ПОЧЕМ ТАЛЛИЙ ДЛЯ НАРОДА?

Подозрительный цемент

11 пострадавших лечились в научно-практическом токсикологическом центре  Росздрава, расположенном в корпусе НИИ скорой помощи им. Склифосовского. О состоянии их здоровья мне рассказал  его директор, Юрий Николаевич Остапенко.

 А началась эта печальная эпопея в Нагатино на площадке Московского судоремонтно-судостроительного завода, которую арендует опытно-производственный центр (ОПЦ) унитарного предприятия «Промотходы». По словам пострадавших, туда неоднократно приезжала, некая машина с черными номерами — сколько раз, и в какие дни, они сказать затрудняются. Да их и не особенно спрашивают.

Однако по поводу 23 октября все говорят оно и то же. На площадку приехала машина из подмосковной воинской части. Машина была без документов на вывоз груза и учетчица, по указанию начальства, ее не отмечала. С машины сбросили примерно полтонны серовато-желтого порошка в мешках. Начальник ОПЦ Александр Гордеев велел их вспороть и пересыпать содержимое в металлические контейнеры. Мешки вытряхивали, пыль стояла столбом, просыпанное мимо контейнеров собирали вручную. Только двое работали в «лепестках»-респираторах. Порошок в контейнерах присыпали шламом, образованным из ранее поступивших отходов, и отправили на Щуровский цементный завод под Коломной. Там его, судя по всему, переработали в цемент, который пошел, допустим, на строительство больницы…

Рядом с грузчиками, наполнявшими контейнеры и с теми, кто подметал площадку, находились и более важные персоны – офицер, сопровождавший машину (грузчики запомнили, что он Кислых), сам начальник Гордеев, его правая рука Валерий Клевакин. Сын Клевакина Евгений, тоже наполнял «кубики». То есть, получается, начальство или не ведало, что творит, или надеялось на авось. И тоже получило свою дозу опасной пыли.

Что это за пыль, выяснилось не сразу. Прошли новые русские и старые советские праздники. И вот работники ОПЦ, кто раньше, кто позже, в зависимости от полученной дозы и развития недомогания обратились к врачам. Те ставили стандартный диагноз ОРВИ. Особенно тяжелые попали в стационар. Руководство ОПЦ, впрочем, тут же поставило свой «диагноз»: «Отравились паленой водкой». У больных отнимались ноги, ухудшалась память, кровоточили десны. Они сами и их жены перезванивались, приходя к мысли, что болезнь – общая.

Сообразил химик по образованию начальник участка Александр Петушонков – когда волосы начали выпадать. Таллий! Первым привезли в токсикологическое отделение Склифа инженера участка Валерия Перова — его жена узнала от Петушонкова о его подозрениях. Перов передал это врачам, а они начали вызывать из разных подмосковных больниц тех, кто работал в те дни в Нагатино. Клевакина-младшего в очень плохом состоянии привезли из Люберец, троих – из Воскресенска…

Редкий, но вредный

Талий отрыли в позапрошлом веке в земной коре – редкий рассеянный элемент. В технике этот металл применяется, главным образом,  в виде соединений. Монокристаллы твердых растворов используют для изготовления оптических деталей  приборов разного назначения,  стекол и полупроводников. Радиоактивный таллий (бывает и такой) – применяют в радиоизотопных приборах

Таллий постоянно присутствует в тканях растений и животных, но в микродозах. У человека ежесуточное поступление этого редкого тяжелого металла с водой, продуктами и воздухом составляет около 1,65 микрограмм. Таллий высоко токсичен, проникает даже через неповрежденную кожу, органы дыхания и пищеварительный тракт. Первые симптомы отравления проявляются нарушением работы желудочно-кишечного тракта, тошнотой, рвотой, болями в животе и воспалением дыхательных путей, потом начинают выпадать волосы, появляются трещины в уголках рта и прочие проявления авитаминоза. В тяжелых случаях могут развиться полиневриты, психические расстройства, поражения зрения. К этой энциклопедической справке добавлю, что Литвиненко сначала подозревал, что его отравили таллием.

