Зима на Заречной улице

Герои Геннадия Юхтина брали Зимний, строили города, усыновляли сирот, шли врукопашную, расписывались на Рейхстаге и погибали ради светлого будущего

Актёр театра и кино Юхтин. По модной нынче терминологии – звезда таких культовых советских картин, как «Весна на Заречной улице», «Дело Румянцева», «Баллада о солдате», «Неуловимые мстители»… Многие десятилетия даже коллеги по театру и съёмкам (уж не говоря о зрителях!) знают его как Геннадия, хотя в паспорте совсем другое имя. Чёрным по белому: «Гений Гаврилович Юхтин». Гений – ни больше ни меньше! «Раньше частенько режиссёры возмущались, – смеётся 86-летний актёр. – Мол, в фильме снимается Геннадий, а деньги выписываем на Гения…»

О его типаже ещё знаменитый режиссёр Иосиф Хейфиц очень точно сказал: «Свой парень, человек из трамвайного депо». Юхтин чаще всего и играл таких ребят – простых работяг да инженеров из народа, людей кристально честных, романтиков, правдолюбов и патриотов. Его герои шли врукопашную и брали неприступные высоты, расписывались на Рейхстаге, усыновляли сирот, совершали подвиги и погибали ради счастья и светлого завтра других. Их любили целые поколения зрителей, на них старались походить.

А чем не подвиг его актёрская судьба? С одной стороны – героические родители: потерявший здоровье в борьбе за коллективизацию отец – самарский пролетарий Гаврила Васильевич Юхтин, крестьянская дочь и комиссар политотдела Военно-медицинской академии – мать, Раиса Михайловна. В семейном архиве есть фотографии, где она стоит среди участниц Всесоюзного совещания женщин-ударниц в Кремле рядом со Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и другими членами правительства. С другой – рано оставшийся сиротой детдомовский мальчишка… И вдруг такой «гениальный сюжет»: стал популярнейшим актёром, сыгравшим более 200 ролей только в кино, не считая работ театральных!

В роли Фердинанда в спектакле Театра киноактёра «Похищение Элен». 2009

МОГ СГНИТЬ В ТЮРЬМЕ

– Геннадий Гаврилович, героями не рождаются – ими становятся, это понятно. Как же это вас угораздило родиться Гением?

– (Смеётся.) Так уж родители решили. Они были молодыми коммунистами и соответствовали эпохе. Тогда же многие называли своих детей Индустриями, Ноябринами, Марксленами, Сталинами – считали, видимо, что с такими именами детей ждёт особенная судьба в стране со светлым будущим. Вот и мои мама с папой нашли возможным мою старшую сестру назвать Идеей, а меня – Гением, чтобы я потом всю жизнь мучился.

– Интересно, с каких пор вы это начали скрывать от окружающих?

– Так я же сам долгое время не знал своего настоящего имени. Во дворе и потом в детдоме все звали меня Гена. Первый казус произошёл, когда я пришёл поступать в вуз. В аттестате было написано одно имя, а в паспорте другое, и документы не хотели принимать, пока я «не определюсь». Хорошо, что педагоги ВГИКа не были формалистами. Кстати, не я один был такой «оригинал» на курсе – со мной учились Руфина, Изольда, Майя, Астрида, Данута, Альфред, Артур, Нинель… Что ни абитуриент, то «именная» родительская фантазия!

– В одной из своих книг вы, описывая своё детство, не очень-то щадите себя: мол, запросто мог стать вором, сгнить в тюрьме, как многие дворовые дружки. Всё так?

– Всё чистая правда! Мне было десять лет, когда мама погибла, отец умер от ран и туберкулёза. Без родительской опеки я рос шалопутным, подверженным влиянию двора. Не был заводилой, но чудил много. Дружил с ворами, налётчиками. Они меня брали на «дела», где я был вынужден доказывать, что не трус. В результате попал в исправительную колонию, где обстановка была точь-в-точь как в воровской «малине» из фильма «Путёвка в жизнь». Бежал оттуда… Да и потом убегал из детдомов, потому что далеко не везде были нормальные условия: жестокие педагоги, сами ребята – маленькие преступники, пили, кололись наркотиками, воровали, могли и убить запросто. Ух, сколько было шансов пойти по скользкой дорожке, опуститься на самое дно, но обстоятельства и добрые люди спасали. К счастью, в конце концов я оказался в Поволжье, попал в детский дом, где нашёл и друга на всю жизнь, и будущую профессию.

