Пока что меньше, чем поэт

От Асланбека Дудаева до Натана Дубовицкого: карьера русского народного Владислава Суркова, которой не могло не быть

Русский народный Сурков. Именно так. Скорее всего, не имеющий прямого отношения к В.Ю. Суркову – бывшему первому вице-премьеру Правительства РФ, курировавшему аппарат правительства, «Сколково», религиозную деятельность, СМИ, статистику и много чего еще. Сам букет из версий ухода Владислава Суркова – их характер, их разнонаправленность и особенно их количество – тянет на полноценную диссертацию по социальной психологии. Здесь – не столько о самом В.Ю., сколько об ожиданиях и впечатлениях, сложившихся в обществе за почти пятнадцать лет его пребывания у власти.

Итак, версии:

Сурков хотел ослабления «Единой России» и усиления всего остального, что заседает в Госдуме. Некоторые еще называют это остальное – оппозицией (то ли от безысходности, то ли просто так людям легче).

Сурков – гений игры, а его из-за стола на бумажки пересадили. Да еще в правительство. Да еще Медведева. «Около ноля» – написал политический карикатурист Сергей Елкин, изобразив нашего героя рядом с премьер-министром России. Автор повести «Околоноля» Натан Дубовицкий (по расхожей версии – творческий псевдоним Суркова) должен оценить.

Время Суркова ушло, потому что сегодня Кремлю нужен не условный Сурков, а условный Володин. И, соответственно, пришел безусловный Володин. А безусловный Сурков ушел сам, не вынеся собственной ненужности.

Время Суркова, наоборот, еще не пришло. Время обновленного, в своем роде светлого, из Савла в Павла переродившегося Суркова. Который всем еще покажет – что-нибудь, пока неясно что. Например, мемуары, как предполагает политолог Алексей Малашенко из Московского Центра Карнеги. Хотя с большей охотой в этом случае цитируют полуторалетней выдержки басню Дмитрия Быкова «Сурок на митинге». Чаще всего – в виде финала: «<…> Глядишь, еще Сурок возглавит нашу стаю. / Напоминаю всем, что здесь морали нет».

«Сурков – бог!» – наконец раздался голос со стороны бывшего министра по делам молодежи, а ныне владельца пирожковой Василия Якеменко. Еще через несколько дней Якеменко объявил о закрытии пирожковой и об открытии очередного селигерского клуба по интересу – на этот раз для ветеранов некогда возглавляемых Василием «Наших». Боговдохновенно, вполне.

* * *

«Больше, чем поэт». Около десяти лет назад под этим названием в еженедельнике «Московские новости» вышел один из первых политических портретов Владислава Суркова; автор – ваш покорный. Тогда Суркова вовсю отправляли в отставку – в очередной, впрочем, раз: о ту пору Кремль, например, избавлялся от людей, пришедших в администрацию во времена Александра Волошина, и Суркову прочили уход «вот-вот сразу после выборов». «Но каждый раз исполнительная власть и Владислав Сурков показывают, что предела их совместному совершенствованию не существует»; извините за самоцитату – но сбылось же. На все нулевые сбылось и на десятые осталось.

То ли Глумов, только не москвич; то ли Растиньяк, но без брачных афер – биография Владислава Суркова определенно ждет своего Островского либо Бальзака. Родился в селе Солнцево, Липецкая область, – или же в селении Дуба-Юрт, Чечено-Ингушетия. Блаженной памяти журнал «Русский Newsweek» в середине нулевых назвал имя, данное Суркову при рождении: Асланбек Дудаев, – и предъявил миру несколько фотокарточек из чеченского детства тогда еще не В.Ю. Никаких опровержений со стороны героя не последовало. Позже в интервью «Шпигелю» Сурков сам подчеркнул: «Мой отец – чеченец. Первые пять лет моей жизни я провел в Чечне». Затем был город Скопин Рязанской области (мама – учительница, четверть века в школе номер пять, бывшая шестьдесят вторая). Срочная служба в спецназе ГРУ; в качестве рейнджера раскрыт не кем-нибудь, а Сергеем Ивановым, в то время министром обороны. В столице – неоконченные Институт стали и сплавов и Институт культуры, хиппование, игры в театр, занятия восточными единоборствами. В «Менатеп» к Михаилу Ходорковскому Сурков попал как телохранитель, а вырос в гуру корпоративного пиара.

Тогда в ведении пиарщиков – вне зависимости от места их службы – находились три направления. Первое – информировать общественность о существовании фирмы. С этим новоиспеченный менеджер справлялся достойно. В частности, именно Суркову принадлежит идея размещать рекламу «Менатепа» во всю длину автобусов – троллейбусов; вроде бы известная западная модель, но до Владислава Юрьевича как-то не использовалась. Второе – продвижение через СМИ положительного образа главы компании. Здесь тоже проблем не было.