Юрий Николаевич Остапенко, руководитель отечественной токсикологии, говорит, что из всех веществ-отравителей таллий дает в среднем по стране не больше одного процента случаев, несколько человек в год. Хотя сколько точно, сказать трудно, достоверны сведения о бытовых отравлениях (таллий добавляют в крысиную отраву), а что делается на производстве неизвестно; закрытые заводы не любят распространяться о своих ошибках. Измеряют концентрацию таллия в отправлениях человека, получаемых доз никто не знает (на выходе меряют, а не на входе).

В случае с работниками «Промотходов» для токсикологов никаких проблем не было – методики лечения давно известны и опробованы. В момент поступления в Склиф угрозы жизни, считает Остапенко, ни у кого из одиннадцати не было, уточнить картину помогла судебно-медицинская экспертиза, делавшая дорогущие – по тысяче долларов – анализы. Лечение, несмотря на 42 дня лежания в Склифе – в реанимации, в палатах интенсивной терапии, а потом месячной реабилитации в клинике НИИ медицины труда Академии меднаук, еще не закончено. По словам Остапенко, трудно сказать, когда здоровье пострадавших придет в норму, они получили отравления разной степени. Концентрация таллия в их организмах была превышена от десяти раз до полутора тысяч раз, многим требуется санаторное лечение и физиотерапия.

У Валерия Перова, инженера оперативно-аварийной службы, который взялся в тот злополучный день помогать грузчикам сгребать с мостовой порошок, похожий на смесь гипса с мелом, после первой реанимации (спустя две недели после отравления) в моче была зафиксирована концентрация таллия в 2,032 мг/л (нормой же считается 0,0017 мг/л.)

В больнице у некоторых пострадавших начала лопаться кожа на ступнях Им срезали омертвевшие пласты до тех пор, пока пятки взрослых мужиков не достигли младенческой нежности. Хуже другое: неврологические последствия отравления, до сих пор действует астенично-вегетативный синдром. Следователь говорит Перову, что тот «слишком скудно вспоминает подробности», а Валерий Александрович и сам замечает некоторую заторможенность.

«Не может быть!»

От последствий отравления перейдем к следствию. Первым делом Александр Гордеев, присутствовавший на площадке 23 октября, позвонил Остапенко. Он отказывался верить заключению врачей: «Мы с этим металлом не работали, и быть его у нас не могло!». Потом руководитель ОПЦ уволился с работы и съехал со съемной квартиры, а рабочие еще долго вспоминали, как он порезал в металлолом и продал все, что принимали, а с металлом – и 500 больших бутылей, инвентарь ОПЦ.

Знал ли он, молодой человек слегка за тридцать, когда велел принимать воинские отходы без оформления, что и сам рискует здоровьем? Неизвестно. Разыскать и спросить его об этом может только милиция. Но она делать этого не торопится.

В первые дни отравлениями заинтересовались и ФСБ, и МВД, но теперь следственные действия, похоже, перешли в вялотекущую стадию. На мой вопрос об их интенсивности в следственной части Московского УВД на транспорте мне ответили вопросом: «Откуда вы узнали наш телефон?».

Пострадавшие, ведущие собственное расследование, уверяют, что возбудившая дело прокуратура Южного округа Москвы нашла офицера, который привез опасный груз — он, мол, тоже оказался в больнице, в госпитале имени Бурденко. Помогло то, что рабочие запомнили две последние цифры номера машины.

Вряд ли воинская часть, списавшая в отходы полтонны порошка, содержавшего таллий, применяла его в бытовых целях – в борьбе с крысами. Зато нетрудно предположить другое. К примеру, в производственных целях (закрытое приборостроительное предприятие?) необходим некий токсичный порошок. Следовательно, на утилизацию отходов должна предусматриваться процедура, на которую закладываются средства, и очевидно – немалые. А что если дорогостоящую процедуру отменить, отходы по-тихому отправить на переработку в цемент, а деньги поделить с «мусорным» начальником

Пока не ясно, с кого можно будет взыскать ущерб – здесь и пошатнувшееся на рабочем месте здоровье, по крайней мере, одиннадцати человек, и дорогостоящее лечение, и вынужденная безработица – Перов, например, потерял работу совсем. И вред, нанесенный экологи района с до сих пор не просчитанными отдаленными последствиями.