– Первоначально вы хотели пойти в военные. Что поспособствовало выбору в пользу ВГИКа?

– Дело в том, что в детдоме, как говорится, не спрашивают, кем ты хочешь быть, и в 1943-м меня направили в Самарское суворовское училище, где я не прошёл комиссию по зрению… А выбору поспособствовало то, что у нас в детдоме были очень хорошие педагоги. Наш директор – Георгий Васильевич Гасилов – был учеником и последователем Макаренко, одна из воспитательниц – Елена Павловна, бывшая актриса – приобщила нас к самодеятельности, привила любовь к чтению и хорошей литературе. Именно её слова, сказанные однажды, стали девизом всей моей жизни: «Запомни! Никто ничего не сделает за тебя. Ты всё должен делать сам!» Мы ставили спектакли, участвовали в костюмированных балах, выпускали стенгазету, ходили в турпоходы на Кавказ и в Крым. Ну и кино, конечно, очень сильно на меня повлияло – я не пропускал ни одной картины! Словом, получив аттестат зрелости, я не очень-то долго раздумывал – ноги сами меня привели во ВГИК

– В тот год в свою мастерскую набирали студентов Ольга Ивановна Пыжова и Борис Владимирович Бибиков. Желающих попасть к ним была тьма-тьмущая – около 800 человек на место.

– Даже не знаю, что мне помогло поступить, – чудо, не иначе. Когда на следующий день после экзаменов вывесили список поступивших и я увидел в нём свою фамилию, клянусь, глазам не поверил. Ведь это были легендарные педагоги! Именно они воспитали и выпустили Клару Лучко, Любовь Соколову, Нонну Мордюкову, Вячеслава Тихонова, Сергея Гурзо, Леонида Куравлёва… Причём и наш курс был будь здоров: будущие звёзды советского экрана и сцены Татьяна Конюхова, Руфина Нифонтова, Надя Румянцева, Юрий Белов, Изольда Извицкая, Майя Булгакова… Ярчайшие личности. К сожалению, у многих судьбы сложились трагически.

С Ниной Ивановой в мелодраме «Весна на Заречной улице». Одесская киностудия. 1956

– Если не ошибаюсь, вашим кинодебютом стала эпохальная лента Иосифа Хейфица «Дело Румянцева».

– Не совсем так. После ВГИКа весь наш курс сразу же зачислили в штат московского Театра киноактёра, и очень многих расхватали режиссёры. И в какой-то момент у меня появилось сразу два варианта: ехать в уральский город Кунгур на съёмки фильма «Чужая родня» или в Ленинград – пробоваться на роль шофёра Евдокимова в «Дело Румянцева». Роль этого шофёра мне сразу приглянулась, тем более что по сценарию он усыновляет детдомовца – Сашку… Как будто для меня написана! Но, взвесив все за и против, подумал: всё-таки в «Чужую родню» я уже утверждён, а тут только пробы… К тому же прошёл слух, что на эту роль претендует сам Пётр Мартынович Алейников. И я поехал в Кунгур. Два прекрасных месяца снимался в компании с совсем ещё юными Нонной Мордюковой и Николаем Рыбниковым. Ну а когда съёмки «Чужой родни» переместились в Ленинград, вдруг оказалось, что роль шофёра Евдокимова в «Деле Румянцева» все ещё вакантна. И Иосиф Хейфиц предложил её мне.

– Вскоре после премьеры фотография вашего героя украсила обложку журнала «Искусство кино», а прокат картины побил все рекорды. Что ощущали?

