«Болотное дело», убогое зрелище

Если бы процесс по делу о массовых беспорядках в Москве 6 мая 2012-го показывали в прямом эфире, рейтинги были бы невелики.

Ну какие могут быть рейтинги у такого зрелища? Как, впрочем, и у любого судебного заседания, которое по большей части состоит из унылой юридической рутины – протокольных зачитываний, формальных протестов, бубнежа председательствующего… Собственно, и отсутствие телетрансляций не прибавляет зрителей на заседаниях Никулинского суда, где в зале № 303 всегда найдется свободное место. Состав постоянных посетителей стабилен: родственники подсудимых, пара корреспондентов, сочувствующие. Последние уже тоже стали кем-то вроде родственников – много лет они ходят по разным судам Москвы, поддерживают обвиняемых: сначала Ходорковского и Лебедева, потом Алексаняна, Пичугина и Бахмину, потом Мохнаткина, опять Ходорковского и Лебедева, Толоконникову, Алехину и Самуцевич, Навального (когда ему выпадает судиться в Москве), Козлова (скорее Романову, хотя она и не подсудимая), теперь «болотных»…

Сторона обвинения тоже не производит неожиданного впечатления. Стандартная пара – он и она. Он – с брезгливым выражением на лице, которое свидетельствует о бурно проведенной молодости. Она – чья молодость в самом расцвете – с лицом Аленушки с обертки одноименного шоколада и простонародной речью, в которой встречается оборот «что касаемо…» и глагол «константировать». Когда-то публика во время второго дела ЮКОСа смеялась над прокурором Валерием Лахтиным, подозревая его в косноязычии. Годы спустя выяснилось, что закон убывающего плодородия действует в прокурорской среде так же неукоснительно, как и везде. Верните Лахтина, что ли.

Судья Никишина, конечно, могла бы стать звездой этого показа. Она яркая. Не чета, например, судье Данилкину из Хамовнического суда – все то же второе дело ЮКОСа. Тот всем своим видом давал понять, как неприятно ему происходящее, как он сожалеет, что вынужден в этом участвовать, и будь его воля, он бы всех освободил. Судья Никишина другая – твердая, властная, резкая, голос звенит. Она явно получает удовольствие от процесса. Интересно, от любого? Или эти конкретные подсудимые будят в ней особенные чувства?

Пока самым запомнившимся эпизодом с участием судьи Никишиной остается ее диалог с адвокатом Макаровым. Предметом обсуждения был подсудимый Кривов, два месяца державший голодовку и потерявший сознание в зале суда. Судья посчитала произошедшее недостаточным поводом для вызова «скорой» и, действуя последовательно и логично, так ответила на вопрос адвоката Макарова «Ваша честь, ничего, что у нас тут гестапо?» – «Ничего». Своей искренностью она, пожалуй, напоминает судью Мещанского суда, которая на вопрос из зала «У вас совесть есть?» ответила: «Совести нет. Дети есть».

И свидетели на процессе по «Болотному делу» не украшают это зрелище. Не все, впрочем, и только на субъективный взгляд корреспондента «Совершенно секретно». Речь о свидетелях защиты Немцове и Навальном. 6 мая 2012-го они вместе с Сергеем Удальцовым задались ритуальным вопросом «Кто здесь власть?» и устроили на Болотной площади сидячую забастовку в знак протеста против действий полиции, выставившей дополнительные заграждения. Результат – неразбериха, бардак и давка, которая могла кончиться плохо. Хотя, конечно, усилиями ОМОНа и тех, кто отдавал ему приказ, и так все закончилось безрадостно.

Но многие омоновцы в Никулинском суде произвели хорошее впечатление. Им, загнанным туда пинками свидетельствовать об участии подсудимых в массовых беспорядках, было стыдно рассказывать об этих событиях, в результате которых они понесли тяжелые моральные и физические травмы, не компенсированные даже получением казенного жилья. «Не помню» и «не видел» – два ответа, которые чаще всего можно было услышать от этих ребят.

