«Освободился не только от мандата, но и от многих иллюзий»

Изгнанный из власти оппозиционер Геннадий Гудков – о жизни «после Думы», о собственных планах на будущее и о том, что ждёт страну

– Сам ещё не могу привыкнуть, – говорит экс-депутат о своём новом статусе. – Чем занимаюсь? Определяюсь. Жизнь после мандата, конечно, непроста, потому что освобождает не только от мандата, но и от многих других вещей. Так, например, выяснилось, что немало людей были просто попутчиками. Вдруг заметил изменение отношения к себе тех, о ком думал лучше. Например, резко, очень резко снизилось количество телефонных звонков. Ещё один показатель конъюнктурности момента: меня стали сторониться некоторые представители правящей партии – ах, это же тот самый Гудков… Хотя, понятно, у меня всё равно там, в Госдуме, есть уважение и авторитет, но тем не менее люди побаиваются: сочувствуют, понимающе кивают, а общаться не спешат. Так что освободился я не только от мандата, а ещё и от очень многих иллюзий…
– Например?
– Например, от иллюзий относительно полезности работы в Думе. Дума в своей нынешней конфигурации просто никакая. Сначала Дума у нас была «не местом для дискуссий», затем стала местом политических разборок, а теперь это место для большого политического скандала.
– И когда это стало для вас очевидно?
– Да с первого же заседания нынешней Госдумы: то Жириновский трибуну захватывал, то в выступлениях ведущих фракций лились потоки взаимных обвинений, то началось принятие законов из серии «держать и не пущать»… Прямо страна запретов! Совершенно очевидно, что всё это совпало с очередным приходом Владимира Путина к венцу. И это уже новая политическая реальность, когда становится нормой «мочить оппозицию в сортире» и на неё обрушивается вся мощь государственной машины. При этом машина даёт серьёзнейшие сбои, не выполняя те свои главные задачи, для реализации которых она и существует. Так, ФСБ и МВД вместо того, чтобы работать на Кавказе, работают «по оппозиции». Поэтому теперь мы снова вводим войска на Кавказ – там возвращается то, что уже было в 1990-е годы, снова гибнут солдатики наши необученные.
Правда, всего несколько недель как не в Думе, а уже многого не ощущаю – теряю ощущение политического пульса. Точнее, не пульса не хватает, а остроты ощущений: там ты участвуешь в схватке, а тут уже только наблюдаешь из партера, с дальних рядов.
– Но вы только что нелестно отозвались о Думе!
– Тем не менее, как у нас нет другого народа, так и другой Думы тоже нет. Всё равно, там ощущалась острота борьбы. Да, конечно, это борьба подковёрная, грязная, не очень хорошо пахнущая – тем не менее борьба. И когда ты участвуешь в ней, то и ситуацию ощущаешь острее, оцениваешь её немножко по-другому.
– Выборы 14 октября прошли уже без вас: я имею в виду без вас в Госдуме…
– Казалось, теперь власти можно почивать на лаврах, только эти лавры – колючка. Я бы на их месте так сильно не радовался: если впереди и есть свет в тоннеле, то это свет приближающегося поезда.
Эти выборы – вовсе не торжество «Единой России», как пытаются представить, а поражение России! Власти удалось полностью выхолостить институт выборов – именно потому, что она чётко понимает: выборы это единственный способ мирной смены и мирной ротации власти. Она их окончательно убивает, но ведь и народ окончательно понимает, что дело уже не в выборах, потому что эту власть выборами сменить невозможно. Люди перестали верить в выборы и ходить на них: тех, кто не пошёл на выборы, уже подавляющее большинство! В ряде городов и районов Подмосковья, например, явка составляла от шести до одиннадцати процентов – вот он результат всех зачисток, фильтров и административных барьеров.
Есть вообще такие участки, где пришло сто человек – и все сто проголосовали за «Единую Россию». Например, как в Мордовии, где 80 процентов замордованных граждан проголосовали за одну партию. И при этом явка там была якобы 80 процентов!
Люди перестали верить в выборы, и осуждать их за это сложно. Но это означает, что власть, как бы избранная большинством, на самом деле представляет абсолютное меньшинство. И, естественно, легитимность такой власти не просто минимальна или снижается – она под вопросом. Доверие к ней со стороны населения, поддержка такой власти – тоже минимальны. Это очень опасная тенденция, ведущая к маргинализации самой действующей власти.