– Да счастье величайшее плюс везение невероятное! Потому что начинать с положительной, очень выигрышной роли – это мечта любого молодого артиста. Не будь её, не знаю, как бы дальше сложилась моя судьба, ведь в те годы картин снималось мало. И, возможно, мне бы не посчастливилось сыграть в «Балладе о солдате», «Весне на Заречной улице»…

– В «Балладе о солдате» впервые засверкала целая плеяда актёрских талантов…

– Мало кто знает, что на главные роли в эту картину Чухрай поначалу пригласил молодых звёзд того времени – 30-летнего Олега Стриженова, уже блестяще сыгравшего белогвардейского офицера в его картине «Сорок первый», и 25-летнюю Лилиану Алёшникову. Но, начав съёмки, Чухрай понял, что совершил ошибку: присутствие звезды зрителя отвлекает, тем более что по сценарию героям по 18 лет, а Стриженов с Алёшниковой на столь юных никак не тянули… В какой-то момент съёмки зашли в тупик. И тут на помощь пришёл его величество случай, пусть и не совсем счастливый. Чухрай в серьёзной автоаварии сломал ногу, попал в больницу, и у него появилось время ещё раз подумать о сценарии и артистах.

В результате он взял из ВГИКа никому не ведомых студентов Володю Ивашова и Жанну Прохоренко. А «для поддержки» пригласил известных артистов – Урбанского, Юматова, Леждей… Фильм сразу заиграл другими красками! Получил главный приз на Всесоюзном кинофестивале, специальный приз жюри на Международном Каннском фестивале. Невероятный триумф!

– И ваша роль, хоть и небольшая, но вышла очень яркая.

– Экранное время моего героя – всего 7 минут. Он просит главного героя Алёшу Скворцова, получившего за подвиг шесть дней отпуска, передать его жене ценный подарок с фронта – мыло… По сути, небольшой эпизод. Но, понимаете, в эпизоде и ответственности больше: его если провалишь, то уже ничем не помочь. В данном случае проявилось одно из моих профессиональных качеств – сыграть так, что увиденное накрепко врежется в память. В «Балладе о солдате» моего героя давно уже нет на экране, но главный персонаж везёт через весь фильм «его мыло»

– По-вашему, в чём феномен популярности фильма «Весна на Заречной улице», без показа которой до сих пор не обходится ни один праздник?

– Я хорошо помню, как эту картину то закрывали, то «в серости» обвиняли. Что интересно: когда её всё же выпустили, «Весна…» поначалу не была принята зрителем, но с каждым годом всё больше набирала популярность. За счёт чего? Тогда мы играли самих себя, практически без грима, играли наше время, наше поколение. Почему до сих пор с теплотой вспоминают «Дело Румянцева», «Весну на Заречной улице»? Потому что на фоне послевоенного искусства, очень вымученного, стилизованного, зажатого в узкие цензурные рамки и оттого лакированного, в этих картинах были воздух, естественность, искренность, правда жизни. И конфликтов нет надуманных. Редактор, помню, возмущался: «Что за мораль в «Весне…»? Не хочу учиться, хочу жениться!» Удалось отстоять сценарий – и фильм оказался близок зрителю.

– Кстати, перед одним из юбилеев картины мои коллеги отыскали Нину Иванову, исполнительницу главной роли в «Весне на Заречной улице», но она общаться отказалась наотрез. Как думаете, почему?

– Нина впервые снялась в кино совсем ребёнком – в популярной в те годы ленте Виктора Эйсымонта «Жила-была девочка», была на учёте в картотеке. Но она была непрофессиональной артисткой, и у неё никогда не было того, что в актёре важно, – отдать профессии всё, что ты можешь, и для этого вытерпеть всё. А это же жуткое дело! Моё мнение: Нина не выдержала славы «какой-то непонятной», нахлынувшей на неё, как тайфун. Вышла замуж за одного из двух операторов, снимавших «Весну…», – Радомира Василевского. Муж сам стал режиссёром и, видимо, не очень успешным. Он снял Нину в главной роли в фильме «Киевлянка» на Киностудии имени Довженко, но картина провалилась в прокате с треском и, как мне кажется, её надломила. Потом они разошлись… Мы с ней пару раз созванивались, приглашали её на встречи, и Нина в конце концов сказала: «Больше не звони, я о кино забыла!» Вот такая тоже судьба киношная… Хотя если бы она родилась актрисой, то вот эта ступень, на которую она взлетела, сыграв роль учительницы, могла её вознести очень высоко. В кадре она была естественна и гармонична, как кошка – это тоже своего рода талант.