Кто ответит – скрывшийся Гореев? Безымянные служивые люди? Руководство Московского государственного унитарного предприятия «Промотходы»? Оно после сигнала из Склифа на несколько часов прекратило прием отходов, закрыло площадку на генуборку, а потом и вовсе сменилось. Новое же начальство поторопилось ответить на письменный запрос редакции, что во время следствия информацию давать не намерено.

Тем не менее, нам стало известно, что месяц спустя после приема той неучтенной машины с подозрительным порошком, на улицу Речников,  приехала проверка Московского управления Росприроднадзора. Выяснилось, что предприятие ввели в эксплуатацию без санитарно-эпидемиологического заключения, что в одном здании объединили участки с разными вредными факторами воздействия, а это создает перетекание  загрязнений и общую опасную смесь. К тому же отсутствует и аварийная вентиляция, так что в случае внезапного попадания в атмосферу токсичных или горючих веществ обеспечить людям приток свежего воздуха не удастся.

На площадке ОПЦ с помощью экспертизы московского Центра гигиены и эпидемиологии были найдены следы тяжелых металлов: шлам от нейтрализации травильных растворов – «чрезвычайно опасный».  Проба грунта у входа в цех сочтена «опасной». Химическое загрязнение тяжелыми нефтепродуктами на асфальте у входа в цех — «чрезвычайно опасным». В самом цеху на рабочем столе химический анализ обнаружил свинец, в бытовке – таллий, на входной двери – таллий, свинец, хром, в реакторном зале – хром, свинец, кадмий и все тот же таллий.

Видно, дело не в одном случае. На рабочих местах люди получали и раньше тихое, малозаметное отравление. А может, и порошок с таллием эпизодически привозили. Кроме того, эта площадка ОПЦ находится вблизи жилых кварталов – на Нагатинской набережной, рядом с Москвой-рекой. Так что успокоительным речам начальства не стоит верить не только пострадавшим работникам, но и всем москвичам.

План по инвалидам

Валерий Александрович Перов, инженер, 1941 года рождения, с лицом обиженного ребенка, своим тихим интеллигентным упорством добился очень многого. Не удалось начальству скрыть факт массового отравления, списав беды работников на «паленку», не удается по-свойски закрыть следствие, отсечь эту историю от внимания общественности и журналистов. Само произошедшее Перов без ссылок на следствие и возможный суд уже сейчас называет коротко: «Это – преступление». Неудивительно, что держать такого человека пенсионного возраста на работе не захотели.   

Но что плохого он сделал чиновникам от здравоохранения? Нарушил «своим таллием» их покой? Профпатолог округа (есть такая медицинско-административная должность) отказался им заниматься, хотя Валерий Александрович представил акт о состоянии площадки из Роспотребнадзора. Родная Преображенская медико-социальная экспертиза отказалась не то что дать инвалидность – определить потерю трудоспособности и то не захотели. При этом ссылались не на Постановления Правительства РФ от 2000 и 2006 года, а на ведомственные  инструкции 2005 года, этим постановлениям вышестоящего органа противоречащие. Приказ же Минсоцздрава, на который ссылались чиновники, подписан господином Зурабовым, ставшим новым «национальным аллергеном». В бывшем районном ВТЭКе Перову объяснили, что инвалидами отныне признают только тех, кто руки-ноги потерял, и вообще на всю Москву квота – три тысячи инвалидов в год. В этом, что ли, суть реформы здравоохранения?

Вот и получается: госпредприятие так устраивает свою деятельность, что его работники получают опаснейшее отравление на рабочем месте – от контакта  с порошком, привезенным тоже не с частной фирмы, а  с воинской (государственной!) части. И государственные врачи лечат этих пострадавших за государственный счет. Но потом, когда требуется санаториями и льготными лекарствами поддержать пошатнувшееся здоровье граждане,  государевы медчиновники в льготах отказывают.

На днях четверо из пострадавших во главе с Перовым все-таки добились от главной московской городской медико-социальной экспертизы признания потери 30 процентов трудоспособности и права на санаторное лечение.

А как быть остальным — не такие настойчивым, и более зависимым от начальства?