Кто и почему ненавидит Россию

ФОТО: СТЕПАН ФРАНКО/ТАСС

Очередная – вот уже 78-я годовщина начала Великой Отечественной войны дает повод еще раз напомнить о движущих идеологических мотивах противника. Война в гитлеровской Германии преподносилась как продолжение векового противостояния Европы и Азии. Это противостояние, в том числе со ссылкой на Геродота, выводилось из мифологических глубин прошлого. Борьба с коммунизмом служила важным современным дополнением войны расовой и перетолковывалась в расистском духе. Нацистская пропаганда создавала образ еврейской большевистской верхушки, управлявшей азиатскими ордами унтерменшей. Восточные славяне и особенно русские определялись расово неполноценными сообществами ввиду их смешения с монголоидами. Произошедшее смешение извращало, согласно расовому теоретику Гансу Гюнтеру, и природу нордической, и азиатской рас, продуцировало химеры. Русские оказывались в этом отношении главными, помимо евреев, врагами нордицизма.

Смысл войны на Востоке объяснялся Генрихом Гиммлером следующим образом: «У нас идет борьба между Европой и Азией, между Германским рейхом и «недочеловеками». Это — расовая борьба. Русские — звери. У нас кровь лучше, сердце — тверже, нервы — крепче». «Мы создадим предпосылки к тому, чтобы весь германский народ и вся Европа, ведомая, упорядоченная и направляемая нами, на протяжении поколений смогла выстоять в борьбе за свою судьбу с Азией, которая, несомненно, снова выступит. Нам неизвестно, когда это будет. Если в то время с другой стороны выступит людская масса в 1–1,5 млрд человек, то германский народ, численность которого, я надеюсь, будет составлять 250–300 млн а вместе с другими европейскими народами – общей численностью в 600–700 млн и плацдармом, растянувшимся до Урала, а через сто лет и за Урал, выстоит в борьбе за существование с Азией…». Это видение природы войны разделялось не только идеологами, но и на уровне военного руководства. Участник Битвы за Москву генерал-полковник Эрих Гёпнер оценивал германский восточный поход следующим образом: «Война против России является частью борьбы за существование немецкого народа. Это – давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от московско-азиатского нашествия... Это борьба должна преследовать цель превратить в руины сегодняшнюю Россию и поэтому должна вестись с неслыханной жестокостью».

РУСОФОБИЯ В ХОЛОДНЫХ ВОЙНАХ РОССИИ И ЗАПАДА

Казалось бы, Нюрнбергский трибунал закрыл черную страницу германского нацизма, осудив расовую теорию и практику, показав их человеконенавистнический характер. Одной из составных частей этой теории и практики была и русофобия. Однако германский нацизм возник не ниоткуда, будучи контекстным явлением для идейной канвы исторического развития западного сообщества, его отношения к России. Не Гитлер изобрел русофобию и не он был последним русофобом в истории Запада. По сути, от вышеприведенных гиммлеровских высказываний не отличаются слова одного из главных фигурантов американского штаба периода Второй мировой войны генерала Джорджа Паттона: «…Трудность с пониманием русских состоит в том, что мы не осознаем факта их принадлежности не к Европе, а к Азии, а потому они мыслят иными путями. Мы не способны понимать русских, как не можем понять китайцев или японцев, и, имея богатый опыт общения с ними, должен сказать, что у меня нет особого желания понимать их, если не считать понимания того, какое количество свинца и железа требуется для их истребления. В дополнение к другим азиатским свойствам их характера, русские не уважают человеческую жизнь — они сукины дети, варвары и хронические алкоголики…». Различие состояло в том, что Паттон был союзником Красной Армии.

Стоит ли удивляться, что вскоре после окончания Второй мировой войны началась война холодная, в которой русофобия продолжала являться идеологической основой позиционирования образа врага со стороны Запада. Уже американский дипломат и будущий «архитектор холодной войны» Джордж Кеннан в «длинной телеграмме», адресованной в Белый дом из американского посольства в Москве, обосновывая неизбежность противостояния бывших союзников, развивал ту мысль, что борьба Западом ведется не против коммунизма, а против России, принявшей коммунизм как наиболее адаптивную для себя идеологию. Для сравнения, в СССР борясь с капитализмом, никогда не переходили на американофобию, формируя, напротив, позитивное отношение к простым американцам.

