Похождения и превращения Дмитрия Быстролетова

Дмитрий Быстролетов с матерью, 1913 год; во время службы на море; фотография с паспорта сэра Роберта Гренвелла; автопортрет 1926 года
В сентябре 1937 года ордер на арест Быстролетова подписал лично замнаркома внутренних дел Лаврентий Берия
Рисунок Дмитрия Быстролетова

Самый артистичный нелегал в истории советской разведки

В святцы советской разведки особым шрифтом вписаны имена «великих нелегалов»
30-х годов, а среди них веселым блеском сияет имя Дмитрия Быстролетова. Этому много способствовал он сам. Человек больной и сардонический, он оказался на склоне лет в забвении и взялся за перо. Перо его было легким, даже легкомысленным, но спроса его бойкие записки не находили. Он дошел до того, что сочинял интервью с самим собой.
Я поспешно вынул перо и блокнот.
– Скажите, пожалуйста, что вы могли бы рассказать нашим читателям? Например, как становятся разведчиком, как живут в зарубежном подполье. Ну и, конечно, хотелось бы выслушать несколько примеров вашей собственной работы.
Дмитрий Александрович задумывается.
– Меня о вашем приходе предупредили. Все согласовано. Но я могу говорить лишь при одном непременном условии. Немецкие и итальянские фашисты в ходе последней войны уничтожены. Но империализм как международная система жив, и его выкормыши опять ведут против нашей Родины ожесточенную тайную и явную борьбу. Поэтому в своем рассказе я должен соблюдать осторожность – расскажу о существе нескольких операций, но не называя ни имен, ни дат. Так будет спокойнее…
В нем не было ничего от «бойца невидимого фронта» – ни коммунистической идеологии, ни тяжеловесного сознания долга. Молодой, легкий, куртуазный, изысканно одетый и обворожительно красивый, он напоминает персонаж венской оперетты. Он мог быть шпионом любой европейской страны. Но судьба определила ему работать на НКВД.
Маясь безвестностью и сознанием напрасно прожитой жизни, он пошел однажды заказывать костюм в ателье Министерства обороны, к которому был прикреплен, хотя никогда не служил в Красной армии и не имел воинского звания. Разговорившись со словоохотливым портным, он узнал, что зять портного пописывает юмористические рассказики и фельетоны в газетах. Быстролетов дал свой телефон и попросил зятя при случае позвонить.
Юмориста этого зовут Эмиль Дрейцер. Теперь он профессор русской словесности в нью-йоркском Хантер-колледже. В США в 2010 году вышла в свет его книга о Быстролетове, название которой – Stalin's Romeo Spy – мы общими усилиями перевели как «Сталинский шпион-любовник» по аналогии с классическим театральным амплуа «герой-любовник». Мы познакомились на презентации книги в Библиотеке Конгресса, а потом долго говорили по телефону.
Первая и последняя встреча Эмиля с Быстролетовым состоялась 11 сентября 1973 года в тесной квартирке на проспекте Вернадского.
– Это была несколько странная для меня встреча. Я публиковался в качестве внештатника в центральной прессе, но подвизался совершенно не в том жанре, в каком мог быть заинтересован Быстролетов. Когда тесть мне сказал, что один из его заказчиков хочет со мной встретиться, я удивился, но не очень: фельетонистам довольно часто знакомые предлагали какие-нибудь случаи из жизни. Когда я к нему пришел, он сказал, что хочет попробовать с моей помощью написать роман о своей жизни. И стал рассказывать. Я был поражен – я никогда не думал, что могу писать что-то другое, кроме юмора. А он к тому времени был куда более опытным литератором, чем я: у него уже было написано два романа, киносценарии. Думаю, что в тот момент он просто отчаялся, разуверился в том, что когда-нибудь правда о его жизни увидит свет.
Я не знал, что с этим материалом делать. Я пришел домой, записал его рассказ, причем, поскольку время было тревожное – это был год, когда выслали Солженицына, – его имя я записал на всякий случай карандашом, а все остальное чернилами. Было ясно, что опубликовать это невозможно. Я до конца не понимал, почему он меня выбрал. Потом, когда я встречался с его родственниками, они рассказали, что он в тот период встречался еще с несколькими журналистами. То есть он, по-видимому, искал способ каким-то образом запечатлеть свою жизнь. Я думаю, что он был, в сущности, очень наивным человеком. Он не понимал, как понимал любой практикующий журналист того времени, что можно, а чего нельзя писать, у него не было чувства самоцензуры. Я, например, читал его сценарий, написанный в 1964-65 годах, и поражался: неужели он не понимал, что это нельзя поставить в советском кино или на советской сцене?
– Как булгаковский Мастер: «Кто вас надоумил написать роман на такую странную тему?»
– Именно! Он действительно не понимал, прямо как ребенок, – послал рукопись в КГБ, оттуда ему ее, естественно, вернули.
Блокнот свой Эмиль Дрейцер сохранил. Много лет спустя, уже за океаном, он понял, что судьба свела его с удивительной личностью. И стал собирать материалы о Быстролетове.

