Октябрь в преисподней

WORLD PRESS PHOTO

Октябрь 93-го поставил Россию на рубеж гражданской войны. Противостояние президента Ельцина и Верховного Совета после указа 21 сентября о роспуске парламента достигло апогея 3 октября 1993 года. Оппозиционеры ринулись на штурм Останкина; зазвучали призывы к захвату мэрии и Кремля… Расправа не заставила себя ждать. Здание ВС утром 4 октября подверглось методичному обстрелу из танковых орудий. Многие из тех, кому удалось спастись, выбирались через подземные ходы в окрестностях Белого дома. Автор этих воспоминаний – писатель и знаток подземной Москвы – по специальному заданию спускался в «подполье» Белого дома в те страшные дни.

Тоннель прорезал территорию Пресни поблизости от американского посольства. Из верхнего шлюза вниз уходили железные скобы, вмурованные в отвесную стену. С расстоянием они терялись в глубоком сумраке, куда не достигал свет ручного фонаря.

Спуск по лестнице в стволе шахты глубокого заложения – сомнительное удовольствие. Остро ощущаешь высоту, бездонный пролет внизу. Уверенности ни на грош. Одно неверное движение, одна худая скоба – и, как говорится, устанешь падать. Впрочем, без риска спуска не бывает.

Чтобы не обнаружить себя, приходится гасить фонарь. Спускаюсь наощупь, в кромешной темноте. Может, оно и к лучшему. Хотя бы не видишь пустоту под собой.

После долгого спуска под ногами возникает твердый настил. На большой глубине тишина приобретает каменную плотность, как и темень. В них утыкаешься, будто в стену. Сейчас тишина и темень внушали подозрение. Рядом угадывалось чужое присутствие. Затаившись, я навострил слух…

Подземелье, к бою!

Уже которую неделю длилось противостояние между президентом Ельциным и Верховным Советом. Который день вокруг Белого дома роилась воинственная толпа. В толпе преобладал кумач, но видел я и древние бархатные знамена пионерских дружин с золотым шитьем и бахромой, и другие цвета – черный, к примеру. Под черными флагами пришли самые рьяные «патриоты».

В дни, предшествующие октябрю, из разных источников поступала информация об использовании противоборствующими сторонами подземного пространства. За несколько дней до штурма генерал Ачалов известил сидевших в осаде депутатов, что им на подмогу в Белый дом по подземному ходу прибыл осетинский ОМОН. Этим ходом пользовались и боевики из Приднестровья и других мест. За дни осады оппозиция подготовилась к возможной подземной атаке: люки заварили изнутри, одни проходы заминировали, в других выставили охрану, оборудовали огневые точки. Разумеется, в тех проходах, о которых знали. Когда же стало ясно, что штурма не избежать, руководители оппозиции принялись более подробно изучать возможности использования подземных укрытий и ходов.

В те дни мне часто звонили разные начальники, референты и должностные лица. Все задавали одни и те же вопросы: как обеспечить изоляцию здания под землей? Можно ли незаметно пробраться в здание и выбраться из него? Существуют ли обходные пути, не обозначенные на планах и картах?

Чтобы пояснить причину звонков, напомню, что в конце 1992 года я издал роман «Преисподняя» о подземной Москве. Одну из глав романа в марте 92-го опубликовала газета «Совершенно секретно».

Материал для книги я собирал больше двадцати лет. Начал, когда служил врачом в армии. Моими пациентами были офицеры разных родов войск – летчики и подводники, выполняющие особые правительственные задания, офицеры военной разведки (ГРУ), в том числе нелегалы. Изредка в подразделение поступали офицеры, чья служба проходила на секретных объектах под землей. Я узнавал их с порога: бледные лица, скованность в движениях, блеклые глаза из-за снижения в радужной оболочке красящего пигмента… Одни страдали агорафобией (боязнью открытого пространства), другие, наоборот, клаустрофобией, и их переводили на поверхность.

Поводом для изучения московских подземелий стал известный исторический факт. 6 ноября 1941 года, когда немецкие войска подошли к Москве, в нижнем вестибюле станции метро «Маяковская» состоялся торжественный митинг. Выступал на нем и Сталин, прибывший на станцию по тоннелю. Между тем особняк Ставки Верховного Главнокомандования находится на Мясницкой, в стороне от веток метро. Из этого я сделал вывод, что Сталин воспользовался каким-то ходом, соединяющим Ставку с тоннелем метрополитена

Позже наличие ходов подтвердили специалисты, а впоследствии я и сам побывал в знаменитом особняке, спускался в подвальный этаж, который соединялся с бункером соседнего штаба ПВО. Система подземных ходов связывала бункер с тоннелем метро. Один из коридоров заканчивался под платформой на станции «Кировская», где располагался пост охраны, чтобы на закрытый объект не попал случайный пассажир. Спустя время выход в тоннель метро заложили камнем и устроили под землей тир. В последние годы его несколько раз затапливало водой, и там никто уже не стрелял: вода стояла по колено.

