– Это не моя проблема.

– Не твоя проблема? Как это? Они хотели продать тебе фальшивые драгоценности по завышенной цене, и это не твоя проблема?

– Они жулики. Таких много. И не мне ими заниматься.

Он говорил со мной без особой агрессивности. Как парень, который не пытается обвинить, но не отказывается отвечать на вопросы. Я смотрел на него так, как смотрят на пену, стекающую с кружки пива. У меня достаточно времени. И я желаю узнать больше.

Пусть он разворачивает свою историю или быстро переформатирует ее. Я встал и пошел докладывать своему непосредственному шефу, капитану Бо, которому отлично подходила его фамилия. Капитан Бо – человек, который всегда одевается как денди, брюки со стрелками, рубашки в полоску, чемпион по бриджу, обожающий говорить, что в жизни нужно быть классным в любой области, в любой…

– Страховая афера, браво!

– Браво?

– Да, браво. Если он говорит правду, несложно догадаться, что ювелир разместил у себя подделки незадолго до того, как организовал собственное ограбление, чтобы вернуть деньги со страховки.

Капитан Бо работает с нами всего два года. У него степень магистра права. Он ведет себя, как мальчишка, который знает, что его интеллект позволяет ему избегать излишней суровости. Он быстро все схватывает. Он не привязывается. Он олицетворяет собой образ полицейского, который подчиняется иерархии. Без души. Бесстрастно. Он не знает Фрэнки. И знать его не хочет. У него нет причин злиться на него. Он может легко поверить в эту историю с драгоценностями, в мошенничество со страховкой. Ограбление по заказу самого ювелира, прекрасное уголовное дело, решенное без особых проблем благодаря Фрэнки... Благодаря этому сорняку… Я не хочу противоречить своему шефу, и я снова сейчас пойду допрашивать Фрэнки….

* * *

Я записал в протокол все его заявления. Они были последовательны. Он говорил мало, но говорил хорошо. После допроса я позвонил прокурору: «Можно поставить ювелира на прослушку?»

Все пошло не так, как я ожидал. Но я умею с этим справляться. Мы поставили ювелира на прослушку. И именно мне поручили вести наблюдение.

* * *

Ювелир оказался человеком разговорчивым. Он жаловался кому-то на ограбление, жертвой которого он стал: «Моя сотрудница так испугалась, что у нее начались судороги... Они могли ее убить, мы не можем больше работать в таких условиях...» Он жаловался соседям, двоюродным братьям, профсоюзным деятелям и журналистам. Он был разговорчив и дружелюбен. Как человек, не признающий насилия в мире, желающий остаться белым и пушистым, имеющий право на сочувствие, потому что он этого заслуживает. Я записывал в протокол все его заявления. Мне было интересно, куда это нас приведет. Обычно я очень люблю длительные расследования, которые позволяют нам выбраться из чрезвычайной ситуации, но сейчас, нет, меня раздражало, что мы теряем время, слушая этого несчастного в то время, как Фрэнки ускользал от нас… И так продолжалось три дня, а потом ювелир получил звонок с сотового, и этот разговор сразу показался мне диалогом из плохого фильма:

– Так ты нам платишь?

– Я еще не получил деньги по страховке.

– Мы хотим получить деньги прямо сейчас.

– Будьте терпеливы.

– Мы не желаем терпеть, мы рисковали, и теперь нам нужны наши деньги.

– Чем вы рисковали? Вы вошли в мой магазин с пластмассовым пистолетом и через пять минут вернулись с моим барахлом… И на какой же риск вы пошли?

– А если бы флики нас схватили?

– И как они могли вас схватить?

– Говорю тебе, нам нужны наши деньги.

– Перезвони мне через неделю.

Он повесил трубку. Я снова прослушал запись. Потом все отразил в протоколе и пошел показывать протокол майору, который уже вернулся из отпуска.

* * *

– Прекрасно, – сказал мне он.

– У нас не будет Фрэнки на этот раз.

– Надо дать ему повзрослеть, – ответил он. – Надо дать ему вырасти, ему нужно время, он растет медленно, нервные мальчики вообще растут очень медленно, но все равно растут. У него впереди светлое будущее, если он сумеет забыть свое прошлое, в котором нет ничего простого, но до него это делали и другие.

* * *

Доставили ювелира. Ему было около пятидесяти лет. Он был довольно кругленьким и, откинувшись на спинку стула, походил на перезрелый плод. Не потребовалось много времени, чтобы вытянуть его признания и объяснения, которые послужат ему шансом смягчить судей. Он опустил голову, и он, возможно, сожалел о содеянном. Наконец, он спросил:

– Как вы догадались?

– Мы нашли важного свидетеля. Умного человека, имеющего вкус к истине, – ответил майор, прежде чем прикурить сигару. Начальник курит сигару всякий раз, когда ему приходится говорить то, что он сам не обязательно хотел бы услышать.

Я закрыл глаза. Я думаю о том, что сказал мне майор о Фрэнки: «Надо дать ему вырасти». Я уверен, что ловят не обязательно самых злых, ловят самых глупых. А не попадаются те, кто умеет управлять своими злыми мыслями и властвовать над ними, никогда не отрекаясь от них... Ювелира увели два полицейских, которые должны были доставить его к прокурору. Майор посмотрел на меня с довольным видом.

– Тебе остается только поблагодарить Фрэнки.

Он вышел из кабинета. Он знает, что всегда нужно радоваться, когда дело приходит к своему завершению. Какое бы оно ни было. Я написал Фрэнки эсэмэску: «Ювелира арестовали». И он мне тут же ответил: «Благодарю вас за то, что вы мне поверили».

Перевод с французского Сергея Нечаева