Боря против Бобби

Шахматный матч на первенство мира между Борисом Спасским и Робертом Фишером в 1972 году стал одной из ярких баталий затяжной «холодной войны» РИА «НОВОСТИ»

Окончание. Начало в № 8/2004

Во время жеребьевки Бобби Фишер не высказал ни малейших претензий к устройству зала. Тем не менее претендент намеревался внимательно его осмотреть, для чего в спорткомплексе день и ночь дежурили уполномоченные лица. По мнению руководства ФИДЕ, исландцы создали наилучшие за всю историю шахмат условия. Сцена зала Laugardalsholl была устлана толстым ковром, стены задрапированы так, что снаружи не доносилось никаких звуков. Над столом висел светильник размером четыре на четыре метра.

Фишер появился в зале посреди ночи, за 40 часов до начала первой игры. Понравились только шахматные фигуры и черное кожаное вращающееся кресло, купленное в Нью-Йорке специально для него. Первым делом претендент забраковал стол красного дерева, изготовленный по спецзаказу и стоивший организаторам 1200 долларов, – он велел сделать его ниже. Доска, сделанная местным резчиком по камню из белого и зеленого мрамора, совсем не понравилась Бобби: на клетках, заявил он, слишком много крапинок. Мастера разбудили среди ночи и заказали новую доску. Зрители сидят слишком близко – первые ряды следует оставить пустыми. Камеры нужно отодвинуть в самый дальний конец, дабы не было слышно ни малейшего стрекотания, и задрапировать. Светом Фишер занимался особенно тщательно. Исполнявший его указания инженер был на него не в обиде: Бобби, по его словам, точно знал, чего он хочет, – чтобы лампы не отбрасывали на доску ни тени, ни бликов; учитывая мраморную поверхность доски и полированное дерево стола, добиться этого было непросто.

У чемпиона никаких замечаний к залу, столу и доске не было – он прекрасно знал, что претендент устроит все наилучшим образом.

Уберите фотографа!

На первую партию Бобби опоздал всего на шесть минут. Соперники разыграли защиту Нимцовича. Уже на 11-м ходу они разменяли ферзей, на 16-м – коней, на 18-м – слонов, на 19-м – ладей, на 23-м – вторую пару ладей, а на 28-м – оставшихся коней. На доске осталось по слону и шесть пешек у каждого. Гроссмейстеры в такой позиции заключают ничью. Но Бобби решил продолжить. На 29-м ходу он взял «отравленную пешку», как это называется по-английски, то есть позарился на легкую добычу – в результате его слон оказался в западне. Ловушка была настолько элементарной, что зрители не поверили своим глазам.

Партия была отложена после пяти часов игры. Спасский записал свой 41-й ход. «Do zavtra», – сказал ему по-русски Бобби. На следующий день Фишер сделал еще 15 ходов, после чего признал свое поражение.

Чуть ли не с первого же хода первой партии претендент стал жаловаться главному арбитру Лотару Шмиду на шум камер и в конце концов потребовал прекратить съемку. Ночью две из трех камер, стоявшие на штативах у дальней стены, убрали из зала. Третью, на сцене, замаскировали и оставили. На доигрывании Бобби был решительно всем доволен, но, сделав три хода, он откинулся на спинку кресла и попал глазами на объектив камеры. Фишер немедленно покинул сцену, подошел к Лотару Шмиду и заявил, что прекращает свое участие в матче до тех пор, покуда последняя из оставшихся камер не будет удалена из зала. Шмид удовлетворил требование претендента, но только в день доигрывания. Вопрос о дальнейшем присутствии камер в зале должен был решаться отдельно.

Соглашение об эксклюзивных правах на теле– и киносъемку исландская шахматная федерация подписала с малоизвестным нью-йоркским продюсером Честером Фоксом по рекомендации адвокатов Фишера. Крупные телекомпании особого интереса к освещению матча не проявили, однако благодаря капризам претендента событие вышло на первый план, и «картинка» потребовалась всем.