На официальных схемах, как правило, указан новострой – сооружения позднего времени, начиная с 30-х годов. Однако в глубине земли таятся заброшенные каменоломни, забои, подвалы снесенных зданий и церквей. Знаменитый белый камень в древней Москве добывали за рекой в дорогомиловских каменоломнях, где нынче гостиница «Украина», но отдельные жилы месторождения тянулись под рекой в сторону Пресни, и некоторые артели добывали камень на левом берегу. В атласе 1913 года значатся старые коллекторы, штольни, сточные каналы, русла рек и ручьев. Все нанести на карту просто невозможно. А кроме того, существует великое множество штолен, штреков, вспомогательных тоннелей метро, заброшенных дренажных систем, о которых уже позабыли.

Помогать или нет?

Непосредственно перед самыми октябрьскими событиями мне позвонил полковник из службы охраны подземных сооружений.

– Есть ли под Белым домом и в окрестностях неучтенные подземные ходы? – спросил он.

– Я не знаю, что у вас учтено, а что нет.

Судя по шуршанию в телефонной трубке, на столе под рукой полковника лежали карты и схемы.

– А вы не могли бы нам показать? – предложил офицер. – Маленькая рекогносцировка.

– Опасно. Можно нарваться. Под землей сейчас полно вооруженных людей.

– Мы дадим вам охрану.

– Еще хуже. Обнаружат, начнется стрельба.

Было понятно, что если боевые действия у осажденного Белого дома перекинутся под землю, где проходят коммуникации, это может повлечь самые тяжелые последствия. Бои в подземных системах, как правило, носят затяжной характер, а замкнутость пространства и ограничение маневра приводят к особой ожесточенности. Пленных не берут, раненых не выносят, помощи взяться неоткуда. Бьются обычно до полного истребления одной из сторон. Чтобы предотвратить такое развитие событий в октябре 1993-го, надо было спуститься в подземелье и оценить обстановку.

Да, пробраться в Белый дом и окрестности можно, но я не знал, на чьей стороне был звонивший мне полковник. Тогда многие метались туда и сюда. Некоторые чиновники и политики ухитрялись сидеть на двух стульях сразу. Сослуживцы, приятели и знакомые, оказавшиеся по разные стороны баррикад, постоянно обменивались информацией, оказывали друг другу услуги.

WORLD PRESS PHOTO

Информация, которой обладал я, относилась к августу 91-го, когда спускаться под землю мне пришлось в разгар путча. В то время подземное пространство Москвы использовалось довольно активно. Помощник Горбачева в ЦК КПСС Черняев вместе с другими партийными функционерами был задержан в здании ЦК на Старой площади и в отдельном вагоне секретного метро отправлен в Кремль. Подземными ходами пользовались и другие сотрудники из аппарата ЦК, когда тайно уносили из здания секретные документы.

Люди, стоявшие в оцеплении у Белого дома в 1991 году, тоже задавались вопросом: можно ли проникнуть в здание снизу, из-под земли? Охрана здания осматривала подземные сооружения на предмет несанкционированного проникновения; участвовать в этом пригласили и меня. Я хорошо помню то «путешествие».

Два года назад

…После суеты на поверхности оказаться внизу было странно: на нижних горизонтах безлюдно, сумрачно и тихо. Дорогу преградила толстая бронированная дверь с красным штурвалом герметичности. За дверью открылся бетонный коридор, по обеим сторонам которого тянулись двухъярусные нары для гарнизона и персонала. В технических отсеках помещались автономная электростанция и пульт управления системами жизнеобеспечения. (К слову, в октябре 93-го засевшая в доме оппозиция автономную установку не нашла или не смогла запустить. Вечерами депутаты коротали время при свечах.)