Ещё одна тенденция, которая, казалось, должна заставить политтехнологов бегать как ошпаренных, поднимая тревогу: налицо полная деградация самой системы политических партий. Ведь во всём мире это единственная несущая конструкция «здания», именуемого политической организацией общества. Ничего иного, что стало бы заменой партиям, в мире пока ещё не придумано. Правящая элита не понимает, что раз политические партии уже ничего не решают, то большинство, голосующее ногами, становится ресурсом протестов, уличного движения. И в стране образуются два противостоящих друг другу лагеря. Один – активные сторонники власти, их примерно 20 процентов. И есть вторая часть – то самое большинство, которое не верит власти. И вот это большинство – огромный ресурс уличных протестов. Получается, что сама власть и подпитывает уличный протест. Пока он ещё по-настоящему не активен, но это граждане, которые точно знают, что власть менять надо. Во всяком случае, противодействовать свержению власти они не будут.
Власть теряет поддержку и будет её терять: молчание ягнят и даже молчание стада баранов поддержкой власти не являются.
Протестные настроения нарастают, и при осложнении экономической ситуации уличный протест может очень быстро набрать силу, стать самостоятельным массовым движением. Причём контролировать его будет практически невозможно. Всё движется к тому, что будущие уличные потрясения могут оказаться таковыми, что с их последствиями мы можем не справиться. А то, что это произойдёт, вне всякого сомнения.
И в этих условиях, совершенно однозначно, капитал не будет вкладывать ничего в страну, продолжится отток капитала – человеческого, финансового, не будет никакой серьёзной экономики. Да и так уже народ уезжает, капиталы убегают. А нефть – что нефть, цены на неё рано или поздно упадут, в этом тоже никаких сомнений нет. Всё идёт к тому, что появятся, например, технологии, при которых нефть не будет уже столь нужна, развиваются альтернативные источники энергии, и не стоит рассчитывать на энергетическую зависимость Запада от России. Каждый год приближает нас к тому моменту, когда мы перестанем выручать такие деньги от продажи углеводородов. И никакой Китай нас тут не спасёт – Китай навяжет нам такие свои цены, что мы будем иметь лишь микромаржу. Всё это к тому, что совершенно очевидно: уже в ближайшее время экономика России упрётся в очень серьёзный тупик.
Поэтому власть должна сейчас не петь самой себе дифирамбы, а бить во все барабаны. Но вместо этого мы произносим победные реляции, слава Богу, ещё не вешаем друг другу на грудь медали, как во времена Брежнева, и взасос не целуем. Это уже единственное отличие осталось между эпохой застоя и нынешней. Думаю, мы идём по худшему сценарию, по наихудшему варианту…
– И куда, на ваш взгляд, это нас приведёт?
– Куда? В реальный застой, который закончится большой бедой – катастрофой и развалом. Похоже, мы сейчас готовимся к повторению 1991 года – только разделу уже России, с более тяжкими последствиями. Не верите? Так ведь если бы нам году, допустим, в 1982-м или 1983-м сказали, что через восемь лет империя рухнет, превратится в пыль, такого пророка если бы даже и не посадили в психушку, то уж врагом народа точно публично объявили бы. А в 1987 году я уже сам открыто говорил, что, если сейчас не произойдёт срочных изменений курса страны, партии, мы можем потерять страну, общественно-политическую формацию, и это может произойти достаточно быстро. Это было моё выступление перед (той партийной. – Ред.) элитой города Коломны.
Так что долгосрочный прогноз по России сделать несложно: деградация! Она идёт по всем направлениям, а главная задача нашей политической элиты – стырить побольше денег. Основная часть этой элиты никак не связывает своё будущее со страной: им бы «чисто посидеть», поворовать, понабивать карманы, отправить детей за рубеж, а потом и самим запаковать чемоданы… Когда бываю за рубежом, встречаю огромное число наших соотечественников, которые натурализируются, получают вид на жительство, гражданство: и это, главным образом, семьи наших чиновников…
– Но так или иначе, вы тоже участвовали в этой политике – были депутатом Думы, даже во фракции «Единая Россия» состояли, на сайте Госдумы значится, что вы были автором и соавтором 137 законопроектов. Есть ли в вашей депутатской деятельности то, чего вы стыдитесь?