Юридически ситуация была непростой. С одной стороны, съемка предусмотрена регламентом, который подписали обе стороны. С другой – участники матча вправе требовать удаления любых факторов, причиняющих им беспокойство. Было принято соломоново решение: камеры спрятали за стеной, оставив в зале лишь объективы. Узнав об этом, Фишер отказался явиться на вторую партию

АР

Она была назначена на 13 июля. Ровно в пять часов пополудни Лотар Шмид пустил часы. Согласно правилам, которые подписали обе стороны, «если участник не явился на игру в течение одного часа после начала партии, ему засчитывается поражение ввиду неявки». Чтобы максимально ускорить путешествие Фишера, дорога от его отеля до спорткомплекса была перекрыта, все светофоры были переключены на зеленый, а у входа в отель ждал полицейский автомобиль с включенным мотором. Адвокат Фишера Эндрю Дэвис связался из Нью-Йорка с адвокатом компании Chester Fox Inc. Ричардом Стейном и предложил ему убрать камеры лишь на вторую партию, а вопрос об их присутствии в дальнейшем решить отдельно. Стейн мгновенно согласился и позвонил по «горячей линии», соединявшей спорткомплекс с отельным номером Фишера, секунданту претендента Ломбарди. Претендент ответил согласием, но поставил новое условие: часы следует включить заново. На это Лотар Шмид ответил решительным «нет» – правила есть правила, чемпион ждет за доской уже 40 минут. Ровно в шесть-ноль-ноль он остановил часы и объявил Бориса Спасского победителем во второй партии. Счет в матче стал 2:0.

Ответом был отказ Фишера играть матч. Он забронировал билеты на все без исключения рейсы, вылетающие из Рейкьявика в ближайшие дни. Американская пресса описывала эскапады Бобби в осуждающем тоне. По сравнению с претендентом чемпион выглядел в высшей степени симпатично: он беззаботно играл в теннис, ездил на рыбалку и прогуливался по городу, раздавая автографы.

В этот острый момент Фишеру снова позвонил Киссинджер. На сей раз он звонил из Casa Pasifica – дома Ричарда Никсона близ Сан-Клементе в Южной Калифорнии. В это время по приглашению президента там гостил советский посол Добрынин с супругой, а Киссинджер был их гидом: возил, в частности, в Голливуд, где визитеры познакомились с Бобом Хоупом и Альфредом Хичкоком. Пребыванию в Сан-Клементе Добрынин уделил в своих мемуарах две страницы, не преминул даже сказать доброе слово о коктейле «маргарита», который попробовал тогда впервые. Однако в книге нет ни малейшего упоминания о рейкьявикской баталии. Посол, видимо, не подозревал, что именно в эти два дня, улучив минуту, Киссинджер набрал номер отеля Loftleider в исландской столице, попросил к аппарату Фишера и сказал ему, что он должен разгромить «комми» от имени всей Америки.

Тем временем организаторы решили провести официальный замер уровня шума в зале. На экспертизу были приглашены, помимо представителей сторон, члены съемочной группы Честера Фокса, журналисты и дипломаты. Ведущий исландский специалист по акустике Курт Бальдурссон с помощью приборов установил, что уровень шума при работающих камерах равен уровню при выключенных – 55 децибел. Звук такой громкости неуловим для человеческого уха – «если только Фишер не обладает экстрасенсорными способностями», уточнил он. Вспоминается булгаковский председатель акустической комиссии Аркадий Аполлонович Семплеяров, который, как ни улучшал акустику, она какая была, такая и осталась, – устроители матча при всем желании не могли снизить уровень шума, издаваемого и без того беззвучными камерами. Пока шла экспертиза, Виктор Ивонин и американский миллионер-филантроп Исаак Туровер сели за доску на сцене и сгоняли партию. Ивонин сидел в кресле претендента и в полной мере оценил его удобство. Кресло Спасского было обыкновенным, деревянным – оно не вращалось и обито было тканью. Налицо непорядок и ущерб престижу, решил Ивонин.

После экспертизы Макс Эйве взял решительный тон. Он объявил, что если претендент не явится на третью партию, ему будет засчитано поражение. Если не явится на четвертую, матч будет объявлен законченным в пользу чемпиона мира. Дело было в субботу 15 июля, и Бобби отключил телефон во исполнение религиозных предписаний. Его адвокаты спорили с организаторами до трех часов утра, но так ни о чем и не договорились.

Великий перелом

Наутро Фишер заявил, что будет играть третью партию только в изолированной комнате за сценой без зрителей и камер. Чемпион не возражал. Он согласился на комнату без ведома других членов делегации. Ивонин узнал новость уже сидя в зале в ожидании начала партии.