Геннадий Юхтин в роли Серёжки. Кадр из фильма Владимира Брауна «Мальва». Киностудия им. Александра Довженко. 1956

«А ВДОЛЬ ДОРОГИ МЁРТВЫЕ С КОСАМИ СТОЯТ. И ТИШИНА…»

– Говорят, Эдмонд Кеосаян уговаривал вас на роль Лютого в «Неуловимых мстителях», но вас смутило обилие сцен со скачками…

– Ничего подобного! Я же с детства с лошадьми на «ты» и с юных лет был прекрасным наездником – это для меня не проблема. А причина моего отказа была в том, что я был занят в другом фильме. Но и поработать с молодым режиссёром очень хотелось. Кеосаян лихой был мастер, профессионал, одно слово – ученик Герасимова. Вот я и попросился на небольшую роль денщика Лютого – дяди Игната.

– Роль-то тоже получилась запоминающаяся.

– Она могла быть ещё интереснее. Но на съёмки приходилось приезжать урывками, и это сказалось. Сейчас это кажется невероятным, но только одну нашу ночную сцену у костра, когда бурнаши пекут картошку, а герой Савелия Крамарова рассказывает свою байку: «А вдоль дороги мёртвые с косами стоят. И тишина…» – оператор Добронравов переснимал 15 (!) раз, буквально над каждым кадром «колдовал».

– Зачем?

– Добивался абсолютного совпадения цветовых тонкостей. И, надо отдать ему должное, добился своего, потому что цветовое решение фильма получилось настолько соч-

ное, что при увеличенном переводе с широкоэкранного варианта на широкоформатный не было никакого искажения. Очень сильно было снято!

– Лента первоначально называлась «Красные дьяволята». Правда, что Кеосаян назначил приз – ящик коньяка – тому, кто придумает более классное название, и этот приз выиграли вы?

– Я не помню точно, какой был напиток, но он своё обещание выполнил, и вся съёмочная группа бурно отметила это событие, невзирая на возраст – участвовали и Витя Косых с друзьями, и все остальные. Хотя особой заслуги моей здесь нет. Тогда на наших экранах шли какие-то западные фильмы, где в названиях мелькало то про мстителей, то про неуловимых. Я и пошутил: «Давайте соединим». Соединили – и получилось «Неуловимые мстители». Между прочим, на этих съёмках меня по ошибке «пристрелили» дважды. Помните, моего персонажа Игната убивают за то, что тот упустил пленного «мстителя» Даньку. Атаман Гнат Бурнаш, которого играл Ефим Копелян, уже застрелил меня, я лежу буквально под копытами его коня. И вдруг у меня над ухом раздаётся ещё один выстрел – Копелян случайно ещё раз нажал на спусковой крючок маузера. От неожиданности меня, «мёртвого», буквально подбросило над землёй – это видно даже в кадре

– Вы часто играли военных. Много раз «погибали»?

– Да ужас! Какими только изощрёнными способами меня ни «убивали» на съёмках. Причём были даже эпизоды, в которых я мог реально погибнуть. Помню, ходил в атаку дублей сто – на танке, на коне и пешим… Во время съёмок фильма «Жаворонок» я едва не остался без ноги – мне её чуть не переехали танком: в самую последнюю секунду успел убрать из-под гусеницы. Были случаи, когда подрывался на пиротехнических снарядах. Однажды, на съёмках картины «Гроза над Белой» для большей достоверности режиссёр с оператором решили мощность взрывов увеличить, да пороховой заряд не рассчитали. В результате взрывная волна сбила меня с ног! Я потерял сознание, с контузией попал в больницу. Хорошо, что оклемался… А самое обидное, что этот кадр так и не вошёл в фильм!

– Зато в вашей карьере был случай, когда кино вам спасло жизнь. Верно?

– Да, действительно была полутрагическая история. Я попал под машину – чёрную «Волгу». Поднялся – вроде жив, цел, невредим. А когда шок прошёл, почувствовал себя плохо, вызвал скорую. В больнице врачи меня осмотрели и сказали: «Вам крупно повезло – переломов и тяжёлых травм нет. Хотя после такого удара могли остаться инвалидом!» И тут я вспомнил про свою сумку через плечо, в которую пришёлся удар бампером «Волги». Там лежала металлическая коробка – с фильмом «Весна на Заречной улице». Она-то и самортизировала удар!

