МОЙ КОДОВЫЙ НОМЕР – ​ «ДЕВЯТЫЙ»

Вся дипломатическая карьера Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР в Ливане (и позже в Марокко) Василия Колотуши прошла на Ближнем Востоке – ​в Ираке, Ливане, Египте, Сирии, Ливии. Причём в те годы, когда в этих странах шли непрерывные гражданские и межгосударственные войны. Специально для газеты «Совершенно секретно» Василий Иванович Колотуша отобрал к публикации отрывки из своей книги воспоминаний «Сколько стоит жизнь посла в тротиловом эквиваленте?», посвящённой работе в Бейруте (Ливан) в 1986–1990 годах.

«Бейрут 1980-х годов производил странное впечатление. Многие улицы, особенно в старых кварталах, лежали в руинах. На пустырях громоздились остовы сгоревших автомашин. Витрины многих магазинов наполовину были закрыты штабелями мешков с песком. При въез-
дах на некоторые улицы и переулки надо было осторожно объезжать бетонные надолбы. Все дома стояли с теми или иными отметинами войны – ​разбитыми балконами, повреждёнными стенами, заклеенными крест-накрест стёклами. Как в мусульманской, так и в христианской частях города на всех зданиях на высоте человеческого роста можно было увидеть фотографии погибших: Ахмедов, Мишелей, Жоржей, Набилей…

Война торговле не помеха

Изменился не только облик города. Другим стал и его запах. За время своей работы в МИД мне довелось объездить весь Ближний Восток и Северную Африку, и для меня каждая арабская столица ассоциировалась не только с её особым обликом, но и с неповторимым запахом. Для Багдада, например, был характерен запах раскалённой пыли. Дамаск пах чёрным турецким кофе и жареной бараниной. Каир – ​выхлопными газами автомобилей и «удобствами под каждым деревом».

Так и у довоенного Бейрута был свой неповторимый запах. Или, вернее, сложный аромат кофе, пряностей, сосновых рощ и цветущих растений на склонах гор. А с войной город стал пахнуть по-другому. Из-за наваленных на каждой улице гор гниющего мусора он стал пахнуть, как бомж.

И ливанцы тоже изменились. На смену бьющей через край жизнерадостности пришла тревога за жизнь свою и близких. И в то же время в городе процветала торговля, функционировали ресторанчики и кафешки, лотки бродячих уличных торговцев ломились от диковинных безделушек. В чём-то война ливанским торговцам ширпотребом пошла даже на пользу, поскольку в условиях отсутствия таможенного контроля в страну хлынул поток дешёвой контрабанды со всего мира.

Помню, все приезжавшие на работу в посольство чуть ли не с первой же зарплаты спешили обзавестись сверхдефицитными тогда у нас в Союзе японскими видеомагнитофонами и телевизорами. Для сравнения: в соседнем Дамаске такие покупки могли позволить себе лишь к концу 3–4 лет командировки. За исключением острых фаз вооружённого противостояния, не было больших проблем с продуктами питания.

…По сравнению с 1960-ми и 1970-ми Бейрут визуально обезлюдел: от довоенного уровня в городе осталась, наверное, лишь половина его жителей. Остальные переместились в более спокойные районы либо подались за границу. Город жил в основном в утренние и дневные часы. Люди ездили по городу, работали, общались. Но при этом везде были слышны включённые радиоприёмники, чтобы слушать сводки новостей, которые обновлялись каждые четверть часа. Дикторы зачитывали краткий обзор известий, который неизменно заканчивался фразой о ситуации на улицах города: где, в каких кварталах всё спокойно и безопасно, а где отмечена стрельба снайперов и куда лучше не соваться.

После 4–5 часов дня жизнь начинала замирать, все расходились, разъезжались по домам, а на опустевшие улицы выходили бандиты и ворьё. Они отбирали у тех, кто оказывался там в этот неурочный час, автомашины, а заодно прихватывали кошельки у мужчин и ювелирные украшения у женщин. Характерный момент: только наше посольство и другие советские учреждения за годы войны лишились таким образом 29 или 30 авто.