Комната, куда переместились участники, использовалась для игры в пинг-понг. Через окно, выходившее на лужайку, доносились крики резвящейся детворы; но детские крики Фишера совершенно не беспокоили. Спасский приехал первым. Фишер учинил скандал, едва войдя в комнату: он увидел завернутую в мягкий кожух камеру, которая должна была транслировать происходящее публике в зале. «Никаких камер!» – заорал претендент вне себя от ярости. Шмид попросил его не волновать партнера перед игрой. Бобби грубо оборвал его. В этот момент с побелевшим лицом встал Спасский. «Если вы не прекратите свару, – сказал он, – я вернусь в зал и потребую, чтобы матч продолжался там». Лотар Шмид, по его словам, почувствовал, что наступил критический момент: если партия будет сорвана, сорван будет и весь матч. Он положил обе руки на плечи партнерам и усадил их за доску едва ли не силой

С первых же ходов Бобби ринулся в атаку. Он еще ни разу в жизни не выиграл у Спасского. Эту партию он играл черными. После 41-го хода белых партия была отложена. Явившись на доигрывание, Спасский вскрыл конверт с записанным Бобби ходом – Сd3+ и сдался спустя пять минут. Шмид извинился перед публикой за столь краткое зрелище.

Анатолий Карпов впоследствии утверждал, что неявка на вторую партию была тонко просчитанным ходом, придуманным специально с учетом индивидуальности чемпиона: «Будь на месте Спасского Петросян, он проглотил бы очко и только облизнулся бы». А Спасский, мол, пришел в смятение: очко досталось ему даром, и он чувствовал себя, по его собственным словам, «как бы в долгу» перед претендентом.

На следующий день после доигрывания третьей партии советский посол в Исландии Сергей Аставин устроил прием для команды чемпиона. Было решено, что больше и речи не пойдет об уступках Фишеру. Джентльменство Спасского, которое так восхваляют Шмид и Эйве, может дорого обойтись стране.

Претендента «вдохновлял» на победу лично советник президента США Генри Киссинджер АР

Четвертая партия, как и все последующие, была сыграна в большом зале, но без камер. Спасский, игравший черными, выбрал сицилианскую защиту, хотя сам, в отличие от Фишера, пользовался этим дебютом редко; претендент же считался лучшим в мире знатоком этого начала. На 16-м ходу Фишер опрометчиво принял жертву пешки 16. Кхb5, после чего слоны черных овладели стратегическими длинными диагоналями и при поддержке ферзя и ладьи стали угрожать белому королю. Тем не менее Фишеру удалось на 45-м ходу свести партию вничью. Позднее выяснилось, что партия была одной из домашних заготовок Спасского, однако претендент отвечал так стремительно, что чемпион заподозрил утечку и на 19-м ходу отклонился от намеченного плана.

В кулуарах матча тем временем продолжался торг. Команда претендента представила оргкомитету перечень новых претензий из 14 пунктов. Бобби требовал заменить предоставленный ему «мерседес» другим автомобилем, увеличить сумму карманных денег (ему выдавали 10 долларов в день; командование базы в Кефлавике, где он проводил свободное время, ничего не брало с него за еду, напитки и боулинг), закрывать отельный бассейн для других постояльцев, когда хотел купаться он, заменить номер, выписать дополнительные журналы и, самое главное, уменьшить размер клеток на шахматной доске и изменить цвет фигур.

Список попал в газеты. Бобби подняли на смех – даже оперные примадонны, славящиеся своей капризностью, не выдвигают таких вздорных требований. Владелец отеля заявил, что Бобби, конечно, почетный, но все-таки гость, а не хозяин заведения.

Пятая партия игралась 20 июля. Соперники разыграли защиту Нимцовича – ту же, что и в первой партии, закончившейся капитуляцией Фишера. На 26-м ходу черный конь создал угрозу белому ферзю, прыгнув на f4. У белых было несколько возможностей вывести ферзя из-под удара, но Спасский выбрал самую плохую: 27. Фс2, на что последовал стремительный бросок слона 27. … С х а4! Спасский немедленно сдался. Победа вызвала бурю ликования в зале. Увидев блестящую победу, исландцы мигом забыли все обиды и стоя скандировали: «Бобби! Бобби!» Казалось бы, ничего страшного для чемпиона пока не произошло. Счет в матче всего лишь сравнялся – 2,5:2,5, вся борьба была впереди. Но для Спасского она фактически закончилась. Он сломался.