Появление
Путь Быстролетова в разведку был тернист и извилист. Авторы популярных очерков о нем обычно принимают на веру его собственные автобиографические заметки. Даже в официальной биографии, опубликованной на сайте СВР, сказано, что он был внебрачным сыном графа Александра Николаевича Толстого, чиновника Ми-
нистерства государственных имуществ. Но подтверждений этой версии не существует. Дмитрий Быстролетов родился в 1901 году близ Севастополя, в крымском имении известного в начале прошлого века издателя и книготорговца Сергея Аполлоновича Скирмунта. Мать его Клавдия Дмитриевна была одной из первых в России феминисток и суфражисток, членом «Общества охранения здоровья женщин», носила брюки и в качестве вызова тогдашним приличиям решила родить ребенка вне брака. Вот версия Эмиля Дрейцера:
– Мать его просто уговорила одного из отдыхающих в Крыму стать отцом, потому что она была суфражистка и хотела доказать, что ей плевать на так называемое порядочное общество.
Так появился на свет Дмитрий Быстро-
летов, никогда не знавший своего биологического отца. Передовые взгляды матери доставили ему немало страданий. Родительницу свою он видел редко. Трех лет от роду его отправили в Петербург, в семью вдовы застрелившегося из-за карточного долга гвардейского офицера, у которой были две дочери. Митя ни в чем не нуждался, но страшно тосковал. «Годы пребывания в Петербурге, – писал он впоследствии, – мне теперь рисуются как розовая, сладкая тянучка, которая досадно вязнет к зубам, а свидания с Осой вспоминаются как свист бича». Оса – прозвище матери.
В 1917-м Быстролетов закончил Севас-
топольский морской кадетский корпус и попал на мировую войну, был участником операций Черноморского флота против Турции. В 1918-м после окончания мореходного училища и гимназии в Анапе поступил вольноопределяющимся, то есть добровольцем на льготных основаниях, в состав Морских сил Добровольческой армии. В 1919-м дезертировал, бежал в Турцию, работал матросом, узнал, что такое физический труд, голод и холод.