Жизнь в бронированном «мерседесе»

В 1986–1987 годах я, как и все другие послы, работавшие в Бейруте, передвигался в составе колонны в сопровождении двух пикапов с десятком вооружённых охранников из числа джумблатистов (община друзов. – ​Ред.) впереди и с машиной прикрытия сзади. Рядом со мной в полной боевой готовности, с «калашниковым» в руках всегда находился один из молодых ребят-пограничников. Таких мер безопасности вполне достаточно, чтобы отбить нападение на колонну в движении. А если это будет заминированный автомобиль, оставленный на обочине на пути колонны? В Бейруте к тому моменту было устроено столько подрывов движущихся автомашин, причём бронированных, что даже уличные мальчишки, торговавшие газетами, знали «расчётную норму» для такой акции – ​200–250 граммов тротила.

И было ещё одно обязательное правило при выездах в город: иметь при себе рацию, каждые 15 минут связываться с посольством. Все сотрудники посольства получили кодовый номер. Мой, например, был «девятый». Посольство проходило под номером «второй». Сам город был поделен на условные зоны с соответствующим кодовым обозначением. Линия раздела между христианской и исламской частями города называлась «ручей», въезд в Бейрут по приморскому шоссе с юга – ​«стадион» и т. д. Если чувствовали, что вот-вот рванёт, ограничивали выезды в город по делам, а жёнам разрешали ходить только в ближайший продуктовый магазин. Начинали стрелять – ​закрывали выход полностью. Если видимых рисков не было, «открывали город» без ограничений

Самым трудным оказался вопрос об оптимизации состава советских учреждений. Война войной, но уезжать из Бейрута никто не хотел. Хотя были очевидные нелепости. Например, в советском культурном центре на ставке преподавательницы русского языка сидела женщина, командированная из Москвы. И на протяжении многих лет никому не приходило в голову задать вопрос: а чем она занимается? Что она реально делает? В условиях той войны, что шла тогда в стране, кто из ливанцев будет ездить по вечерам учить у неё русский язык? Но ставка в штате культурного центра была, а значит, на эту ставку кто-то мог пристроить своего «родного человечка». То же самое – ​в торгпредстве. Все ливанские порты официально не функционируют, аэропорт закрыт, торговый оборот равен нулю, а штат торгпредства полностью укомплектован, как в старое доброе время, словно войны в Ливане не было и в помине. Делался вид, что торгово-экономические связи СССР с этой страной якобы на необычайном подъёме.

Как отвести артобстрел звонком по телефону

Когда в 1976 году война в Ливане приобрела совершенно варварский характер и с обеих сторон начали умышленно бить из орудий и миномётов крупного калибра по жилым кварталам, для нашего посольства возникла реальная опасность. Надо было что-то предпринимать, и мне через Абу-Хасана, руководителя службы безопасности Ясира Арафата (лидер палестинцев. – ​Ред.), удалось узнать номер телефона «большого человека» в христианской зоне, которому руководством партии «Катаиб» было поручено поддержание негласных контактов с палестинцами и левыми мусульманами. Надо отметить, что артобстрелы жилых кварталов Бейрута всегда происходили в тёмное время суток. В вечерние часы, когда конкретного противника уже не было видно, воюющие стороны вымещали оставшуюся злость и неизрасходованные крупнокалиберные боеприпасы на гражданском населении.

Когда у меня наладился контакт с «большим человеком» в Восточном, христианском Бейруте, ситуация для посольства в плане безопасности стала несколько более комфортной. Как только снаряды, выпущенные из христианской зоны, начинали ложиться вплотную к посольству, я бежал к телефону, набирал «козырный» номер и кричал в трубку: «Слушайте, вы обстреливаете посольство СССР!» Тихий голос «большого человека» мне отвечал: «Не волнуйтесь, я свяжусь с нашими шабабами (то есть парнями. – ​Авт.)!» Через 5–10 минут разрывы снарядов начинали действительно смещаться в сторону. Следующим утром, около 11.00, в посольстве раздавался звонок. Я брал трубку, знакомый тихий голос интересовался: «Как спалось? Наши шабабы не очень беспокоили?»

Заложники «Хезболлы»

В сентябре 1985 года сирийские войска, введённые в Ливан ещё на начальном этапе конфликта, приступили к широкомасштабной зачистке в североливанском городе Триполи – ​оплоте суннитских фундаменталистов из организаций «Джунд Аллах» и «Харакат ат-таухид». Пока в Бейруте и центральных районах Ливана шла борьба вокруг реформы политической системы страны, фундаменталисты приступили в Триполи к установлению своих порядков. Первыми их жертвами стали ливанские коммунисты: в ходе кровавой резни были убиты все члены триполийского горкома Ливанской коммунистической партии (ЛКП).

