Чужой среди чужих

Евгений Сергеевич Боткин с императорской семьей (внизу) и со своей (вверху)
Константин Мельник предсказал победу Никиты Хрущева над политическими противниками, а вот визит Хрущева во Францию в 1960 году (на фото Н.С. Хрущев с Шарлем де Голлем) фактически стоил карьеры французскому аналитику русского происхождения

Как русский Мельник стал шефом французских спецслужб

Русский человек Константин Константинович Мельник сделал во Франции головокружительную карьеру. Выпускник элитарного Института политических наук, в 1959 году, тридцати двух лет от роду, он был назначен советником премьер-министра по контрразведке, получил доступ ко всем государственным секретам и стал одним из самых влиятельных деятелей Пятой республики.
Мельник – внук врача царской семьи Евгения Сергеевича Боткина, который вместе с Романовыми был расстрелян большевиками. Прадед Мельника, Сергей Петрович Боткин, – знаменитый терапевт, основатель крупнейшей школы русских клиницистов. Боткины состояли в родстве с Фетами, Щукиными, Третьяковыми.
Мать нашего героя, Татьяна Евгеньевна, дружила с великой княжной Анастасией. Оказавшись в Тобольске, она видела её гуляющей за тюремной оградой. В эмиграции Татьяна написала книгу «Найденная Анастасия». Она верила в то, что Анастасии удалось спастись, и встречалась с той, которая выдавала себя за царскую дочь, пыталась ей помочь.
Отец, лейтенант Константин Мельник, родом из семьи зажиточных волынских крестьян, получил ранение на фронте Первой мировой и лечился в доме Боткиных, где и познакомился с будущей женой. После разгрома армии Колчака Константину и Татьяне удалось прорваться через заслоны красных и сесть во Владивостоке на судно, доставившее беженцев в югославский Дубровник. Оттуда путь лёг во Францию.
Константин-младший появился на свет в 1927 году в местечке Рив-сюр-Фюр, что рядом с Греноблем. Там русские солдаты и офицеры, в отличие от французов никогда не бастовавшие, трудились на целлюлозно-бумажной фабрике, рядом с которой и жили. На работу ходили строем, с песней, в военной форме – другой одежды у них просто не было. Каждый вечер после работы лейтенант Мельник руководил военными занятиями: русские отряды готовились отправиться домой, чтобы освобождать Отечество от большевиков. Вскоре в семье произошёл разрыв: брак лейтенанта из крестьян с выросшей при императорском дворе Татьяной Боткиной оказался «духовным мезальянсом». Константин Мельник ушёл к соседке Марии Петровне – вдовой казачке.
Оставленная мужем Татьяна Евгеньевна с детьми – Таней, Евгением и Костей, которому едва исполнилось два года, – отправилась в Ниццу. На Лазурном Берегу возник тогда один из центров русской диаспоры, где нашли пристанище наши аристократы. Боткина, которая вообще-то не любила мелочных французов и называла их «сантимщиками», попала в привычный для себя круг.
После войны Костя и его друг, князь Михаил Щербатов, поступили в Ницце на службу переводчиками в американскую армию. Два года Мельник носил американскую форму. Первая зарплата ушла на оплату всевозможных пошлин, необходимых для получения французского гражданства: до этого у Константина был так называемый нансеновский паспорт, который выдавался апатридам. Дабы поднакопить денег, он по совету знакомого француза стал подторговывать углём, который тайком возил с американской базы. Деньги нужны были, чтобы отправиться в Париж на учёбу. Угольная афера продолжалась недолго. Однажды Костя согласился отвести уголь в русскую церковь, где зимой было ужасно холодно. Русские на него же и настучали. Как шутил позже Мельник, будущий профессионал спецслужб начал свой путь как обыкновенный воришка. Но главное, путь в Париж был открыт. Сын русских эмигрантов, новоиспечённый француз, был лучшим на своём курсе и первым окончил Институт политических наук. Он начал карьеру секретарём парламентской группы партии радикалов в Сенате. Возглавлял её Шарль Брюн, в дальнейшем – министр внутренних дел.