Борис аплодирует Бобби

Дискуссия вокруг камер продолжалась еще две недели, но без прежнего азарта. Бобби вяло требовал от правительства Исландии выдворить Честера Фокса из страны, но в конце концов дал себя уговорить – все три камеры вернулись в зал, однако без Фокса: понимая, что он вызывает у претендента стойкую идиосинкразию, Фокс продал права на съемку компании ABC за 100 тысяч долларов. Однако после восьмой партии телевизионщики были изгнаны окончательно. Последний день матча, впрочем, снял скрытой камерой югославский журналист

В шестой партии Фишер, игравший белыми, предложил сопернику королевский гамбит, переходящий в вариант Тартаковера, – одно из любимых продолжений Спасского, которое он не проиграл ни разу в жизни; Фишер же играл этот дебют впервые в жизни – почти все свои партии Бобби начинал ходом королевской пешки на е4. Это было то же самое, как если бы боксер-правша вдруг неожиданно для соперника превратился бы в левшу.

Впоследствии Крогиус утверждал, что Спасский просто не дал себе труда подготовиться к таким сюрпризам, а на замечание Крогиуса, что надо бы рассмотреть и другие дебютные возможности, будто бы отвечал: «Не тратьте время на ерунду». Так и иначе, шестая партия оказалась самой красивой из уже сыгранных. Спасский попал в цугцванг – позицию, когда каждый следующий ход лишь ухудшает положение, и признал себя побежденным на 41-м ходу, причем, что особенно поразило Бобби, аплодировал победителю стоя вместе со зрителями.

После двух поражений подряд тренеры чемпиона рапортовали в Москву, что неудачи объясняются прежде всего отклонением их подопечного от предварительно разработанного плана. На совещаниях в Спорткомитете гроссмейстеры критиковали Спасского за дебютную неподготовленность. Но у Виктора Ивонина была своя идея, как изменить ход матча.

Явившись на седьмую партию, американская команда обнаружила, что у Спасского теперь точно такое же кресло, что и Фишера: советское правительство купило его у того же производителя. Началу седьмой партии предшествовало удовлетворение новых претензий Бобби. Он заявил, что стол слишком широкий – приходится дотягиваться до фигур, расположенных на дальних от игрока горизонталях. Стол заменили. Кроме того, претендент потребовал замены доски: мол, белые и зеленые клетки недостаточно контрастны. Мраморную доску убрали и поставили обычную деревянную, на которой игралась партия в комнате за сценой. Новое ли кресло помогло Спасскому или что другое, но седьмая партия закончилась вничью после доигрывания. Говорят, в ночь перед доигрыванием в анализе принимали участие по телефону из Риги и Еревана Михаил Таль и Тигран Петросян.

На 15-м ходу восьмой партии (она игралась 28 июля) Спасский допустил неравноценный размен – отдал ладью за слона. Можно спорить о том, был ли это зевок или сознательная жертва качества; если второе, то успеха чемпиону она не принесла. На 37-м ходу Спасский сдался. Эта игра стала первой, в которой чемпион, славившийся своей невозмутимостью, обнаружил признаки эмоциональной неустойчивости. После капитуляции удрученный Спасский остался сидеть за столом, неотрывно глядя на финальную позицию. Некоторые комментаторы называют восьмую партию худшей во всей его профессиональной карьере.

Спасский выиграл 1-ю партию. Однако, проиграв 3-ю, сломался и был почти «добит» в 13-й (на диаграммах)

Зрителей, пришедших наблюдать за девятой партией 30 июля, встретило объявление: SPASSKY VEIKUR – СПАССКИЙ БОЛЕН. Среди соперников Фишера на пути к шахматной короне не было ни одного, кто бы не заболел посреди матча: Тайманов, Ларсен, Петросян – и вот теперь Спасский. Действительно, в Москве на совещании гроссмейстеров после шестой партии было рекомендовано, что чемпион должен сыграть еще одну партию, а затем взять трехдневный перерыв. Отдохнувший Спасский сыграл вничью, но следующую, десятую партию снова проиграл.