Из книг Быстролетова «Пир бессмертных». Видел немецкую подводную лодку и турецкий эсминец, слышал свист снарядов, направленных «в меня». Привык к бессонным ночам, к тасканию мешков на спине, к матерщине и пьянству, к реву волн, к проституткам. Был удивлен, какой нелепицей представляется интеллигентское существование и все эти Толстые и Достоевские, если взглянуть на них с позиций рабочей жизни.
Наконец Дмитрий Быстролетов оказался в Праге – одном из центров русской эмиграции – без средств к существованию и с туманными перспективами. Там он и был завербован сотрудником Иностранного отдела ОГПУ. На сотрудничество с советскими «органами» пошли тогда многие в прошлом непримиримые враги советской власти – от безденежья, от отчаяния, из патриотизма (на этой струне особенно искусно играли вербовщики).
Впрочем, сам Быстролетов в разговоре с Дрейцером утверждал, что завербовали его еще в России, а в Праге «расконсервировали»:
– Он мне сказал, что его завербовали во время Гражданской войны, когда он вместе со своим другом перегнал греческое судно в Евпаторию, где тогда уже были красные и была ЧК. К нему обратился представитель ЧК и сказал, что вот, если ты хочешь помочь родине, то отправляйся с потоком беженцев на Запад, мы тебе со временем дадим о себе знать. И он мне тогда, помню, сказал: «Ну что я там понимал, что я знал, я был молодой человек… Кто же может сказать «нет», когда предлагают быть полезным родине». А потом в Чехословакии он стал секретарем местного «Союза студентов – граждан СССР». Он участвовал в деятельности Союза очень активно. В пражском архиве я видел газеты 1924-25 года, где не раз упоминается его имя. Они противопоставляли себя белоэмигрантам. Например, он и его друзья, когда умер Ленин, выставили почетный караул. И вот как раз тогда советская торговая миссия в Праге его заметила и приютила, дала работу, потому что его хотели выслать из страны.
Эмиль Дрейцер убежден, что в согласии Быстролетова работать на советскую разведку значительную роль сыграла его детская психологическая травма, комплекс заброшенности и ненужности, который он пронес через все детство.
– Что из себя представлял Быстролетов как личность? В чем состояли его убеждения? Почему он пошел в разведку?
– Корни всего того, что с ним произошло, были личные, глубоко личные. В силу обстоятельств своего рождения, этих странных отношений с матерью, он был с младых ногтей ущемленной личностью. Он ощущал свою неполноценность. Когда он оказался за пределами России, то почувствовал внутреннюю необходимость быть вместе с матерью-родиной, без этого он не ощущал себя нормальным человеком. Вот почему его было легко завербовать. Кроме того, он был совершенно нищ. Он пишет прямо, что когда его, наконец, приютило советское торгпредство, он первый раз за многие годы досыта наелся. Он был нищ и готов сделать все, что угодно, потому что ему обещали, что его вернут в Советский Союз, но это надо заслужить, для этого надо что-то сделать.
– То есть, с одной стороны, это неприкаянность, а с другой – самоутверждение и, видимо, романтика шпионажа.
– Да, конечно. Он верил в идеалы революции, потому что он действительно влачил жуткое, нищенское существование… И он, конечно, не знал настоящего лица революции.
Быстролетов получил скромную должность какого-то письмоводителя и поначалу ничем существенным не занимался. Но весной 1927 года советская агентурная сеть в Европе потерпела серию сокрушительных провалов. В руководстве Иностранного отдела ОГПУ прошла первая чистка. Центр тяжести было решено перенести на нелегальную разведку. Именно вследствие этой директивы Дмитрий Быстролетов был переведен на нелегальное положение.
– Он хотел вернуться в 1930 году. Он уже все понял, ему все это надоело. И тут произошел колоссальный провал советской шпионской сети не только в Европе, но, если не ошибаюсь, и в Китае, и в Японии. Вот тогда срочно потребовался новый призыв, и ему предложили остаться на пару лет, но уже в качестве нелегала. В этом занятии был большой элемент риска, и он недаром цитирует пушкинский «Пир во время чумы»: «Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья…» Его привлекало это ощущение. Но он не думал, что это затянется на долгие годы, что, когда он захочет вернуться, ему скажут: стране нужно, чтобы сделал еще это и это, пятое-десятое…