В разгар обстрела сирийской артиллерией Триполи в столице страны Бейруте неизвестными были перехвачены две служебные машины посольства СССР, а сидевшие в них четыре сотрудника схвачены и увезены в неизвестном направлении. Вечером того же дня, 30 сентября 1985 года, в редакцию газеты «Нахар» были подброшены фотографии четырёх похищенных. Они были пересняты в коллаже с приставленным к виску пистолетом! Похитители предъявляли ультиматум: либо СССР, используя своё влияние на Дамаск, добивается прекращения военной операции сирийцев в Триполи, либо советские граждане, взятые в заложники, будут убиты. Срок исполнения ультиматума – ​24 часа.

Реакцию в нашем посольстве в Бейруте, в МИД СССР в Москве и даже в Кремле можно было охарактеризовать лишь одним словом – ​шок. Помимо понятной тревоги за жизнь похищенных, на всех уровнях задавался вопрос: как вообще такое могло произойти? Это был первый случай захвата советских граждан в качестве заложников за всю историю советской дипломатии! И где?! В арабском мире, где, как считалось, нас любят и уважают

Под воздействием личного обращения Горбачёва к президенту Хафезу Асаду сирийские войска прекратили обстрел Триполи и отошли от города. Тем не менее похитители заложников не отпустили. В ночь на третий или четвёртый день в посольство по телефону поступило сообщение о том, что тело одного из заложников можно найти в районе бейрутского стадиона. Потребовалось несколько часов поисков, прежде чем при свете электрических фонариков среди обломков превращённого в руины стадиона группа работников посольства отыскала тело Аркаши Каткова, молодого паренька, совсем недавно закончившего институт и поехавшего в свою первую загранкомандировку. Он лежал с простреленной головой и загноившейся раной в лодыжке.

А потом началась затянувшаяся почти на месяц эпопея освобождения оставшихся в живых соотечественников. Вопрос был под контролем руководства СССР, которое каждый день связывалось через наши дипмиссии в соответствующих странах со всеми арабскими и неарабскими лидерами, имевшими хотя бы какое-то незначительное влияние на ливанские дела. В те дни я был временным поверенным в делах СССР в Багдаде и чуть ли не каждый день ходил с посланиями к тогдашнему главе МИД Ирака Тарику Азизу. Встречался с Ясиром Арафатом, осевшим тогда в Бейруте. Помимо всей гаммы чувств, которые испытывал в тот момент любой из советских дипломатов и разведчиков, вовлечённых в операцию по освобождению наших людей, я лично носил в себе ещё и ощущение особой горечи: я довольно хорошо знал Аркашу Каткова.

Блокпост на одной из улиц Бейрута

Для освобождения заложников было задействовано в первую очередь наше посольство в Бейруте – ​главная «точка приложения сил». Но одновременно интенсивные контакты шли в Дамаске, Тунисе, Каире, Багдаде… Я даю слишком фрагментарную картину того, что тогда предпринималось. Наши люди были освобождены только в начале октября 1985 года, спустя месяц после их захвата. Сработал политический прессинг на организацию «Хезболла», стоявшую за похитителями. Сами похитители через посредников вырвали заверения, что советские спецслужбы ни прямо, ни опосредованно не будут мстить им за факт похищения и за смерть Каткова. И ещё один немаловажный фактор – ​на руководство шиитской общины было оказано недвусмысленное силовое давление.

Надо сказать, направлявшиеся тогда обращения руководства СССР в адрес глав других государств были важны. Были необходимы и полезны контакты на уровне спецслужб. Но, по моему твёрдому убеждению, «процесс пошёл» во многом благодаря личной энергии тогдашнего резидента КГБ в Бейруте Юрия Перфильева и оказанной нам конкретной помощи лидера друзской общины Валида Джумблата. В начале октября трое оставшихся в живых из четырёх похищенных были высажены из машины недалеко от посольства и смертельно усталые, грязные, небритые дошли, а вернее, добежали до «родного дома».