Меморандум Геллера

Именно в этот момент в Москве всерьез озаботились психологическим состоянием чемпиона. Появилась версия о «влияниях извне», которым будто бы подвергается его психика. 31 июля в Рейкьявик был направлен зампред Спорткомитета Станислав Мелентьев, который находился в приятельских отношениях со Спасским. Он должен был оценить эмоциональное состояние чемпиона и его отношения с тренерами. Указания Мелентьев получил противоречивые: с одной стороны, он должен был сказать Спасскому, что итог матча – не только его личное дело, что выиграть – это его обязанность как гражданина СССР, а потому никакие новые уступки сопернику недопустимы; с другой – Мелентьеву предписывалось ни в коем случае не давить на Спасского и не ссылаться на указания каких-либо вышестоящих инстанций.

В одиннадцатой партии Спасскому, который играл белыми, удалось загнать в ловушку ферзя черных – Фишер в конце концов был вынужден отдать его в обмен на ладью и признал себя побежденным уже на 31-м ходу. Зал огласился возгласами восторга – чемпион сыграл одну из лучших своих партий. Счет в матче стал 6,5 на 4,5. Но эта победа стала последней победой Спасского в матче. На 12 партию чемпион явился впервые позже претендента – наблюдатели усмотрели в этом попытку ответного психологического давления. После доигрывания стороны заключили мир

Тринадцатая партия проходила в крайне упорной борьбе – она продолжалась девять часов, в течение которых соперники сделали 74 хода. В конце концов Спасский сдался – он не смог воспрепятствовать превращению проходной пешки в ферзя.

Играя эту партию, Фишер особенно часто жаловался на шум в зале. По настоянию его представителей дирекция спорткомплекса давно запретила продажу в буфетах конфет и любой еды в шуршащей упаковке, однако категорически отказалась воспретить вход детям. Бобби изводил Лотара Шмида жалобами на скрип, шепот и даже храп (мудрено было не уснуть – партия началась в шесть часов пополудни и была отложена в три часа утра). Шмид перед каждой партией обращался с наставлением к публике, на протяжении партии выходил на авансцену и прижимал палец к губам.

В день доигрывания этой партии, 11 августа, в Исландию прилетела жена Спасского Лариса. Наутро было объявлено о новом перерыве по болезни чемпиона. Западная пресса заполнилась спекуляциями о том, что чемпион вконец измотан и, скорее всего, признает себя побежденным, не возобновляя матч.

Но матч возобновился. Измотанные предыдущей партией, соперники быстро заключили ничью. После игры Фишер потребовал очистить первые семь рядов зрительного зала. Исландцы отказались: они и так терпели убытки от удаления камер. Пятнадцатая партия тоже закончилась вничью. Американцы повторили свое требование, исландцы опять ответили отказом. После ничьей в 16-й партии Фишер заявил, что до тех пор, пока организаторы не исполнят его требование об удалении зрителей с первых семи рядов, он будет играть матч только в комнате без публики. В конечном счете стороны пришли к компромиссу: не семь, а три ряда. Но тут взорвалась новая бомба.

Секундант чемпиона Ефим Геллер сделал заявление для печати, в котором обвинил претендента в применении «нешахматных методов влияния» на Спасского. Непрекращающиеся капризы Фишера, писал Геллер, имеют целью выбить чемпиона из седла, заставить его «потерять боевой дух». Далее Геллер ссылался на некие полученные советской делегацией письма, авторы которых указывают, что американская сторона в целях воздействия на Спасского использует «электронные устройства и химические вещества» – речь идет, в частности, о кресле Фишера и особом светильнике, установленном над шахматной доской по требованию американцев. Какими бы фантастическими ни казались эти предположения, заявлял Геллер, «объективные данные» заставляют нас принимать в расчет такую возможность. Почему, к примеру, претендент столь резко возражает против кино– и телесъемки, несмотря на значительные финансовые потери? Не потому ли, что он опасается постоянного визуального контроля за своими действиями? Членов американской делегации, отмечал Геллер, можно встретить в зале, где проходит матч, в любое время суток в дни, когда нет ни игры, ни доигрывания, и даже глубокой ночью – спрашивается, что они там делают? Наводит на подозрения и категорическое требование о том, что Фишер должен пользоваться только «своим» креслом, хотя оба кресла совершенно идентичны и изготовлены одной и той же американской фирмой.

Порядок наводит Лариса

Для советской делегации «меморандум Геллера» был ultima ratio. Как писал позднее Иво Ней, в Москве в тот момент считали, что «поезд ушел» и что предстоящая 17-я партия станет последним шансом чемпиона. По этой причине было решено не мытьем, так катаньем сорвать матч.