– Пожалуй, это первые годы, когда приходилось идти навстречу «опытным товарищам». Ещё, знаете, я всё время пытался смягчить удары власти, а этого, наверное, не стоило делать. Вот, допустим, 122-й Федеральный закон (о монетизации льгот. – Ред.). Если бы мы, группа депутатов, не добились внесения туда многих очень серьёзных корректив, то его удар по населению был бы гораздо более мощным. И он бы вызвал более жёсткую ответную реакцию общества.
– Думаете, не стоило смягчать удар по населению?
– Иногда, когда ты помогаешь власти избежать ошибок, это и есть ошибка! Это работает против тебя же: ты вроде стараешься сделать благо для людей, а на деле оказывается, что ты лишь помогаешь власти избежать ответственности.
– Что будете делать дальше, какие ваши планы?
– Пока у меня, временно, вот это подвешенное состояние: уже не в Думе, но ещё – нигде. Переезды, новые телефоны, новые офисы, новые почтовые адреса, новая электронная почта… Неприятный период, который надо пережить, потому что он довольно долгий. И, естественно, ты начинаешь немножко по-другому смотреть на жизнь, хотя бы потому что для этого появилось больше времени: когда у тебя думская текучка, ты постоянно в работе, что-то обсуждаешь, график куда более интенсивный и плотный. У меня это, к сожалению, ещё совпало с тем, что нет компании, которую я сам создавал, а сейчас её уничтожили. Вот и получается, что я не только ушёл из Думы, но и не смог вернуться в свою компанию. Для меня это была родная гавань: там работали мои родные и близкие, моя команда, к которой я за эти годы привык… Но ничего, я это переживу. Сейчас полон планов: буду заниматься общественно-политической и гражданской инициативой…
– Но ведь компания, которую вы создали, ещё существует: мы беседуем в её офисе, и на первый взгляд вокруг всё так неплохо функционирует. Неужели вашего бизнеса больше нет?
– Его уничтожили.
– Полностью?
– Уничтожен весь операционный бизнес, сейчас остались лишь какие-то жалкие его ошмётки… А ведь до 8 мая этого года у нас был очень хороший бизнес – почти по всем показателям это была лучшая компания в Российской Федерации в сфере безопасности, она создавалась в течение 20 лет.
– Снова воссоздать своё дело не планируете?
– Нет, невозможно войти два раза в одну и ту же реку. Когда я начинал создавать бизнес с нуля, мне было 35 лет. А сейчас у меня просто нет этих 20 лет, чтобы ещё раз пройти по этому кругу. И зачем? Чтобы к 75 годам сказать: вот, мы это создали ещё раз?! Нет, заниматься серьёзным бизнесом у меня нет никакой возможности – меня лишили её.
– Летом этого года была шумиха из-за обращения некоего болгарского гражданина Ивайло Зартова в Следственный комитет России – с заявлением о вашем якобы бизнесе в Болгарии: откуда взялось это «болгарское дело»?
– Да ну, это полная чушь! У меня жена участвовала в инвестиционном проекте, в том числе, не буду скрывать, и с моей лёгкой руки: нашёлся человек, который говорил, что страшно любит Россию, а оказалось, что он страшно любит русские деньги. Ну, с дурного ума и моей рекомендации, она и решила туда инвестировать деньги, слава Богу, что для бизнеса относительно небольшие. Они и были там украдены – процентов 75 наших инвестиций им было украдено. Теперь он отбывает наказание (по данным Гудкова, Ивайло Зартов осуждён болгарским судом на 12 лет лишения свободы. – Ред.). Даже группа НТВ выезжала к этому уголовнику, чтобы взять интервью относительно моих мифических доходов. Ничего там нет, никакого моего дела, есть только дело о его мошенничестве путём хищения средств инвесторов. Вот и всё, было бы что-то серьёзное – давно бы уже возбудили в отношении меня дело и посадили. То, что этого не произошло, говорит лишь о том, что нет ничего, кроме бредней дважды уже уголовника: у него первая судимость ещё была за гоп-стоп, он это тщательно скрывал… Вот и вся история, имеющая ко мне лишь косвенное отношение. Да, к сожалению, поддался обаянию этого мошенника и порекомендовал его приличным людям. Хотя, казалось, после службы в госбезопасности должен был знать про такие штучки.