Чрезвычайный и полномочный

Я, под предлогом нанесения протокольных визитов и надев на себя маску наивного и неискушённого дилетанта, начал знакомиться с ливанцами. Со всеми ливанцами, не делая различий между христианами и мусульманами. Тут же, понятное дело, вызвал у очень многих ливанцев (и не только у них) немалое удивление и повышенное внимание к своей персоне. Для Ливана 1986 года такое поведение советского посла было непривычным: после 1982 года, то есть после ухода из Бейрута палестинцев, наше посольство пребывало в состоянии своего рода апатии. Кроме того, политические контакты «по всем азимутам» были отступлением от сложившихся стереотипов поведения аккредитованных в Бейруте послов: каждое из государств, влиявших на ливанские дела, имело, условно говоря, свою политическую «клиентуру» и строило систему своих связей и контактов в рамках такого концептуального подхода.

Ну и наконец, к моменту моего назначения вооружённый конфликт длился уже более десяти лет, и ливанских лидеров разделяли не только разногласия политического характера, но и призраки убиенных, часто из числа членов семьи. Например, я запрашиваюсь с протокольным визитом к бывшему Президенту Ливана Сулейману Франжье, с которым был знаком ещё по предыдущей командировке, еду к нему на север Ливана, в городок Згорта, а сам по дороге гадаю, какой меня ждёт там приём? А всё потому, что за месяц до этого я посетил командующего Ливанскими силами, своего рода ударного кулака ливанских христиан Самира Джаджаа. А он в самом начале ливанской междоусобицы командовал штурмом дома, где засел Тони Франжье, сын бывшего президента, со своей семьёй. В ту ночь во время штурма Сулейман Франжье потерял сына, невестку и четырёхлетнюю внучку. В пылу старых и понятных обид не припомнит ли он советскому послу посещение штаб-квартиры Ливанских сил

А главное – ​не всем в Ливане активность нового советского посла пришлась по вкусу. Первой выразила недовольство набиравшая тогда силу «Хезболла», которую я сознательно обходил вниманием, поскольку (как мы не без оснований полагали) похищение сотрудников нашего посольства в сентябре 1985 года было делом её рук. Затем стали высказывать своё неодобрение сирийцы, претендовавшие на монопольную роль в ливанских делах и считавшие, что заправлять на политической кухне в этой стране имеют право лишь они.

Появление на этой кухне какого-то бойкого «поварёнка», пусть и носившего титул посла СССР, их не обрадовало: этот «поварёнок» начал совать свой нос во все горшки и кастрюли, встречаться с теми, с кем не дозволялось, и главное – ​говорить «крамолу» насчёт того, что ливанцы, мол, должны договариваться между собой. Не успели мы урегулировать наши отношения с «Хезболлой», как возникла ещё более взрывоопасная ситуация в отношениях с сирийскими спецслужбами. В атмосфере вновь возник знакомый запах тротила…

Как посол вернул «должок»

В своё время об этой истории знали только три человека. В Москву я тогда ничего не докладывал и впервые позволил себе рассказать о самом рискованном поступке в своей жизни лишь спустя 20 лет. В феврале 1987 года в мусульманском секторе Бейрута вспыхнула мини-война между военными формированиями друзов и шиитским движением «Амаль». Уличные бои были пресечены введёнными в западную часть Бейрута сирийскими войсками. А вслед за армейскими подразделениями в город пришли спецслужбы, которые начали отлавливать всех, кого в Дамаске считали врагами Сирии.

В ходе проводившейся сирийцами очередной зачистки в посольство позвонили: один человек просил срочно помочь ему выскользнуть из «объятий» сирийских спецслужб. А человек был тот самый, который в сентябре 1985 года осуществил «силовой прессинг» на окружение похитителей дипломатов, ставший для них в итоге самым доходчивым аргументом. Этот человек, которому мы в немалой степени были обязаны освобождением наших людей, и позвонил по старой памяти резиденту КГБ Перфильеву. «Соседи» срочно зашли ко мне посоветоваться. Сели думать: что делать? Не услышать, пропустить мимо ушей? А как тогда каждое утро будем смотреть на своё отражение в зеркале? Вытаскивать этого человека из-под носа сирийских спецслужб – ​это значит наживать себе врагов. Пока судили-рядили, человек позвонил ещё раз, его, видно, совсем «припекло».

И тогда мы втроём принимаем сумасшедшее решение: вывезти этого человека из Бейрута. Я дал распоряжение подготовить к выезду мою машину и поставить на неё красный флажок посла. Резидент и его заместитель забрали человека, подъехали. Я тут же нырнул в свою машину, выехал, во второй машине сидели сотрудники посольства и охрана. В таком порядке мы миновали все сирийские посты, район зачистки и выехали за пределы Бейрута.