Главный арбитр Лотар Шмид заявил, что обвинения советской стороны заслуживают проверки: «Мы слышали фантастические утверждения от американцев – почему бы не сделать их и русским?» В зале была выставлена круглосуточная охрана. В такой атмосфере состоялась 17-я партия. Фишер открыл ее никогда им прежде не игравшимся дебютом – защитой Пирка, пожертвовал качество, а затем, к полнейшей неожиданности Спасского, свел партию вничью троекратным повторением ходов.

В 1976 году Спасский эмигрировал во Францию. Теперь он желанный гость на шахматных мероприятиях в России. На фото: сеанс одновременной игры в Дивногорске в 2001 году ИТАР-ТАСС

Организаторы матча привлекли к экспертизе местных специалистов – инженера-электрика Дади Аугустина и профессора химии Сигмунда Гудбьярнасона. Первый изучил светильники, второй посредством специальных салфеток взял пробы с поверхности стола, обшивки кресел, стен и пола, а затем исследовал их в новейшем хроматографе. Гудбьярнасону не удалось обнаружить ничего похожего на опасные для человеческого мозга вещества. Аугустину повезло больше: в светильнике, укрепленном над столом, он нашел двух дохлых мух, о чем добросовестно сообщил в своем заключении и дал повод для газетных острот

Однако на этом экспертиза не закончилась: сотрудники исландского министерства морского флота просветили кресла рентгеновскими лучами. Их ждала удача: в спинке кресла Фишера обнаружился некий длинный, похожий на трубку предмет с петлей на конце. В кресле Спасского ничего похожего лучи не увидели. При повторном исследовании таинственный объект исчез. Кресло разобрали, но ничего подозрительного не нашли. Куда пропала трубка, осталось неизвестно.

Сегодня подозрения советской стороны выглядят вздором или уловкой. Однако все не так просто.

Прилетев в Рейкьявик 10 августа вместе с женами других членов делегации, Лариса Спасская была поражена гнетущей атмосферой, царившей в номере мужа на седьмом этаже отеля Saga. Лариса немедленно приняла решение о переезде – она утверждала, что во всей обстановке, окружавшей чемпиона, было «что-то нездоровое – он не мог уснуть и стал раздражительным». Временами его одолевала сонливость. Дважды, отправляясь на очередную партию с нормальным пульсом, Спасский спустя час впадал в прострацию. Он не мог пить приготовленные для него кофе и сок – ему казалось, что в них добавлен алкоголь. Смутные ощущения Ларисы подогрел Геллер. Он был убежден, что в его отсутствие кто-то наведывается в его номер и открывает портфель, в котором он хранил «домашние заготовки» чемпиона.

При содействии посла Лариса и Борис переехали в загородный дом в 10 километрах от Рейкьявика. Там Спасский впервые за весь матч уснул глубоким сном. С помощью повара посольства Виталия Еременко Лариса стала сама готовить еду мужу. Провожая его на игру, она вручала ему термос с кофе и флягу со свежевыжатым апельсиновым соком. Эти меры сразу возымели эффект: Спасский повеселел, начал общаться в своей обычной шутливо-иронической манере. Лариса Спасская по сей день убеждена, что ее мужа Бог весть как, но подвергли воздействию психотропных препаратов, и не обязательно в еде или питье.

Авторы книги «Бобби Фишер идет на войну» объясняют подозрения Ларисы и Геллера обычной советской паранойей, почин которой положил Виктор Батуринский – председатель Центрального шахматного клуба и полковник КГБ в отставке. Еще в октябре 1971 года в своей записке в Спорткомитет Батуринский предполагал, что победы Фишера в матчах претендентов с Таймановым, Ларсеном и Петросяном отчасти объясняются «нешахматными факторами», как-то: гипнозом, телепатией, пищевыми добавками и подслушиванием. Уже в ходе матча Батуринский напоминал начальству, что Спасский отказался не только от его, Батуринского, услуг, но и от повара, врача и переводчика (чемпион справедливо полагал, что все эти лица будут откомандированы Лубянкой).