«Здесь вы не в Киеве», – время от времени напоминал лидер радикалов молодому коллеге, советуя для успешного продвижения по служебной лестнице сменить «неблагозвучную» для французского уха фамилию. В Сенате Константин получил первые уроки большой национальной политики, усвоив её некоторые основополагающие принципы: «У француза сердце – слева, а кошелёк – справа». И ещё: «Не надо пинать ногами лежащего противника, ибо вчерашний враг завтра может стать союзником».
В русской школе отцов-иезуитов, располагавшейся в парижском пригороде Медоне, Константин сделал первые шаги на стезе советологии под руководством отца Сергея Оболенского – племянника Льва Толстого, чья молодость прошла в Ясной Поляне. Там же он дебютировал и в качестве «агента». Под началом кардинала Тиссерана и полковника спецслужб Арну он выполнял тайные миссии – перевозил в Италию деньги и документы, предназначавшиеся для Ватикана. Изучение первого в мире социалистического государства Мельник продолжил под руководством полковника Эскарпи. Когда заместитель Эскарпи капитан Мишо был направлен резидентом в Москву, он пригласил с собой Мельника. Однако того не пустили на том основании, что Константин был «слишком русским». Много позднее, в 80-е годы, дочь Мельника Катрин хотела поступить на работу в военную разведку – Главное управление внешней безопасности, но получила отказ на том же самом основании, что и когда-то её отец: мол, слишком много контактов в русской среде.
Сделанный Мельником блестящий анализ ситуации в СССР сразу после смерти Сталина и, в частности, предсказанная им победа Хрущёва произвели сильное впечатление на две главные американские разведорганизации – ЦРУ и «Рэнд корпорейшн». Последовало предложение приехать в Соединённые Штаты, где он несколько лет проработал в «Рэнд». Тем временем во Франции пришёл к власти генерал де Голль. Назначенный премьер-министром Мишель Дебре пригласил своего друга Мельника координировать деятельность всех французских рыцарей плаща и шпаги. В те годы Мельник, как писала о нем газета «Монд», был одним из самых влиятельных деятелей Пятой республики. Он знал все секреты, держал в руках все ключи, пользовался абсолютным доверием. Безжалостный к властям предержащим сатирический еженедельник «Канар аншене» писал в те годы: «Среди ничтожеств Матиньонского дворца ярко светит звезда по имени Мельник».
«Разведка для меня была прежде всего формой борьбы с коммунизмом, – подчёркивает Константин Константинович, – поэтому после его краха я потерял к ней интерес».
После ухода из Матиньонского дворца Мельник занялся издательским делом и писательским трудом, написав в общей сложности около полутора десятков книг. Среди них – роман «Агентство и комитет» (о ЦРУ и КГБ), автобиография «Шпион и его век. Диагональ двойника», мемуары «Тысяча дней в Матиньоне», памфлет «Политически некорректный», шпионский детектив «Дело об измене». Как издатель, он выпустил переведённый у нас бестселлер Жиля Перро «Красная капелла», книгу Стейнера о концлагере в Треблинке, серию романов Борниша, впоследствии экранизированных с Аленом Делоном в главной роли. Снялся однажды в кино и сам Константин Константинович, сыграв полковника КГБ в фильме «Диагональ слона».
Всю жизнь Константин Мельник болезненно переживал коллизию «двойника», о чём и поведал в своей автобиографии. Для французов он оставался русским. Для русских эмигрантов, которых часто встречал в парижском православном соборе Александра Невского, – французом. Сам же он, по его собственному признанию, «всегда чувствовал себя русским человеком за границей». Впервые Мельник побывал на родине своих предков в 1998 году. А наша встреча с ним состоялась ещё три года спустя.

* * *
– И всё-таки, Константин Константинович, как вам, русскому, удалось стать шефом-координатором французских спецслужб?