Через пару-тройку дней в посольство пришёл Надим Абдель Самад, один из руководителей компартии. Был очень взволнован, я бы сказал, с выпученными глазами. Пришёл и, пробормотав скороговоркой дежурные приветствия, начал допытываться, действительно ли я вывез из Бейрута, да ещё под посольским флагом, такого-то. Разыгрывать наивную стыдливость я не видел смысла. Мой собеседник посмотрел на меня, вздохнул и сочувственно изрёк: «Сирийские спецслужбы такого не прощают»… Я и сам осознавал, что совершил поступок, который никак не укладывался в рамки классической дипломатии. А с другой стороны, разве всё происходившее тогда в Ливане не вынуждало подчас действовать нестандартно? Разве наших заложников освободили путём чисто словесных уговоров? А если нам придётся ещё раз обращаться к кому-нибудь из ливанцев за помощью? С нашим-то «непогашенным должком»? Поэтому, признаюсь, того поступка не считаю нужным стыдиться до сих пор.

Тем не менее возникла необходимость срочно погасить кризис в отношениях с сирийцами, который с каждым днём становился всё острее. В поисках ещё одного нестандартного решения я вспомнил об Антуане Храуи, богатом землевладельце в долине Бекаа. Его поместье располагалось в каком-то десятке километров от городка Анджар, где располагался штаб генерала Гази Канаана, координатора деятельности всех сирийских спецслужб на территории Ливана. Вспомнив об этом приглашении, я связался с Храуи по телефону и, получив подтверждение, что всё остаётся в силе, спросил, будет ли мероприятие семейным, то есть неформальным, и каков предполагаемый круг участников. Аккуратно уточнил, будет ли приглашён генерал Гази Канаан

В назначенный день мы с женой были на ферме радушного хозяина. Гостей было действительно много. Компания гостей тут же распалась на женскую и мужскую половины. Жена вместе с другими пошла смотреть виноградники, а также ягнят, козочек, павлинов и прочую сельскую живность. А я присел в тени платана на удобное кресло и, как ни странно, моим соседом, причём единственным, оказался Гази Канаан!

Позвякивая льдинками в стаканах с араком, любимой ливанцами анисовой водкой, которую разбавляют водой, мы затеяли неспешный разговор о том о сём. Я вскользь упомянул, что пребывал бы в состоянии полного комфорта, если бы не еженедельные шпильки журнала «Аш-Шираа» (контролировался сирийцами. – ​Ред.). Собеседник задумчиво покачал стакан, прислушался к звону льдинок и глубокомысленно изрёк: «Да, понимаю…» И далее генерал процитировал первую часть арабской пословицы «Хорошо спит тот, у кого совесть чиста».

Я довольно эмоционально напомнил собеседнику эпопею с захватом наших заложников, то есть с чего эта история началась, кто нам помогал и чья конкретно помощь позволила в конечном счёте освободить наших людей. Концовка моих высказываний была примерно такой: у Сирии могут быть свои претензии к человеку, который нам помог, но у нашего посольства перед этим человеком был свой долг. И мы сочли необходимым помочь ему, когда он попросил нас об этом. Генерал Гази Канаан вновь задумался и, отпив очередной глоток, произнёс: «Да, может быть…» В том конкретном контексте слова «может быть» для меня прозвучали как согласие в отношении того, что долги такого рода надо возвращать.

Между «ближними» и «дальними»

Весь первый год моего пребывания в Ливане ушёл в основном на вживание в политические реалии страны, возобновление прежних связей, установление новых контактов. А ещё – ​на решение многочисленных и разнообразных проблем в сфере безопасности посольства и наших людей.

Но с середины 1987 года я начал уже в полную силу отрабатывать свой посольский хлеб. Он, этот хлеб, даже у дипломатов бывает по вкусу разным. За время своей сорокалетней работы в МИД я насмотрелся всякого. Работал под началом послов, которых считаю своими учителями и в профессии, и в житейском плане. Но видел и послов, которых в советское время бросали на дипломатический фронт после крупных проколов на партийной или хозяйственной работе. Был секретарём обкома либо союзной республики, проштрафился, пережил «пять минут стыда и позора» и… получал необременительный хлеб с маслом и икоркой! Это была совершенно привычная, регулярная практика во времена СССР. Могу перечислить по памяти многих и многих советских послов, десантированных именно таким методом на дипломатическую работу, как на Ближнем Востоке, так и по другим регионам мира.