Геннадий Юхтин, нулевые годы

ЖУРАВЛИ УЛЕТЕЛИ

– Ваш конёк – социальный герой, свой в доску парень. Признайтесь: на самом деле наверняка втайне мечтали сыграть…

– Героя-любовника? Знаете, одного известного актёра на творческом вечере спросили: «Вы по-настоящему целуетесь в кино?» Он ответил: «А что делать? Мне же за это деньги платят». «Непыльная у вас работёнка!» – выкрикнули из зала. Если честно, конечно, и я мечтал сниматься в романтический лентах – с поцелуями, красивыми постельными сценами и прочими любовными проявлениями. Но советское кино было, мягко говоря, целомудреннее, чем сейчас. Да и далёк я от героического амплуа. Только однажды меня пригласили в мелодраму «Любовь Серафима Фролова», где по сценарию был, скажем так, лёгкий «эротический» подтекст. Там сюжет такой: моего героя Ромку из-за инвалидности на фронт не взяли, а его жена с боями дошла до самого Берлина. Отвоевала, вернулась домой и застала меня, её мужа, с любовницей.

– Круто!

– Мою жену Анфису играла Лариса Лужина, любовницу – Тамара Сёмина… Анфиса мигом выхватывает солдатский ремень с металлической пряжкой и как начнёт им охаживать изменщика. Да ещё по голому телу! А ведь раньше снимали каждую сцену по несколько дублей. Так вот после первого дубля моё тело покрылось красными полосами, после второго – кровоподтёками, а потом и синяки пошли. В перерыве между дублями нашему мастеру по гриму каждый раз приходилось всё это припудривать и замазывать. И опять всё по новой! Помню, после просмотра этой наконец-то отснятой сцены Лариса Лужина так растрогалась, что даже попросила у меня прощения. Вот вам и «непыльная работёнка»! (Смеётся.)

– В одном из интервью вы признались, что чуть ли не главной ошибкой в вашей карьере был отказ от съёмок в ленте «Летят журавли». Почему отказались?

– Потому что тогда я был молодой и глупый. Меня пригласили сыграть фронтового товарища персонажа Алексея Баталова. Я прочитал этот прекрасный сценарий – предложенная мне роль была очень интересная и заметная. Но буквально накануне я снялся с Баталовым в «Деле Румянцева», поэтому пришёл к режиссёру Калатозову и искренне поделился своими сомнениями: мол, не будет ли зритель отвлекаться от сюжета, вспоминая, где он раньше видел наш дуэт? Михаил Константинович меня выслушал, поблагодарил и… взял другого артиста. Потом, когда я увидел готовый фильм-шедевр, получивший «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля, признаюсь, я даже заплакал от обиды. Да, я смог бы сыграть не хуже, чем тот актёр, но я подумал о том, что скажут зрители

– Не по-актёрски, выходит, поступили.

– Дело в том, что я, видимо, «плохой, неправильный артист» – не умею быть эгоистом, не умею себя рекламировать. А искусство – это рынок, в нём надо уметь себя показать и преподнести. Артисты испокон веков на рыночной бирже стоят – нас выбирают, заглядывают в зубы, как лошадям, щупают, особенно наших актрис любят за «мягкое место» потрогать. Потом из многих выбирают одного… Но не подумайте, что я недоволен своей судьбой. Совсем наоборот. Худо-бедно, но я всё время был в деле и за все эти годы не припомню ни одного периода простоя. Снимался как минимум в трёх картинах в год.

– Есть самые-самые дорогие и любимые?

– Прежде всего, конечно, это «Весна на Заречной улице», «Дело Румянцева» и «Баллада о солдате», давно признанные киноклассикой. Но я горжусь, что были в моей карьере такие фильмы, как «Акваланги на дне», «Полонез Огинского», «Третий тайм», «Остров сокровищ», «Сибириада», «Петербургские тайны»…

Участники XVI Международного кинофорума «Золотой витязь» актёры Павел Винник и Геннадий Юхтин. Кисловодск. Май 2007

– Многие актёры вашего поколения слишком рано ушли из жизни. Вы о них сказали: «ярчайшие личности, трагические судьбы». У вас есть собственное объяснение, почему?