10 августа было принято решение о направлении в Рейкьявик специалистов-психологов – ими стали профессора Вартанян и Жариков. Они наблюдали за происходящим на сцене из зала с помощью бинокля. Их единственная встреча со Спасским имела место на приеме в советском посольстве, из которой они вынесли впечатление о совершенной нормальности чемпиона – он показался им не только ясно мыслящим, но и отлично владеющим собой человеком, разве что несколько высокопарным. В итоге профессора в своем отчете заключили, что домыслы о «внешних воздействиях» на психику Спасского не имеют под собой оснований.

Двусторонняя паранойя

Но не только советская сторона страдала паранойей. Второй секретарь советского посольства в Рейкьявике Дмитрий Васильев вспоминает жалобу Фишера на то, что его гипнотизируют сидящие в зале агенты КГБ. Это подтверждает и американский дипломат Виктор Якович, впоследствии посол США в Исландии. По его словам, Бобби был уверен, что русские следят за ним и пытаются воздействовать на его психику из зала – возможно, при помощи каких-то электронных устройств. Именно по этой причине претендент постоянно требовал очистить первые ряды и увеличить расстояние между публикой и игроками.

Подозрения Бобби имели под собой основания. Присутствие КГБ в Рейкьявике было ощутимым и неприятным для обоих игроков. Как во всякой стране НАТО, где к тому же имелась американская военная база, в Исландии под крышей посольства действовали резидентуры КГБ и ГРУ. Есть сведения, что на помощь малочисленной местной резидентуре были направлены люди из Лондона и, разумеется, из Москвы. Вообще в Рейкьявике во время матча вдруг объявилось невиданное прежде количество советских туристов; во времена «железного занавеса» никаких самостоятельных путешествий за границу, да еще в «капстрану», граждане СССР предпринимать не могли.

Люди КГБ активизировались уже после проигранной Спасским восьмой партии. 27 июля председатель Центрального шахматного клуба Виктор Батуринский был вызван в ЦК КПСС к исполняющему обязанности заведующего отделом пропаганды Александру Яковлеву. В разговоре участвовали также его заместитель Юрий Скляров и завсектором спорта Борис Гончаров. Вскоре после этого к решению головоломной шахматной задачи подключились высшие должностные лица КГБ: первый заместитель председателя Семен Цвигун, заместитель Виктор Чебриков, заместитель главы Пятого управления генерал-майор Валентин Никашкин. Среди прочих рассматривался вопрос, не пользуется ли Фишер тайной помощью компьютера (в Советском Союзе тогда писали «ЭВМ»), спрятанного в пресловутом кресле, принимая радиосигнал на скрытую в ухе мембрану. Но технические эксперты напрочь исключили такую возможность

А Бобби Фишер продолжает удивлять мир эксцентричными выходками. В августе его задержали в Японии за попытку вылететь на Филиппины по недействительному паспорту АР

Команда шпионов, собравшаяся в исландской столице, потрудилась на славу. В свое время в «Аргументах и фактах» появилась заметка за подписью «Георгий Санников». Автор утверждал, что был направлен в Рейкьявик от КГБ по указанию ЦК КПСС. Перед отъездом он будто бы получил наставление генерала о том, что победа Спасского «имеет политическое значение»: «Если Спасский победит, вы получите орден». Характерно объяснение мотивов решения чемпиона доиграть матч во что бы то ни стало. По мнению Санникова, Спасский сделал это исключительно из меркантильных соображений: если бы матч прервался, виновный не получил бы вознаграждения. КГБ подкрепил свою версию активкой о том, что чемпион будто бы намерен остаться на Западе (Спасский действительно переселился во Францию, но сделал это много позже).

Быть шпионом и не страдать шпиономанией, видимо, невозможно. Одно из направлений работы сотрудников КГБ в Рейкьявике состояло в поисках агента Фишера среди членов советской делегации. Подозрение пало прежде всего на Иво Нея. Спасский настоял на его включении в команду вопреки возражениям Батуринского и других лубянских кураторов шахмат. Его задача заключалась главным образом в поддержании физической формы чемпиона. Кроме того, Ней прекрасно владел немецким языком и исполнял функции переводчика. После матча Ней написал в соавторстве с гроссмейстером Робертом Бирном, который освещал матч для нидерландского телевидения, но был вхож в окружение Фишера, книгу о рейкьявикской баталии «По обе стороны шахматной доски».