Свидетели Немцов и Навальный произвели другое впечатление. Не тем, что они говорили в пользу подсудимых, а тем, о чем промолчали. Пусть ОМОН и все остальные отвечают за себя, а свидетели Немцов и Навальный могли бы признать, что их слова  и поступки 6 мая 2012 года были бездарными и безответственными. На совершенно субъективный взгляд человека, наблюдавшего их в тот день своими глазами. Помогло бы такое признание облегчить участь подсудимых? Не похоже? А попробовать стоило бы.

Бодрят процесс адвокаты и общественные защитники. Они язвительно препираются с прокурорами, грозят судье обращением в Страсбург, огрызаются на конвой. При этом дотошно и последовательно цепляются за каждую деталь в обвинении, за любую халтуру, допущенную следователями, за все, что может пойти на пользу их подзащитным.

А уцепиться там есть за что. Будь я судьей Никишиной, за один только эпизод с двумя обысками, проведенными в один день, в одно время одним и тем же следователем при участии одних и тех же понятых, но по разным адресам – за одно это я бы отправил дело на доследование, а подсудимых – под подписку о невыезде, вон из зала суда. Но я, к сожалению, не судья Никишина. А может, к счастью

Самое тоскливое впечатление в Никулинском суде Москвы производят, конечно, подсудимые. Не сами по себе, а тем, в чем они участвуют. Пятидесятидвухлетний Сергей Кривов из них самый старший, остальные значительно моложе. Не надо быть большим физиономистом, чтобы увидеть: это люди, от которых не станешь шарахаться в темном переулке. Ясные глаза, грамотная речь, полное отсутствие агрессии (брезгливость, правда, заметна по отношению к судье и прокурору). И девушки их приходят поддерживать такие, что завидно становится.

Хотя завидовать тут нечему, это понятно. Год в тюрьме десять из двенадцати уже провели. За что? Отмахивались от полицейских, которые обращались с ними, как с непокорной скотиной? Не будь со мной в тот день на Болотной двенадцатилетнего сына, я бы сейчас сидел с ними вместе в клетке. Уже год, и сколько впереди, знают только судья Никишина и еще, наверное, один человек. Но то, что не оправдают, – сомнений мало.

В этом, в этом главная непригодность суда по «Болотному делу» для демонстрации большой аудитории – в ощущении тупой предрешенности. В телевизионной программе «Суд идет» и то больше непредсказуемости. А тут… Адвокаты бодрятся, подсудимые держатся здорово, родственники и сочувствующие не унывают (хотя и услышишь иногда от матери одного из подсудимых: «Мы тут тупеем и звереем. И стареем»). Тоска – от судьи и прокуроров, от их на самом деле скуки – ведь все же известно наперед, ведь не судят же здесь вот этих двенадцать человек, а вас всех, баранов, на их примере учат не трогать власть руками. Поэтому самый симпатичный участник процесса со стороны обвинения – полицейская овчарка. Ей дико скучно, ей хочется движухи, ей снятся, наверное, массовые беспорядки – ну так она хоть этого не скрывает.

Публика не любит такие пессимистические, изначально безнадежные сюжеты. Публика любит интригу и по возможности счастливый конец. Любая публика, и та, что собирается почти ежедневно у зала № 303 в Никулинском суде, чтобы аплодисментами проводить подсудимых, когда их в наручниках будут заводить в зал, – не исключение, этим людям тоже нужна надежда.

Трудно догадаться, где они ее ищут зимой 2013-го? Что в кулуарах суда по «Болотному делу» обсуждается не реже, чем поведение судьи и размер разрешенных передач? Новости откуда считаются самыми важными? Все верно. На Майдане, Майдан, с Майдана.

ДОСЬЕ

По делу о событиях 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве сейчас судят двенадцать человек – Андрея Барабанова, Александру Духанину, Степана Зимина, Ярослава Белоусова, Дениса Луцкевича, Артема Савелова, Владимира Акименкова, Марию Баронову, Николая Кавказского, Алексея Полиховича, Леонида Ковязина, Сергея Кривова. Те из них, кому вменяется участие в массовых беспорядках, имеют шанс выйти на свободу по амнистии к 20-летию Конституции России. Те, кто обвиняется в организации беспорядков, – получить до десяти лет лишения свободы.