– В самом начале Пятой республики в окружении генерала де Голля и в администрации не хватало серьёзных чиновников, с опытом в государственных делах. Меня же знали благодаря дружбе с новым премьером Дебре. К тому же опыт у меня был. Ещё при Четвертой республике я работал с министром внутренних дел, потом входил в состав генштаба маршала Жюэна.
– А ваше российское происхождение и русская фамилия разве не мешали при назначении на такой пост?
– При назначении нет, а потом мешали – чем дальше, тем больше.
– Что же случилось?
– КГБ развернул целую кампанию, чтобы меня скомпрометировать. Им, видимо, очень не нравилось, что сын белогвардейца играет во французской политике такую важную роль. Начались, как у вас говорят, активные мероприятия: запустили информацию, что я прибыл во Францию с немецкой армией, что я власовец, фашист, имевший задание организовать здесь ультраправое движение «Тамплиеры». КГБ сам его придумал, это движение. Его никогда не существовало. Однако до сих пор левые французские газеты о нём пишут. Ход, надо сказать, был остроумный: я тогда жил в деревне под Парижем, где в XIII веке был монастырь тамплиеров. Стремясь меня скомпрометировать любым путём, КГБ слал на мой домашний адрес советские газеты – «Известия» и «Правду».
– Значит, вы пали жертвой КГБ?
– Не только КГБ. Ложь подхватила французская печать. Активную роль в её распространении сыграл Шарль Эрню. При президенте Миттеране он стал министром обороны, а после его смерти заговорили о его связях с КГБ. Клеветники достигли цели: все эти сплетни вокруг моего имени сильно не понравились де Голлю.
– В своё время вы предсказали победу Хрущёва, а тот, можно сказать, отплатил вам чёрной неблагодарностью...
– Генерал Серов, возглавлявший КГБ, приезжал в Париж для обеспечения безопасности хрущёвского визита. Он, в частности, попросил французское правительство удалить из Парижа русских эмигрантов. Их увезли, но не в лагерь, как настаивал Серов, а на Корсику, где разместили в очень хороших гостиницах. Серов привез также список самых опасных для Советского Союза людей, в котором первым номером стояло имя Константина Мельника. Директор французской полиции мне позвонил и спросил: «Это вы или ваш отец?» Я ему ответил, что это я, но что мне будет непросто арестовать самого себя. Потом советское правительство попросило французов не приглашать меня ни на какие торжественные мероприятия во время визита. Хрущёв был не лишён чувства юмора. Во время визита он преподнёс Мишелю Дебре ящик болгарского вина «Мельник», сказав при этом: «Если вы попробуете это вино, то увидите, какое оно кислое и плохое». Это был ещё один намек. Дебре мне его переподарил, и я должен сказать, что Хрущёв был абсолютно прав. Всё это, как ни странно, оказало влияние на французскую администрацию. Мне стали припоминать, что я работал в «Рэнд», слишком сблизился с американцами... В общем, сложился образ этакого оголтелого белогвардейца, антисоветчика-экстремиста, да ещё с подозрительными американскими связями. В новой, деголлевской Франции, после алжирской войны, это выглядело одиозно.
– В вашу бытность шефом спецслужб, какова была главная задача для обеспечения национальной безопасности и что входило непосредственно в круг ваших обязанностей?
– Франция переживала трудный период борьбы с алжирскими националистами-террористами, а затем – с фашистской подпольной организацией ОАС. Взрывы гремели то в Алжире, то во Франции. Поэтому я занимался координацией действий всех служб – и внешней разведки, и контрразведки, и уголовной полиции. Кроме того, я готовил аналитические доклады о происходящем в стране и в мире для премьер-министра и для генерала де Голля.
– Поддерживали ли советские спецслужбы алжирских борцов за независимость?
– Возможно, КГБ им «давал советы». Советский Союз посылал в Алжир оружие, но не напрямую. Алжирский национализм развивался сам по себе, и советская помощь не имела большого значения.
– Вам были известны имена советских разведчиков, действовавших под крышей посольства и торгпредства?
– Мы этих людей знали, за ними следила наша контрразведка. Но она была небольшой и слабой, а советская разведка – сильной и профессиональной. Она работала во Франции очень свободно.