22 августа, сразу после 17-й партии, Ней неожиданно покинул исландскую столицу и через Копенгаген вернулся в Москву. Сам он говорит, что в Рейкьявике надобность в его услугах, в сущности, отпала, а в Эстонии, где он руководил шахматной школой, с началом учебного года, наоборот, возникла. Версия Крогиуса совершенно другая. По его словам, сотрудники советского посольства пожаловались ему и Геллеру на «плохое поведение» Нея – он, мол, проводит слишком много времени с Бирном. Секунданты передали претензию Спасскому. В тот же вечер Нею устроили допрос с пристрастием. Ней подтвердил, что встречается с Бирном, обсуждает уже сыгранные партии и дает ему свои комментарии для публикации в американских шахматных журналах. Допрашивающих эти объяснения не удовлетворили. Нею было сказано, что его миссия в Рейкьявике закончена. На следующий день Ней и улетел. В Москве он немедленно пересел на рейс до Таллина, избежав, таким образом, визита в Спорткомитет, куда по тогдашним правилам надлежало сдать загранпаспорт. В Эстонии он засел за окончание книги; опять-таки вразрез с существовавшей практикой он не сообщил о своем с Бирном проекте в КГБ; семь заключительных глав он, как заправский конспиратор, послал на семь разных адресов в США и Канаде. Ней в итоге стал невыездным на два года. По словам Ивонина, мягкость наказания объясняется недоказанностью преступления.

Ближе к концу матча слухи о том, что Спасский намерен стать невозвращенцем, усилились. Теодор Трембли вспоминает, что с особенным упорством их распространяли югославские шахматисты и журналисты. Дипломат невозмутимо отвечал: «Все, что чемпион должен для этого сделать, так это сказать мне». По словам Трембли, бегство Спасского не составляло ни малейшей проблемы. К тому же Трембли близко сошелся со Спасским: он обедал в отеле, где тот жил; дипломат и чемпион частенько болтали о том о сем. В Москве, однако, эти слухи, распущенные самой же Москвой, воспринимали с тревогой. Напряжение спало лишь 4 сентября, после того как генерал Никашкин сообщил Ивонину, что Спасский купил в Исландии машину и оформил доставку в Ленинград, а на вопросы репортеров о своем бегстве ответил: «Это провокация». В каком-то смысле – к разочарованию Конторы.

Сдался по телефону

Между тем матч приближался к финалу. Восемнадцатая партия закончилась вничью, и снова троекратным повторением ходов. Счет в матче стал 7,5 на 10,5. От победы в матче Фишера отделяли теперь два очка, то есть четыре ничьи. В девятнадцатой партии Спасский красиво рисковал, но Фишер не принял жертвы и избежал всех ловушек. Снова ничья!

Перед 20-й партией министерство финансов Исландии сделало участникам матча подарок: обратилось к парламенту с просьбой освободить соперников от уплаты налогов. Согласно исландскому законодательству, победитель в матче должен был заплатить подоходный налог в сумме 28 тысяч долларов, побежденный – 16 тысяч. Партия продолжалась пять часов, преимущество переходило от одного игрока к другому, в конце концов закончилась все-таки миром. Седьмая ничья подряд. В матчах за чемпионский титул такого не было со времен матча Алехин – Капабланка в 1927 году. Фишеру осталось набрать одно очко.

21-я партия игралась 31 августа. Зал был набит до отказа. Соперники рано разменяли ферзей и половину легких фигур. На 18-м ходу чемпион пожертвовал ладью за слона и пешку, надеясь усложнить положение. Уже на 41-м ходу партия была отложена. Спасский потратил всего шесть минут на записанный ход. Положение на доске выглядело ничейным. Однако внимательный анализ показал, что шансы чемпиона исчерпаны.

На следующий день Фишер, выбравший из всех своих эстравагантных пиджаков кроваво-красный, по привычке опоздав, не увидел за доской соперника. Он уже знал, что чемпион сдался без доигрывания, позвонив Лотару Шмиду. Однако Фишеру Шмид велел явиться. Публика, заплатившая по пять долларов за вход, получила за эти деньги лишь объявление главного арбитра: «Леди и джентльмены, г-н Спасский сдался по телефону». Так прозаически завершился «матч века».

В советской печати сообщения о поражении Спасского были напечатаны мелким шрифтом на задворках спортивных страниц, где уже доминировала мюнхенская Олимпиада – в день капитуляции Спасского спринтер Валерий Борзов отобрал титул самого б