Новая эскалация конфликта Россия – Запад, определяемая экспертами как холодная война 2.0, соотносится с соответствующим ростом русофобии. Обнаружилось, что причина негативизации образа России состоит не в страхе перед коммунистической угрозой, а в цивилизационном неприятии самого факта российской альтернативы. Пользующийся одно время большой популярностью в российской общественности британский социолог Теодор Шанин выразил следующим образом произошедшее обнаружение: «Прежнее плохое не было следствием политики большевиков, вопрос в самой России. Это Россия – сумасшедшая страна, а не большевики были сумасшедшими вождями этой страны… Теперь, когда на разочарование накладывается нецивилизованность, выстраивается, если хотите, модель того, что есть Россия». В том же духе говорили и другие западные специалисты по России - Роберт Конквест, Ален Безансон, Збигнев Бжезинский, Ричард Пайпс.

Русофобия, прикрываемая раньше ширмой антикоммунизма и антисоветскости, сегодня фактически легитимизирована в своей сути без какого-либо прикрытия. А это очень тревожный симптом. И дело не только во вражде Россия – Запад. Легитимизация любой из ксенофобий и русофобии, в частности, означает снятие запрета на ту человеконенавистническую идеологию и практику, которая, казалось бы, была в 1945 году признана вне закона. Русофобия в этом отношении открывает ворота новой фашизации, вне зависимости от того, под каким цивилизационным, этническим или расовым маркером она будет выступать.

РОССИЕФОБИЯ В ПРОТИВОСТОЯНИИ РОССИЯ – ЗАПАД

Историческая воспроизводимость русофобии на Западе заставляет поставить вопрос о причинах устойчивости данного явления. Русофобия – не единственный вид ксенофобии, но он имеет существенные отличия от всех других ксенофобских вариантов. Речь в данном случае идет не о бытовом неприятии русских, применении к ним традиционных стереотипов восприятия «чужака». Не идет речь и о негативе восприятия бывших колонизаторов. Негативность связывалась с представлением о российском государстве, как альтернативной геополитической силы и цивилизации. В этом отношении было бы более правильно говорить даже не о русофобии, а о россиефобии.

Фобии такого рода являются результатом столкновения цивилизационных проектов, в терминологии американского исследователя-аналитика, социального философа и политолога Сэмюэля Хантингтона – конфликта цивилизаций. Когда для реализации одного цивилизационного проекта возникают препятствия, то по отношению к этим «помехам» формулируются различного рода негативы. Главная задача такой негативизации – дезавуировать выдвигаемую альтернативу. Формирование фобий такого типа может занимать столетия, соотносясь с разверткой соответствующего цивилизационного противостояния.

Градус россиефобии возрастал всякий раз при усилении геополитической мощи российского государства и снижался в периоды ее ослабления. Показательны в этой связи данные опросов Института Гэллапа. Так, если в 1976 году разность между положительными и отрицательными ответами об отношении к Советскому Союзу составляла в американском обществе минус 51%, то в 1989 году уже плюс 33%. Положительная разность в восприятии СССР/ России имело место только в короткий период конца 1980-х – начала 1990-х годов. Сущностно воспроизводство россиефобии на Западе определялось восприятием России в качестве не просто иной, не западной, а антизападной цивилизации. Россия воспринималась страной, генерирующей на уровне смыслов альтернативу мирового развития, а на уровне силы - создающей непреодолимую помеху для установления мирового доминирования.

Первоначально россиефобские установки формулировались в рамках концепта о православных схизматиках. Запад исторически оспаривал у Византии права на представление себя в качестве легитимной Римской империи, перенося «византийский комплекс» на отношение к России. Вопрос состоял в том, какое из направлений христианства, а, соответственно, какая из христианских империй – западная или восточная легитимна. Легитимность одной подразумевала нелегитимность другой. Агрессивной стороной в религиозном противостоянии Запада и Востока выступал именно Запад, что вынужден был признавать даже британский историк, философ истории, культуролог и социолог Арнольд Джозеф Тойнби. Сформулированный на Западе тезис о «дряхлости» греческого Востока составил идеологическую основу пропаганды перехода православных в униатство и попытку обращения в унию Московского царства в период Смутного времени.

ЮРИЙ БЭЕМ, НАЦИОНАЛИСТ ВО ВРЕМЯ 

АНТИРОССИЙСКОГО МИТИНГА У ПОСОЛЬСТВА РФ,

ТАЛЛИН. ФОТО: ВИКТОР ВЕСТЕРИНЕН/ТАСС

При переходе к секулярному сознанию Россия стала восприниматься как страна концентрированного варварства. Отсюда характеристика ее политического режима – как крайней деспотии, социальных отношений – как отношений раб – господин, внешней политики как императиве мирового господства, культуры – как грубости и невежества. Российское варварство противостояло европейской цивилизации. Толкиеновский образ Мордора был создан фактически еще просветителями. Все наиболее видные представители идеологии Просвещения высказались о российском варварстве, формируя соответствующую когнитивную матрицу восприятия России на Западе. Приведем характерные высказывания знаковых персоналий западной общественной мысли.