В основном убежища ЦК КПСС строились давно, когда безопасность обеспечивала глубина в 40 метров. На этой стандартной глубине построен, к примеру, бункер Сталина в Самаре. С появлением нового оружия убежища стали гораздо глубже. Так, нижний горизонт гигантского, с полной автономией и замкнутым циклом регенерации комфортабельного бункера на юго-западе, в Раменках, имеет отметку около 200 метров. Имея много горизонтов, бункер занимает квадрат со стороной больше километра. Тамошние подземные апартаменты члена Политбюро составляют 180 квадратных метров (30x6) – кабинет, спальня, комната отдыха, все удобства. При этом сохранен интерьер служебных помещений здания ЦК, чтобы, спустившись, партработник не испытывал психологических трудностей

«Белодомовский» бункер правительства и президента проходил по документам как объект №100. Помещение, насколько я помню, было построено из бетонных блоков. В зале правительства в глаза бросились голые стены, большой стол с телефонами. Рядом располагался маленький кабинет президента, в котором, кроме рабочего стола с креслом, стояли стулья, кушетка с деревянными бортиками и красного сукна обивкой. Здесь же помещался маленький столик с четырьмя телефонами: городской, внутренний и два аппарата закрытой правительственной связи – ATC-1 и АТС-2, так называемые «вертушки». Во время путча Ельцин спускался в бункер №100 и некоторое время работал в кабинете.

Подземный переход связывал подвал Белого дома со зданием приемной, которое располагается через дорогу на Нижне-Пресненской улице. Из здания по разным направлениям уходили коллекторы, под которыми на многих уровнях тянулись старые и новые дренажные стоки, куда можно было попасть сквозь узкие люки с вмурованными железными скобами. По обыкновению дренажная система Белого дома соединялась с системами в ближних и дальних окрестностях, и по ним можно было пробраться довольно далеко, в другие районы города.

Тогда же под сотым бункером удалось обнаружить сухой коллектор глубокого заложения и неизвестного назначения. Куда он тянется, где начинается и где заканчивается, в августе 91-го определить не удалось. Времени было в обрез, штурма ждали с минуты на минуту, и коллектор на всякий случай заминировали. Помню, правда, как издали донесся шум поезда – это означало, что где-то коллектор сообщается с тоннелем метро.

Но к октябрю 93-го многое могло измениться. Мне случалось замечать перемены даже в течение суток – появлялись новые стены, решетки, сигнализация, камеры слежения, посты охраны, менялась топография. За два года могли исчезнуть старые проходы и возникнуть новые. Словом, требовалась свежая информация.

Приступить к спуску!

Поразмыслив, я решил откликнуться на просьбу звонившего полковника и совершить спуск. По технике безопасности спускаться следовало ночью: бЧльшую часть суток контактный рельс метро находится под напряжением 800 вольт, а ночью его на три часа отключают для ремонтных и профилактических работ. И хотя спуск под землю не обязательно означает проникновение в метро, никогда не знаешь, где окажешься. Даже самая невинная труба или провод могут оказаться под напряжением, если они где-то соприкоснулись с контактной сетью.

Я спустился в подвал в одном из домов на Пресне. По силовому коллектору удалось пробраться в автономную систему. Темное пространство содержало в себе непонятную угрозу – не сказать, правда, в чем она состояла и откуда исходила.

Верхний коллектор аварийного ствола шахты соседствовал с глубоким подвалом старинного дома, где когда-то помещались винные склады. Из подвала узкий лаз вел в коллектор, дальше спуск по стволу шел в темноте.

И вот лезешь и лезешь, тело постепенно наливается свинцом, спина немеет, руки и ноги не держат. С помощью карабина пристегиваешься к перекладине, чтобы перевести дух. Спуск на большую глубину по отвесной лестнице – тоска смертная. Когда висишь над бездонным пролетом в кромешной темноте, охватывает пронзительное чувство одиночества, с которым необходимо совладать: я знаю достаточно случаев, когда люди погибали из-за приступа отчаяния.

Брошенный вниз камень летит долго, целую вечность, прежде чем снизу донесется глухой удар. Монотонность спуска – рука, рука, нога, нога – притупляет остроту внимания, кажется, дремлешь на ходу, и только глянув на светящийся в темноте циферблат, оцениваешь расстояние. А спустившись, долго выжидаешь, не зажигая света, вслушиваешься, всматриваешься в темноту, чтобы оценить обстановку и не выдать себя. Под землей важна интуиция. Надо поймать в себе чувство опасности и чужого присутствия. Подсказка приходит на уровне подсознания.