– Правда ли, что во французских верхах в то время было много шпионов и агентов влияния, включая уже упоминавшегося Шарля Эрню?
– Когда я был в Москве, то поинтересовался Шарлем Эрню, и мои знакомые из СВР позвонили Крючкову. Тот заявил, что ничего о нём не слышал. Возможно, он не был завербован, но ваша резидентура имела во Франции разветвлённые связи с политическими деятелями, министрами, журналистами, которых она успешно использовала как агентов влияния.
– Французская контрразведка арестовала в своё время Жоржа Пака по обвинению в шпионаже в пользу Москвы...
– Это было громкое дело. Жорж Пак служил в Генеральном штабе, а потом был пресс-атташе НАТО. Его арестовали в 1962 году, после того как в Америку перебежал майор КГБ Голицын. Имён агентов он не знал, а только читал их донесения. С его помощью вычислили Жоржа Пака. Я знал Пака лично, он был милым, очень умным и интересным человеком. Он считал, что Советскому Союзу надо передавать информацию, чтобы поддерживать баланс сил. Нельзя сказать, что Пак продавал свою страну. Он вёл свою политическую игру.
– И сколько же он получил за эту игру?
– На процессе прокурор потребовал для Пака расстрела. Но, к счастью, ему дали двадцать лет, из которых он отсидел только семь. После его освобождения мы с ним встречались. Он мне откровенно объяснял, почему решил работать на Советский Союз. Сегодня его уже нет в живых.
– Использовал ли КГБ Французскую компартию?
– Не думаю. Агентов влияния там было немало, но не более того. Не надо повсюду искать особых шпионских историй – всё бывает проще. Скажем, назначают человека послом в Россию, пожив в ней, он влюбляется в страну и возвращается домой активным сторонником сближения с Москвой...
– До войны НКВД плотно работал с русской эмиграцией. Даже муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон был агентом...
– Не только агентом, но и уголовным преступником: он лично убил Игнатия Рейсса, порвавшего с чекистами. Да, НКВД успешно действовал в эмигрантской среде. Его работу облегчало то, что эмигранты нуждались материально, страдали от разлуки с родиной, постоянно конфликтовали между собой.
– Продолжал ли КГБ в 60-е годы «окучивать» потомков русских эмигрантов?
– Вы знаете, когда я стал координатором спецслужб, то решил порвать все связи с эмигрантской средой. Так что мне трудно ответить на этот вопрос.
– Французские спецслужбы, надо полагать, тоже не сидели в Москве сложа руки?
– Не забывайте, что Франция – маленькая страна с ограниченными возможностями, а советская разведка была одной из лучших и самых многочисленных в мире. В её парижской резидентуре работало около ста человек! У нас же в Москве сидели два или три сотрудника, за которыми двадцать четыре часа в сутки следила целая армия работников 2-го Главного управления КГБ. Работать в Москве было просто невозможно, и когда в 1971 году спецслужбы возглавил новый начальник, Александр де Маранш, то он даже закрыл нашу резидентуру там.
– Но теперь-то, надо полагать, она вновь открыта?
– Наверное, открыта. Но французы, на мой взгляд, плохо понимают значение разведки. Они, например, не считают, что необходимо вербовать людей. Резидент трудится под крышей посольства, читает газеты, занимается аналитической работой. С другой стороны, вербовать агентов в стране нужно, когда от этой страны исходит реальная угроза. Я не думаю, что Западная Европа представляла для Советского Союза большую опасность. Главными мишенями советской разведки были США и НАТО. И ваши агенты во Франции, по моему мнению, слишком уж увлекались вербовкой.
– Чем вы объясняете то, что у КГБ была одна из лучших в мире разведок?