– Многие вгиковцы, кому очень повезло в кино, сошли с экранов прежде времени, потому что испытание славой, к сожалению, выдерживают немногие. Кто запил, кто закутил, кто загулял. Одним не хватило мужества, другим – мастерства, третьим – упорства, четвёртые переоценили себя, пятые зазнались. Отказаться от соблазнов трудно, все лезут в друзья, предлагают выпить, если отказываешься – обижаются, мол, не уважаешь. Тут и женщины красивые, не самой высокой нравственности тебя окружают, потому что если ты популярный, значит, при деньгах. Выпил с друзьями, выпил с женщинами, а через полгода уже остановиться не можешь…

– С вами нечто подобное могло случиться?

– Нет. Я в сложные моменты жизни полагался на терпение – оно у меня с детства. Для меня творчество является самым важным в жизни. Если я сейчас не смогу полностью выкладываться в профессии, для меня это будет катастрофой.

– Как в «сумасшедшие» для кино и театра 90-е вам удалось не поддаться всеобщему отчаянию?

– Как? Деньги на сберкнижке сгорели, театр «бродил»… А у меня вся энергия уходила на строительство дома на дачном участке. Сам не знаю, откуда силы взялись! А то, что не впал в депрессию, как некоторые мои коллеги, так это просто у меня характер такой. Не могу сказать, что я, например, не напивался – было и такое, но даже в самые худшие годы я не искал спасения в алкоголе. А время было ужасное! Всякое бывало – жизнь меня не очень-то баловала, излишеств никаких не давала. Поэтому большую часть жизни мне приходилось доказывать свою способность противостоять всем препятствиям. «Никто ничего не сделает за тебя. Ты всё должен делать сам!» Главное – не отчаиваться, идти дальше. А ещё меня в тот сложный период здорово выручили съёмки в одном из наших первых сериалов – «Петербургские тайны». Для семейного бюджета это была существенная поддержка.

«ТЫ Ж ДЛЯ МЕНЯ СВЯТОЙ!»

– Итак, в кино вы не ловелас, не герой-любовник, а в жизни?

– Не знаю, плохо ли это или хорошо, но и в обычной жизни я человек верный и в отношениях, и в чувствах. Поэтому не могу похвастаться никакими выдающимися амурными подвигами. Да и не люблю я хвастаться.

– А ваш единственный и столь поздний брак – в 40 с лишним лет – объясняется тем, что раньше не любили по-настоящему?

– До этого у меня были неофициальные отношения, в том числе и с актрисами. Я не был монахом – были увлечения и романы. Непросто было, непросто – всего и не расскажешь. Только в 33 года я получил свою жилплощадь, а до этого – общага, чужие углы… Я женился сознательно, потому что оказался перед пропастью, а быть одному, без крепкого тыла – это значит, что уже скоро конец. Так что уже то, что мы с моей супругой встретились и столько лет вместе живём, для меня счастье. Лидия Михайловна никак не связана с актёрской профессией – она экономист, окончила Плехановский институт, бухгалтер. А сюжет нашего «головокружительного» романа довольно простой: познакомились на каком-то праздничном мероприятии, Лида мне понравилась, я сделал предложение, она дала согласие. Она гораздо моложе меня, и я помню, как сильно волновался, когда просил благословения у её мамы. В остальном не было ни захватывающих геракловых подвигов, ни шекспировских страстей. А вот главное – чувства, всё, что входит в классическое понятие любви, – было и есть

С Василием Лановым и композитором Евгением Догой

– «Классическое» – это как? Для вас.

– Настоящая любовь всегда вдохновляет, окрыляет, даёт силы, особенно в трудные моменты. И в жизни, и в творчестве. Могу сказать, что моя жена – до сих пор мой самый придирчивый критик и режиссёр. Мы с ней каждую мою роль репетируем вместе: ходим по комнате и «проигрываем» сценарий по ролям.

– Дети у вас есть?

– Своих нет – не судьба. А вот в кино у меня детей не менее двадцати. Вот ведь как бывает… Сейчас они самостоятельные, взрослые люди, многие связали свои жизни с кино. Это меня, безусловно, радует.

– Кстати, не знаете, как сложилась судьба вашего приёмного сына Сашки из «Дела Румянцева»?