Соблазнения
По многим своим качествам Быстролетов идеально подходил для работы в нелегальной разведке. У него был врожденный артистизм, он свободно изъяснялся на нескольких языках (сам он утверждал, что на 20), сумел получить хорошее и разностороннее образование. Наконец, у него было еще одно качество, о котором целомудренные авторы его казенных жизнеописаний говорить стесняются. Быстролетов был обворожительно красив и умел пользоваться своим мужским шармом. Эмиль Дрейцер рассказывает:
– Сначала он занимался тем, чем обычно занимается разведка: читал газеты в поисках информации, которая могла пригодиться. А потом его первый раз привлекли… Он мне сказал прямо, когда мы с ним встречались: «Я, – говорит, – был молод, хорош собой и знал, как обращаться с женщинами».
В арсенале разведки это оружие занимает далеко не последнее место. Однажды я уже рассказывал на страницах «Совершенно секретно» о том, как гражданская жена руководителя советской агентурной сети в США Якова Голоса Элизабет Бентли после смерти мужа впала в депрессию, и резидент просил Центр прислать ей нового мужа, но Центр замешкался, и Бентли выдала властям всю сеть. Другой пример – дочь американского посла в Берлине Марта Додд, завербованная сотрудником советской разведки Борисом Виноградовым, в которого она страстно влюбилась. Можно вспомнить и донжуанские похождения англичанина Джона Саймондса, который в начале 70-х годов сам предложил свои услуги КГБ в качестве шпиона-любовника. В своей автобиографической книге Саймондс с упоением вспоминает уроки профессионального мастерства, полученные им от двух очаровательных русских инструкторов женского пола. Одна из крупных кинокомпаний приобрела в прошлом году права на экранизацию книги Саймондса, только еще не решила, кто будет играть главную роль – Дэниел Крейг или Джуд Лоу.
На склоне лет Быстролетов не без гордости вспоминал свои мужские победы. Первую из них он одержал еще в Праге. В своих записках он называет даму, с которой познакомился по заданию резидента, графиню Фьореллу Империали.

Из «Пира бессмертных». Я начал работать. Но вскоре пришла страстная любовь к другой женщине – Иоланте. Она мне ответила взаимностью, и мы поженились. Несмотря на женитьбу, я продолжал разрабатывать порученное… И ночи в двух постелях продолжались. В одной я спал как муж. В другой – как помолвленный жених. Наконец, настало страшное мгновение: я потребовал от Фьореллы доказательств бесповоротности ее выбора… Через несколько дней она ухитрилась привезти пакет, в котором оказались все шифровальные книги посольства, умоляя:
– Только на час! На один час!
А потом и Иоланта получила от резидента задание по постельной части…
По сведениям Эмиля Дрейцера, пышный титул своей пассии Быстролетов выдумал – отчасти по соображениям секретности. На самом деле это была скромная секретарша французского посольства. В книге Кристофера Эндрю и Василия Митрохина «Меч и щит» названо подлинное имя этой женщины – Элиана Окутюрьер. Ей было тогда 29 лет.
Что же касается другого страстного романа – с любовницей румынского генерала, то сегодня уже никто не возьмется утверждать наверняка, что он был на самом деле, уж очень бульварно он описан, прямо Поль де Кок какой-то.

