ЖАЛОБЩИК

ФОТО: Александр КЛИЩЕНКО

Ему было 64 года. Последние восемь из этих 64 были у него украдены. Впрочем, он об этом не думал. Ему было некогда. Он жил борьбой.

Восемь лет назад у него было все или почти все. Небольшое, но приносящее стабильный доход, предприятие, в котором он был генеральным директором, любимая жена, взрослый сын, а также обычные атрибуты жизни успешного человека в возрасте: хорошая квартира, машина, дача.

Его предприятие отобрали рейдеры. Просто подделали все документы, перепродали, затем ворвались и выкинули его вместе с сотрудниками на улицу. Он пытался бороться. Он вообще был человеком принципиальным и не привык отступать перед трудностями. Трудностей в его жизни и до этого было достаточно. Но здесь, казалось, это была стена. Предприятие так и не вернули, уголовное дело возбуждать не хотели, гражданский суд он тоже проиграл. Дача и машина уже давно были проданы: они ушли на оплату шустрого адвоката, который обещал помочь с возбуждением уголовного дела, но после передачи ему денег внезапно растворился, перестав отвечать на звонки.

Потом его посадили. На его борьбу за свое предприятие рейдеры ответили заказным уголовным делом о мошенничестве, которого он никогда не совершал. Дело расследовал уже немолодой следователь одного из окружных УВД, который с усталым видом оформил его задержание, с таким же усталым видом привез его в суд на арест, а потом с этим же видом вежливо, но настойчиво предлагал ему, подписать заявление о примирении с противоположной стороной «гражданско-правового конфликта», связанного со спором в отношении его бывшего предприятия. Он ответил следователю категорическим «нет», порвал переданное ему заявление и швырнул в лицо. Следователь грустно посмотрел на него, собрал с пола обрывки и сказал с тем же усталым видом, что, видимо, придется ему посидеть подольше.

На суде, усталая немолодая судья в первый день судебного разбирательства спросила, признает ли он свою вину. После его горячей речи о том, что вину он не признает, а дело в отношении него сфабриковано рейдерами, немолодая судья грустно посмотрела на него, и более никаких вопросов ни ему, ни кому-либо из свидетелей уже не задавала, а тихонько читала женский роман о любви, запрятанный в широкую папку одного из томов его уголовного дела. Она отвлекалась от чтения и немного вздрагивала лишь, когда в зале судебного заседания хлопала дверь, указывающая на прибытие или убытие очередного свидетеля. Тем же тихим и грустным голосом она огласила ему приговор: семь лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Он, конечно же, жаловался, писал из следственного изолятора, а потом из колонии. Писал много и, как ему казалось, красиво и правильно. Писал прокурорам, судьям, президенту, премьеру, депутатам, в Общественную палату. Написал даже в Европейский суд по правам человека. Впрочем, жалобы его были длинны, написаны крайне неразборчивым почерком и человеку, незнакомому с существом дела, достаточно малопонятны. Вначале ему еще отвечали, коротко писали, что уголовное дело в отношении него возбуждено и расследуется правильно, признаков фабрикации не усматривается, а полученный ответ он может обжаловать в установленном порядке. Через несколько лет ему в колонию стали приходить еще более короткие ответы о том, что переписка прекращена, а после ответы и вовсе перестали поступать.

Он отсидел от звонка до звонка семь долгих лет. Он был слишком принципиальным, чтобы просить об УДО, а амнистировали в тот период почему-то только бывших сотрудников полиции и несовершеннолетних преступников. В колонии его не обижали и какую-либо работу в силу возраста не поручали, поэтому он весь был предоставлен самому себе, а потому писал и писал свои длинные, многоречивые жалобы, на которые уже никто не отвечал.

Когда он освободился, его никто не встретил. Жена умерла за два года до освобождения, так и не дождавшись его и не выдержав бремени навалившихся бед. Взрослый сын давно эмигрировал и теперь проживал в далекой солнечной стране, зарабатывая на жизнь программированием.

На свободе он продолжал жить борьбой. Правда, все, что он мог, это писать жалобы и записываться на приемы к разным чиновникам. Несколько жалоб на неправильные, по его мнению, ответы чиновников, ему даже удалось оспорить в суде. Впрочем, удовлетворение от этого было коротким, поскольку повторные ответы чиновников также были отрицательными, как и дальнейшее обжалование полученных ответов в суде. Когда он приходил на прием, чиновники старались притвориться, что очень заняты, а, если он все-таки прорывался в кабинет, как можно быстрее его оттуда выпроваживали.

Но он всего этого уже не понимал. Он жил одной лишь борьбой. Рейдеры, похитившие когда-то его небольшое предприятие, теперь стали уже не рейдерами, а руководителями крупной государственной корпорации, активно мелькали по телевизору, жали с усердием важные руки таких же бывших авторитетных бизнесменов, произносили красивые патриотические речи о важности духовных ценностей в воспитании современной молодежи. Но этого он не знал, поскольку телевизор не смотрел. Ему было некогда, он писал жалобы.

И вот, сегодня был ответственный и значимый для него день. Его ждал прием у самого начальника ГУВД. Кто-то в управлении по приему граждан, видимо, сжалился над ним и записал на прием.

Он надел свой лучший пиджак, оставшийся от былой роскоши, взял с собой все свои 19 папок с жалобами и за два часа до времени приема приехал в ГУВД. Начальник ГУВД был явно не в духе: «Так, старик, у меня через 10 минут селектор, говори, что там у тебя, только коротко». Старик начал говорить про свои беды, про рейдеров, про заказной приговор, но начальник вдруг резко оборвал его: «Все ясно. Приговор суда имеется, он вступил в силу. Никаких рейдеров тоже нет, есть решение об отказе в возбуждении уголовного дела. Судом оно признано законным. Покиньте кабинет». И тогда старик как-то весь засуетился, стал копаться в своем видавшем виды портфеле, сказал что-то про дополнительное неоспоримое доказательство и вдруг быстрым жестом достал из портфеля гранату, после чего резко разжал руку. Начальник ГУВД скончался на месте, а старик…Старик каким-то чудом выжил.

По телевизору показывали репортаж про павшего смертью храбрых в борьбе с преступностью высокопоставленного полицейского. Про три миллиона Евро, обнаруженные в сейфе в кабинете начальника, в репортаже почему-то не сказали. Старик лежал в тюремной больнице, смотрел репортаж и впервые за последние восемь лет улыбался. Он был уверен, что присяжные не могут его осудить, а потому с улыбкой вспоминал про тротиловую шашку, запрятанную на чердаке его дома, которую почему-то в ходе обыска не нашли. Его борьба продолжалась, а, значит, он был еще жив.