– Во-первых, ещё царская Россия располагала хорошей внешней разведкой и внутренней охранной службой, а в этом деле важны традиции. Русские умны, восприимчивы, легко и в совершенстве овладевают языками. Во-вторых, коммунистическая власть, которая хотела завоевать весь мир, не жалела на КГБ средств. В-третьих, в Советском Союзе жить было скучно, и сфера применения талантов для людей неординарных была очень ограниченна. Бизнесменом стать было невозможно, журналистом – неинтересно, потому что нужно было писать коммунистические глупости. И одной из самых привлекательных сфер приложения человеческих способностей был КГБ, который к тому же давал возможность выехать за границу. КГБ активно искал способных людей в советском чиновничестве, в МИДе, в науке. Например, Леонид Шебаршин, начальник Первого главного управления (внешней разведки) КГБ СССР при Крючкове, начинал как дипломат.
– А в чём была слабость советской разведки?
– В её непомерной заидеологизированности. Идеология и догматизм подменяли непредвзятый анализ. В ЦРУ считают, что 70 процентов работы разведки – это анализ, а в работе советских спецслужб его доля была не больше процентов тридцати. Политбюро интересовала деятельность разведки лишь как источник получения секретной информации, а не как ключ к пониманию реальной ситуации на Западе. Ваша разведка даже не ставила своей целью доказать Брежневу, что на Западе создано жизнеспособное, мощное демократическое общество, а коммунизм – вовсе не такая уж замечательная система.
– Многие в разведке, разумеется, это понимали, но опасались говорить правду...
– Вот в этом и была ваша слабость. Ваши агенты преуспели в военно-промышленном шпионаже, потому что в этой области нужен не анализ, а сбор фактической информации. Одним из больших успехов стала операция с атомными секретами, которой руководил Берия. Это было хорошо и для Советского Союза, и для всего мира, так как позволило создать равновесие сил. Маркус Вольф, бывший глава «Штази», рассказывал мне, что военно-промышленная разведка принесла Восточной Германии миллионы марок. Это, конечно, её успех, который вместе с тем свидетельствует об отставании собственной промышленности и науки. Ведь воруют у более богатых...
– Сыграли ли, на ваш взгляд, западные спецслужбы существенную роль в крахе коммунизма и в развале Советского Союза?
– Нет. Хотя, конечно, они проводили политические акции, оказывавшие влияние на общество. Советская разведка, которая в этой сфере занималась в основном дезинформацией, не могла им активно противостоять. Запад поддерживал диссидентское движение, снабжал деньгами правозащитные организации, но едва ли это имело решающее значение. Провалилась сама коммунистическая система. Разницу в подходе к делу между советскими и западными спецслужбами иллюстрирует идея «третьей корзины», внедрённая в рамках ОБСЕ и предусматривавшая свободный обмен информацией. Это типичная для западных спецслужб инициатива, которая никогда не могла бы возникнуть у догматичных советских коллег.
– Однако в вашу эпоху западные спецслужбы не хуже советских, выражаясь сегодняшним языком, «мочили» своих противников...
– Я написал целый роман на тему: имеют ли спецслужбы право уничтожать соперников? Де Голль считал, что имеют, особенно во время войны и в случае абсолютной необходимости. Однако нельзя сказать, чтобы французские спецслужбы занимались этим сколько-нибудь систематически.
– Почему вы не сразу воспользовались началом перестройки, чтобы побывать в России?
– Я решил, что не поеду туда до тех пор, пока не будет захоронен мой дед. Меня приглашали много раз, но я считал невозможным поехать в Россию, пока кости моего предка лежат в какой-то яме близ Екатеринбурга. И я впервые приехал в Россию именно на захоронение моего деда, Евгения Сергеевича Боткина, в 1998 году. Потом ещё раз приехал, с режиссёром Даниэлем Леконтом, снявшим телефильм о моей жизни – «Царь, доктор, шпион». Вскоре снова поеду – получил приглашение от Военно-медицинской академии Петербурга, которая будет праздновать 170-летие со дня рождения моего прадеда, доктора Сергея Петровича Боткина.
– Поддерживаете ли вы сегодня какие-нибудь контакты с бывшими советскими сотрудниками КГБ?