– Но всё-таки, разве занятие бизнесом было совместимо со статусом депутата?
– Непосредственно бизнесом, кстати, я не занимался, когда был депутатом. Хотя, конечно, хотел бы, чтобы было куда вернуться в любой момент. Но теперь бизнес уничтожен. По сути, власти провели операцию по внесудебной политической расправе с депутатом Гудковым – ведь абсолютно никаких правовых, юридических оснований не было. Только, проведя разовую операцию по уничтожению Гудкова, они включили механизм уничтожения самих себя. Сейчас, проводя операцию прикрытия расправы над Гудковым, они уже сдали Алексея Кнышова. И это будет бесконечная череда скандалов и обличений.
– Но в этой Думе, кстати, остался ваш сын, Дмитрий. И не могу не задать вопрос: сумел бы он попасть в политику без помощи отца-депутата?
– Смог бы! Может быть, конечно, ему тогда потребовалось бы больше времени, больше усилий, но, безусловно, Дима – яркий политик и не потеряется при любых раскладах. Сужу об этом по себе: у меня изначально были качества, которые помогли мне. Скажем, я сразу попал в горком комсомола инструктором, потом стал завотделом, у меня была перспектива попасть в обком и даже ЦК комсомола – предлагали… И вот я как-то задумался: попал бы я в горком, не порекомендуй меня туда товарищ, хорошо знавший меня? И понял: я всё равно пришёл бы туда, может, только на год позже, потому что был активным общественником. Просто мне пришлось бы ещё один год потерять, поработать, чтобы меня заметили. А ведь у нас в Коломне тогда действительно был дефицит кадров, действительно не хватало людей: всё время ломали голову и искали, кого поставить. Так что я всё равно пришёл бы в политику, в силу своих качеств, в силу своих способностей я всё равно оказался бы в горкоме комсомола, просто потребовалось бы больше усилий и больше времени. То же самое и относительно КГБ: я туда пошёл исключительно из идейных соображений. Я всегда вступал – в партию, в комсомол – исключительно по идейным соображениям, этого принципа придерживаюсь и до сих пор. У меня тогда было три предложения одновременно: в один месяц мне предложили пойти в КГБ младшим опером, в обком комсомола – замзавотделом, и в ЦК ВЛКСМ. Мне было 25 лет, и я получил сразу три предложения. Выбрал КГБ…
– Почему именно туда? Ведь другие два предложения тоже не противоречили вашей идейности?
– Нет, не противоречили, но я мечтал работать в КГБ ещё с 12 лет. Я мечтал иметь какие-то возможности, которые дают дополнительный ресурс на что-то влиять.
– Почему тогда ушли оттуда?
– Я пришёл работать, а не дурака валять! А когда в 1989 году пошёл процесс развала КГБ СССР… Вот вы в КГБ не работали никогда?
– Нет.
– Тогда мне сложно это объяснить, вам будет трудно понять… Там начали сокращать штаты, ликвидировать оперативный учёт, стало понятно, что КГБ не нужен никому. Мы уже видели, что КГБ деградирует, причём деградирует не сам аппарат, а руководство КГБ. Оно не ставило политических задач. А ведь КГБ – это политический инструмент государства, он защищает секреты, информацию, работает на государство, у него стратегические задачи. И, хотя был уже майором, а через несколько месяцев мог стать подполковником, решил уйти. Хотя мне оставалось ещё два года до начисления пенсии. Но мне не хотелось быть невостребованным и работать непонятно на что и для кого. Жалею, конечно, что мне не удалось добиться того, чего я хотел с 16 лет: изменить страну, избавить её от монополии на власть (одной партии. – Ред.).
– И с такими мыслями вы пошли в организацию, которая эту самую монополию как раз и укрепляла?
– Ну, не совсем так, не укрепляла – там была собрана элита, там были разные люди. И очень многие из них были настроены весьма и весьма критически – вольнодумие в КГБ было весьма популярно, по крайней мере в некоторых подразделениях. И, полагаю, оно было даже более серьёзным фактором, нежели вольнодумие где-нибудь в творческой среде, и уж точно – сильнее, чем в среде технической интеллигенции…