Однако особенно ярко Сурков проявил себя на третьем направлении – по привлечению денег в свой банк-работодатель. Понятно, что наиболее желанными клиентами были те, кто отвечал за размещение бюджетных средств. Как говорят, именно через Владислава Суркова «Менатеп» получил счета налоговиков, Минимущества, Минфина… По свидетельству одного из тогдашних чиновников, «человек из «Менатепа» предпочитал использовать «логические модели», а не прямой подкуп потенциальных контрагентов: «Соответствующее финансовое предложение следовало лишь после того, как принципиальные вопросы в ходе переговоров были решены»

Так ли это было или нет, судить трудно. Однако факт налицо: в то время частных банков было много, а государственных счетов мало. И даже откаты – если они и имели место – брали не от всех. А от наиболее искусных лоббистов. Тех, кто мог гарантировать соблюдение условий сделки. Особенно после того, как она была завершена в законном порядке.

Говорят, что рассорились Сурков и Ходорковский именно из-за денег. Точнее, их количества: успешный пиарщик будто бы попросил не оклад плюс премии, а долю в бизнесе – на что хозяин не согласился. После чего Сурков ушел в «Альфа-Банк», а вскоре туда же переехали и миллиардные бюджетные счета. Еще позднее

Сурков перешел в ОРТ Бориса Березовского, потом – напрямую в администрацию президента.

Через несколько лет Михаил Ходорковский прославился на всю страну. Владислав Сурков, впрочем, тоже. Но по другим причинам.

* * *

Из народных версий отставки Владислава Суркова ближе всего – не к правде жизни, а к фольклорной реальности – представляется эта: административные дни высшего чиновника пошли на убыль в сентябре 2011-го – еще до всех митингов.  После того как Алла Пугачева – в качестве соратницы Михаила Прохорова, тогда «Правое дело» – публично объявила Суркова душевнобольным. Дальше началось невообразимое – вплоть до того, что в эфире у Ирины Петровской кто-то из слушателей заявил, что Сурков позвонил Пугачевой «с предупреждением о больших неприятностях». Короче, механизм стихийного народного творчества вознес Владислава Юрьевича на высоту Аллы Борисовны.

«Мелких политиков эпохи Аллы Пугачевой» было немало. Семь человек, если считать с Черненко и Медведевым. Владислав Сурков в этот ряд никак не мог вписаться: даже первый зам главы кремлевской администрации тут не при делах. Фольклор фольклором, но и место свое знать надо; его ему и показали.

К бесспорному успеху в области социально-политической мифологии Сурков шел все предшествующие годы. Можно и должно спорить о том, как данный чиновник выстроил политическую систему страны – да и стоит ли приписывать авторство ему. Однако в способностях к публичному строительству себя самого Сурков не знает равных ни в одной отрасли народного хозяйства.

Умный во власти – вот его товар. Любящий битника Аллена Гинзберга в поэзии (читал наизусть по-английски и с тем публиковался на сайте подопечного журнала «Русский пионер»), абстракциониста Хоана Миро в живописи и покойного радикального рэпера Тупака. Поющий песни с Вадимом Самойловым из «Агаты Кристи» – диски нигде не продавались, но все всё слышали – и многозначительно не подтверждающий свое тождество с писателем Натаном Дубовицким. Четко дозирующий публичные появления вне службы и точно подбирающий списки своих гостей. Например, писателей, способных создать его образ после коллективной встречи «за зубцами».

Вот Сурков в исполнении Захара Прилепина – не то персонаж Хемингуэя, а не то сам Великий Гэтсби Фицджеральда:

На выходе из зала, озирая бутылки с лимонадом, поставленные для писателей в прихожей, один из моих спутников сказал: «Хоть бы вина налили». Он обернулся и встретился глазами с Сурковым – тот стоял у писателя за спиной. Его глаза впервые за все трехчасовое наше общение были почти нежными.
Может быть, он подумал, что это единственно нормальный человек из всех нас.

Может быть, Сурков сам не прочь был как-нибудь и когда-нибудь выпить с писателями: злые языки утверждают, что в свое время он не только охранял отдельных лиц, но еще и подрабатывал литературой: что-то там, для кого-то писал. В художественной прозе. А теперь вот только тезисы сочиняет про демократию, иерархию, капитал и контрабанду.

Скучно, наверное.

Нет, все же Хемингуэй. Финал «Прощай, оружие!» пристыковался бы к этому как влитой: «Это было словно прощание со статуей. Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем». Только в своей коде Прилепин еще и поет:

…Мы ехали по ночной Москве. «Пусть меня гонят сквозь город простуженный и через мост, – напевалась песенка на стихи Суркова. – Прямо туда, где метелью разбуженный старый погост. В прошлом останутся домики, садики, миф тишины. Белые улицы, черные всадники, зимние сны».