– Знаю, очень талантливый попался парень – Витя Коваль. Он всё делал точно, был органичен в кадре. Видимо, мечтал в будущем стать актёром… Мы долго поддерживали отношения, но как-то так получилось, что после фильма он совсем перестал расти. Родственники обратились к врачу-профессору, тот поставил диагноз «психологический шок». Оказывается, Вите кто-то сказал, мол, пока ты маленький, тебя будут снимать, а когда вырастешь – перестанут. Вот он и перестал расти. Парню запретили сниматься, меня попросили ему не звонить, чтобы ничто ему не напоминало о его звёздном прошлом… Мы встретились случайно на улице – много лет спустя.

– Вырос?

– В плане роста – не очень. А в остальном очень сильно изменился. Я его сначала даже не узнал – он выглядел как хиппи, с огромной бородой, с нечёсаными длинными волосами, в потёртых джинсах. Рассказал, что окончил художественное училище и работает учителем рисования в школе в подмосковной Перловке. Пожалуй, от прежнего Вити – одни глаза только, как смоль чёрные, остались.

– Помимо театра и кино чем-нибудь необычным увлекаетесь?

– Я всю жизнь писал рассказы, записывал интересные моменты жизни, работы, так называемые актёрские байки. Но я этой своей страсти… изменял. Например, надолго уходил с головой в фотографирование. Если бы не это «преступление» (смеётся), я, может, достиг бы на литературном поприще гораздо большего. А так написал и издал всего две книги: «Вокруг да около кино» и «Киноактёр – моя профессия».

«Чувство юмора возрасту не помеха!»

– Несколько лет назад я видел вас в музыкальном спектакле Театра киноактёра «Бродвей, Бродвей», где вы играли одну из главных ролей и лихо отплясывали с молоденькими актрисами. Перед Новым годом вы выступали на юбилее Татьяны Конюховой в Доме кино… Чем наполнена ваша сегодняшняя творческая жизнь?

– Я по-прежнему в штате Театра киноактёра. И стараюсь не засиживаться дома: участвую в концертах, провожу встречи со зрителями. А кино? В большое кино редко сейчас приглашают – в основном на эпизоды. Снимался в «Каменской-6», «Угро. Простые парни», «Молодёжке-3»… Совсем недавно сыграл Профессора в 12-серийной картине Алёны Райнер «Хор». Надеюсь, её скоро покажут. Но, что интересно, жизнь постоянно подбрасывает новые комические и трагикомические «сюжеты» для мемуаров.

– Например?

– Несколько лет назад я играл митрополита в сериале «Апокриф: музыка для Петра и Павла» о взаимоотношениях братьев Чайковских. Снимали под Курском. Одели меня, загримировали, вдруг подходит ко мне мужчина – по облику вылитый Лев Толстой. Нос – бульбочкой, борода, лысая голова, да ещё в поддёвке и босиком. И – бух – мне в ноги: «Ты ж для меня святой!» Ну, думаю, принял меня за священника – так я, видимо, здорово попал в образ митрополита. А он продолжает: «Когда я сидел в тюрьме, нам постоянно крутили фильм «Третий тайм». И я до сих пор забыть не могу, как ты берёшь пенальти!» Оказывается, криминальный авторитет, мой поклонник. Если помните, в основу «Третьего тайма» легло реальное событие: знаменитый футбольный матч между нашими и немецкими футболистами в Киеве в 1942 году. Мой герой вратарь Дугин – прообраз легендарного вратаря киевского «Динамо» Николая Трусевича, который как раз и защищал наши ворота в том матче. Его и несколько других футболистов фашисты потом расстреляли.

С главным семейным критиком и режиссёром супругой Лидией Михайловной в Доме кино. Москва. 2010-е

– Значит, у авторитетов вы в чести. На улицах до сих пор узнают?

– Слава богу, и узнают, и благодарят за роли, жмут руку. Значит, что жизнь прожил зря, я не могу сказать. Так что ни о чём не жалею и радуюсь каждому дню.

– Есть свой собственный рецепт творческого долголетия и вдохновения?

– Как ни хорохорься, 86 – это 86. Тем более что хоть здоровьем и не обижен, но столько травм на съёмках заработал. 200 картин так просто не даются. А фирменный рецепт? Я никогда никого не предавал, в интригах не участвовал и, если надо, всегда уходил сам. И ещё меня Боженька хранил.

Фото из архива Г.Г. Юхтина