Советская эпоха канула в Лету, но не всё, что тогда было, ушло в прошлое. «Героями нашего времени», «десантниками» на дипломатическом фронте стали председатели Центризбиркома. Правильно, политически грамотно подсчитал голоса после очередных общероссийских выборов, кому надо это «мало не показалось» – ​и… МИД РФ получает новое посольское пополнение и нового посла в стране с небольшим набором проблем, мягким климатом и вполне сносным житейским комфортом. При том что у моего поколения арабистов-ближневосточников судьба складывалась незавидно. Этапы нашего карьерного роста – ​Сана, а то и Хартум, Каир, Дамаск, Бейрут, Багдад, Триполи, Алжир… Что ни название столицы, то сразу ассоциации с войнами, переворотами, бомбардировками, нездоровым климатом, трудными и мало вменяемыми местными партнёрами.

В своё время я старался хорошо усвоить уроки Виктора Минина, посла в Багдаде в 1983–1986 годах. Один из уроков заключался в том, что каждое из трёх ведомств, работавших под «крышей» посольства – ​МИД, ПГУ КГБ и ГРУ Минобороны, всегда имело собственную переписку со своим руководством в Москве. Общепринятое тогда правило – ​свои донесения другим не показывать! Минин же показывал наши телеграммы и «ближним», и «дальним», а на мои вопросы «зачем?» отвечал, что в непростых ситуациях важно, чтобы все три ведомства имели перед собой одни и те же ориентиры. Иначе возникают разночтения и ненужные сомнения уже в Москве. Поэтому посол придерживался правила держать в курсе нашей переписки «ближних» и «дальних». Эту же практику я ввёл в Бейруте. Показывал «соседям» все шифротелеграммы о своих встречах и контактах. Показывал свои аналитические доклады по оценке ситуации в Ливане на текущий момент. Главное – ​показывал свои предложения в Центр относительно наших дальнейших шагов в условиях ливанского конфликта.

Аренда с видом на посольство

Но не работой единой жив человек… Думаю, что ностальгические чувства к тем временам у ветеранов нашего посольства 1980-х годов объясняются и атмо-
сферой, сложившейся в посольском коллективе. Несмотря на трудности, жили дружно и весело. Всегда было шумно, азартно и интересно на волейбольной площадке. Играли чуть ли не каждый день, поочерёдно то мужчины, то женщины, то смешанным составом. Начинали ранним вечером, часов в пять, и не мог-
 ли остановиться до одиннадцати. Играли даже в моменты артиллерийских дуэлей между Западным и Восточным секторами города.

Дружеский шарж на посла Василия колотушу помещённый в одном из ливанских изданий

Увещевать и уговаривать было бесполезно, и я в такие минуты просто приказывал обесточивать спортплощадку. Но эти волейбольные поединки давали людям не только физическую, но и психологическую разрядку. Да и для неиграющих спортплощадка превращалась в некий клуб. Можно было обменяться новостями, посмотреть на игру, поболеть за своих. А болельщиков было даже больше, чем работающих в посольстве. Как только на спортплощадке начинал ухать мяч, на балконах соседних домов устраивались зрители из числа ливанцев. Накрывались столики, откупоривались бутылочки…
Ливанцы болели даже более азартно, чем наши, шумно реагируя на каждый удачный удар. Как мне говорили, квартиры, выходившие балконами на посольский комплекс, сдавались в аренду по более высоким ставкам, нежели квартиры, выходившие на другие стороны».

Активная работа наших дипломатов позволила посольству СССР в Ливане стать «играющим партнёром» в делах страны. Это, по воспоминаниям посла, признали даже сирийцы. Посольство активно «протаскивало» политическую реформу («Таифские соглашения». – ​ Ред.) и выборы нового президента с переназначением правительства страны. В итоге дипломатам разных государств – ​ведь СССР как раз в горбачёвские годы активно сотрудничал с США и Европой – ​удалось убедить ливанцев не делить страну и примириться между собой. Война, которая длилась почти четверть века, была прекращена в 1991-м.

Материалы подготовил М. Виноградов.
Фото из архива В. И. Колотуши.