Готфрид Лейбниц: «московиты хуже варваров», «открыть русским ворота, сдав Польшу, последний оплот Европы против варваров, было бы преступлением».

Шарль Монтескье: «Народ там состоит из одних рабов». «Такая обширная империя, как Россия, погибла бы, если бы в ней была устроена другая форма правления, кроме деспотической».

Вольтер: «Московиты были менее цивилизованы, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел и не разумея пользы оных. Закон сей вполне соответствовал духу этой нации, которая в глубине своего невежества и прозябания пренебрегала всяческими сношениями с иностранными державами».

Габриэль Мабли: «У них (русских) не было ни нравственных устоев, ни законов, ни трудолюбия, ни даже желания лучшей участи – страх и невежество сковали их умы».

Жан Жак Руссо: «Русские никогда не станут истинно цивилизованной нацией».

Слово «никогда» из высказывания Руссо являлось ключевой идеей, положенной в дальнейшем в основу представления о нереформируемости и немодернизируемости России. Последующие исторические выражения западной россиефобии выстраивались уже на этой матричной основе.

Конечно, наряду с россиефобским, существует и всегда существовало на Западе и россиефильское направление. Были среди западных мыслителей и те, кто, как немецкий философ, автор книги «Европа и душа Востока» Вальтер Шубарт, провозглашал, что именно России предначертано спасти Запад и весь мир. Но доминирующим во влиянии на политический истэблишмент оказывалось не оно. Принятие западного проекта, как программы мировой гегемонии, неизбежно выводило его сторонников на россиефобию, так как Россия оказывалось главным препятствием в его реализации. Соответственно, и профилактика россиефобии видится в преодолении синдрома гегемонизма и мировой экспансии (вне зависимости от того военными средствами, или технологиями «мягкой силы» она реализуется).

Конечно, среди европейских и американских мыслителей часто обнаруживались и русофильски ориентированные фигуры, такие как Вальтер Шубарт. Но доминирующим на Западе всегда было именно течение, продуцирующее фобии в отношении российской цивилизации. Ведущими мотивами антироссийской пропаганды являлись идеологемы о варварстве, рабстве, империалистичности русского народа. Проводилась мысль о врожденности этих качеств, принципиальной неперестраиваемости России.

ВНУТРЕННЯЯ РОССИЕФОБИЯ

Наряду с внешней россиефобией, существует и россиефобия внутренняя. Она построена на выстраивании идентичности определенных социокультурных групп на основе противопоставления доминирующей идентичности, цивилизационному сообществу в целом. Внутренняя россиефобия часто примыкает к внешней и ищет в ней опору, хотя по своим источникам они не тождественны. В отличие от внешней россиефобии – явления, не имеющего аналогов в других фобийных версиях, внутренняя россиефобия – явление обнаруживающее подобие фактически в каждом сообществе. Во Франции те же просветители с сарказмом отзывались обо всем «галльском», противопоставляя французам прогрессивных англичан. Младогерманы все отсталое соотносили со старонемецким, тевтонским духом, а все передовое связывали с Францией. На Востоке проводником западничества выступала компрадорская буржуазия, и европеизация там шла зачастую параллельно с формированием фобий в отношении традиций соответствующей цивилизационной общности.

Применительно к российскому контексту за россиефобской позицией, под влиянием романа Фёдора Михайловича Достоевского «Братья Карамазовы», закрепилось понятие «смердяковщина». Россиефобия внутри России почти всегда сочеталась с западничеством и космополитизмом, но никогда с ориентацией на Восток. Сегодня обнаруживаются тенденции нового генерирования россиефобской субкультуры, выражающейся в усугублении расколы элиты и народного большинства, распространении на уровне элитаристских групп маркеров, дифференцирующих общество на «ватников» и «креативный класс».

Для профилактики внутренней россиефобии недостаточно запретительных мер и маркировки россиифобов в качестве «пятой колонны». Такая практика, по опыту позднего СССР, будет только расширять число приверженцев россиефобской платформы. Но, понимая, что генезис внутренней россиефобии связан с кризисом самоидентификации, следует вести целевую работу в фокусе формирования Я-концепции человека, преодолевать психологические комплексы и травмы. Надо понимать, что любая фобия — это болезнь, а больные, сколь бы они не выглядели непривлекательно, нуждаются во врачевании. Нельзя, вместе с тем, допустить и другой крайности, когда люди, сознание которых поражено фобиями, получают преференции, выступают глашатаями общественного мнения.