– Будучи в Москве, я с ними встречался. Леконт организовал международную встречу бывших разведчиков, пригласил Маркуса Вольфа, меня, сотрудников ЦРУ и КГБ. Последних представлял Сергей Кондрашов, когда-то возглавлявший в КГБ западноевропейское направление. Об этой встрече был снят фильм «Из Берлина с любовью». Когда же Леконт снимал ленту о моей жизни и о моём пребывании в Москве, то Игорь Прелин, бывший тогда начальником управления внешних сношений ФСБ, устроил мне экскурсию по музею КГБ. Я попросил его организовать мне встречу с Леонидом Шебаршиным. Я читал его книги и считаю его блестящим разведчиком.
– А ваше досье в КГБ вам не показывали?
– Я об этом и не просил. Зачем мне это? Я часто перезваниваюсь со своими российскими знакомыми, бывшими разведчиками: это очень умные и образованные люди.
– Поговорим о современных спецслужбах. Чем вы объясняете такие чудовищные проколы ЦРУ и ФБР 11 сентября 2001 года?
– Это длинная история. Я очень дружил с Алленом Даллесом, он был выдающимся разведчиком. Адвокат по профессии, он пошёл в разведку во время войны с Гитлером и дошёл до поста руководителя ЦРУ. Он считал, что главную опасность для Америки представляет Советский Союз. Эта идея лежала в основе доктрины американского разведсообщества. Когда же СССР рухнул, то исчезла мотивация деятельности спецслужб США. ЦРУ наводнили мелкие чиновники, месяцами ломавшие головы над вопросом, почему Эймс продавал России секреты. К тому же именно тогда в Америке появилась гражданская экономическая разведка, и очень много людей из ЦРУ пошли в частные компании, самая известная среди которых – «Крол».
– То есть из ЦРУ началась утечка мозгов?
– Безусловно. В Америке стало гораздо выгоднее заниматься экономической разведкой, а не сидеть в ЦРУ, читать газеты и вербовать людей. И до 11 сентября многие американские разведчики интересовались только тем, как заработать деньги.
– Однако после 11 сентября американцы так активизировались, что сегодня уже в поисках террористов оказались в Грузии. Дядя Сэм потирает руки, а дядя Джо, наверное, ворочается в гробу...
– Сотрудничество с американцами необходимо, потому что терроризм и России угрожает. Но американцы лезут всюду, и это, конечно, небезопасно.
– Как вы считаете, есть ли у России сегодня союзники?
– Я боюсь, что она оказалась в изоляции. Однако всякая великая страна в конечном счёте одинока. И она должна сама строить свою судьбу, а не ждать помощи извне.
– Чеченская война развивается по алжирскому сценарию...
– Я написал небольшую книгу о том, что общего есть между этими двумя войнами. Когда де Голль пришёл к власти, он не мог предоставить Алжиру полную независимость, как он сделал это в отношении колоний Черной Африки: в Алжире жил миллион французов. В Чечне миллиона русских нет, но предоставить ей независимость нельзя, потому что другие северокавказские республики потребуют того же. Надо продолжать в Чечне военные операции, избегая, однако, ненужного насилия в отношении мирных жителей. Нельзя людей пытать, насиловать женщин, воровать. Именно де Голль остановил в Алжире беспредел французской армии, который лишь мобилизовывал мирное население против неё.
– Разведка – это всё-таки особая каста. Когда во главе государства становится разведчик, то нет ли угрозы того, что весь госаппарат окажется нашпигован его коллегами?
– Вы знаете, одна спецслужба другой рознь, особенно в России. Одно дело – ФСБ, другое – СВР. У них абсолютно разные культуры. Занимаясь внешней разведкой, вы изучаете иностранные языки, западную цивилизацию. России сегодня прежде всего нужны хорошие менеджеры, способные построить сильное гражданское общество. Если такие менеджеры рекрутируются из рядов разведки, то почему бы и нет? Ведь то, что творилось при Ельцине, – это же был тихий ужас! Хотя, возможно, эти смутные времена и были для России исторически неизбежными. 

Париж