Из магистрального коллектора доносились какие-то шорохи, движение и возня. И хотя это могли быть крысы, соваться туда не следовало. К счастью, отыскался другой путь, в обход магистрали. По боковой сбойке я добрался до устья воздушного канала, который вывел меня в разветвленную систему перекачки и дальше, в скрученный улиткой бетонный проход. Это были подземные системы Белого дома и его окрестностей

Выглядели они весьма оживленно. Я вдруг обнаружил в разных сооружениях довольно много людей. Перебираясь с горизонта на горизонт, я встречал военных в камуфляже, милиционеров – но больше гражданских, и все они в одиночку, парами и мелкими группами пытались выбраться из осажденного здания. Им было не до меня. Бледные, изможденные люди в тревоге спешили куда-то, где, по их мнению, можно было спастись. Многие выглядели до крайности усталыми и подавленными, некоторые хмуро переговаривались.

Что случилось? Когда танки на Калининском мосту заняли исходные позиции, засевшие в здании боевики хлынули вниз. В предыдущие дни в Белый дом разными путями пробирались многие военные, симпатизирующие оппозиции, – слушатели академии, сотрудники госбезопасности, военные пенсионеры на выслуге, еще сравнительно молодые и крепкие. Все дни они старательно строились и маршировали, а теперь растерянно кидались из стороны в сторону в поисках спасения.

Одни группы двигались к зоопарку, другие к Смоленской площади, третьи на Арбат, где им удалось выбраться в одном из дворов, четвертые смогли пробраться на Плющиху и дальше, к Новодевичьему монастырю. Пятые оказались поблизости от набережной Москвы-реки – им особенно не повезло. Они брели по пояс в горячей воде, почти кипятке, задыхались от пара, смешанного с хлором, постепенно впадали в отчаяние. Многие заблудились в бесконечных разветвлениях подземных ходов и, не имея фонарей, часами скитались в потемках. Отчаявшись найти выход, они вдруг начинали истошно кричать, поддавшись общему психозу.

Один из кадровых военных, связанный с высоким начальством в армии и госбезопасности, постоянно находился рядом с руководителями обороны здания. Позже он рассказывал, как во время танкового обстрела в здании из-под земли появились проводники из числа профессиональных спелеологов. С ростом опасности они собрались уходить, но их задержали, заставив ждать приказа.

Задержка произошла в основном из-за Виктора Баранникова, бывшего министра безопасности, который разрешил уходить только при условии эвакуации своего архива. Архив Хасбулатова к тому времени уже унесли чеченцы из его охраны – через секретный тоннель, по которому могут проехать и автомобили, и рельсовый транспорт. Выдвигались чеченцы под землей вполне уверенно: видно, у них была карта. Едва они открыли массивную герметичную дверь в тоннель, как за ними ринулась масса отчаявшихся людей. Но охранники всех отсекли, а дверь закрыли и задраили. В тоннеле они, видимо, воспользовались автомобилем или дрезиной; выезд из него находится вблизи Мичуринского проспекта. К слову сказать, Мичуринский составляет одну из сторон квадрата, очерчивающего уже упомянутый гигантский бункер в Раменках. Неподалеку располагалась академия КГБ. Именно в этом направлении из центра города проходит магистральный тоннель, связанный с бывшим домом Горбачева и правительственными особняками на Воробьевых горах.

«Пусть уходят…»

Танковая пальба и нелепый штурм уже закончились. Но здание еще дымилось, и с крыш в окрестностях постреливали снайперы, когда я поднялся на поверхность и прибыл на контрольно-пропускной пункт наружного оцепления. Сопровождающие автоматчики передавали меня с поста на пост, пока я не оказался в штабе, развернутом на первом этаже Белого дома. И здесь меня передавали от офицера к офицеру. Появились генералы, состоялось маленькое совещание.

Герметичные двери главного бункера, обозначенного в документах как объект №100, оказались заблокированы изнутри, и их пришлось взрывать. Выяснилось, что штурвал герметичности с внутренней стороны заклинили металлическим пожарным брандспойтом. За дверью не было никого, все успели уйти. Повсюду валялись бутылки из-под выпивки и несколько фашистских нагрудных значков со свастикой.

В сухом коллекторе под бункером работали саперы, под ногами звенело битое стекло, тянуло гарью, из торопливых разговоров пробегавших военных было понятно, что бЧльшая часть осажденных бежала подземными ходами, но многие помещения еще не проверены, и соваться туда опасно.

Не могу сказать, что мое присутствие вызвало у военных бурную радость. «У нас свои специалисты, свои схемы и карты», – с досадой говорили мне полковники и генералы. «Да, поэтому они и уходят», – сказал я и отправился восвояси. Стало понятно, для чего меня использовали: после спуска выяснилось, где скопились люди и что надо открыть, чтобы они ушли. Мою догадку подтвердил один кремлевский начальник: «Ушли и ушли. Пусть уходят».

Что ж, может, оно и к лучшему. По крайней мере, многие остались живы.