Из «Пира бессмертных». За столиком с шампанским во льду мы, вероятно, казались весьма живописной парой – она в глубоко декольтированном платье, я во фраке. Мы шептались, как юные влюбленные. «Если вы меня предадите, то будете убиты, как только высунете нос из Швейцарии», – говорила она мне в ухо, сладко улыбаясь. Я улыбался еще слаще и шептал ей в ответ: «А если вы меня предадите, то будете убиты вот здесь в Цюрихе, на этой самой веранде, над синей водой и белыми лебедями».
Эмиль Дрейцер считает, что на самом деле интимных связей со шпионскими целями у Быстролетова было две-три, не более.
– Я думаю, что он это использовал с француженкой и еще была жена английского агента Олдэма, который сам, кстати говоря, пришел в советское посольство. И то там была другая ситуация: она сама проявила инициативу, потому что ее муж был алкоголик, и она была в совершенном отчаянии.
Операция разработки шифровальщика британского МИДа капитана Эрнеста Олдэма стала крупнейшей профессиональной удачей Быстролетова. В августе 1929 года Олдэм пришел в советское посольство в Париже. В разговоре с резидентом ОГПУ Владимиром Войновичем он не назвал себя настоящим именем и предложил продать британский дипломатический шифр за 50 тысяч долларов. Войнович сбил цену до 10 тысяч и договорился о встрече с Олдэмом в Берлине в начале следующего года. На встречу отправился Быстролетов. Именно тогда он стал выдавать себя за венгерского графа, попавшего в сети советской разведки, и вступил в интимные отношения с женой Олдэма Люси, чтобы крепче привязать к себе супругов.
Отголосок этого сюжета есть в фильме 1973 года «Человек в штатском», снятом по сценарию Быстролетова, который и сам сыграл в нем эпизодическую роль. Фильм рассказывал о приключениях советского разведчика Сергея в нацистской Германии за три года до начала Второй мировой войны. От других шпионских боевиков картина отличалась тем, что в ней совершенно не было тяжеловесной советской идеологии, ностальгии по русским березкам и риторики по поводу высокого долга. Сергей, роль которого сыграл молодой Юозас Будрайтис, был элегантным красавцем, совершающим свои шпионские подвиги легко, изящно и не без юмора. Герой «Человека в штатском» был сродни Джеймсу Бонду, а фильм, как и фильмы бондианы, – слегка пародией. Помню, что меня особенно веселило фальшивое имя Сергея – знатный, но разорившийся венгерский граф Переньи де Киральгазе. Оно напоминало мне слово «керогаз».
Люси Олдэм в этой картине превратилась в жену полковника генерального штаба вермахта, баронессу Изольду фон Остенфельзен. Ее сыграла Ирина Скобцева, а самого барона – Николай Гриценко. Разумеется, никакого алкоголизма и постельных сцен: барон – идейный шпион.
Не лишена документального основания и другая линия фильма – отношения героя с женщиной-офицером гестапо. Рассказывает Эмиль Дрейцер:
– Она была не просто уродлива – у нее было обожженное лицо, в детстве она попала в автомобильную катастрофу. И конечно, было невозможно подойти к ней так, как, скажем, к француженке, сделать вид, что ты в нее влюбился. Француженка была хороша собой и молода, а этой было около 40, и она была совершенно обезображена. Но он нашел психологический ключ. Она была ярой нацисткой, и он пытался все время расспрашивать, как бы подзадоривать: а что такого особенного в этом господине Гитлере, в Геббельсе? Я венгр, жил в Америке и не понимаю, почему у вас в Германии такой большой ажиотаж. И смог ее убедить в том, что он такой наивный молодой человек, который не знает европейской политики. Так постепенно он смог ее соблазнить и стать ее любовником. Вот это, пожалуй, высший класс.
В картине «Человек в штатском» роль штурмфюрера СС Дорис Шерер играет Людмила Хитяева. За бокалом вина она обращает венгерского плейбоя в свою веру: «Вы должны понять, граф, что скоро господином мира станет германская северная раса». «А что вы обещаете нам, венграм?» – интересуется граф. «Радость и честь трудиться под руководством нордического человека!» – с упоением отвечает Дорис. Предмет ее особой гордости – альбом с проектом образцового концлагеря. Все это было откровением в тогдашнем советском кинематографе.

Возвращение
– Понимаете, Эмиль, с Быстролетовым у меня какая-то особенная трудность. Он, конечно, занимает среди советских разведчиков отдельное место. И честно говоря, производит двойственное впечатление. Виноват он сам, его собственные сочинения о его шпионских похождениях – легковесная беллетристика. Но вот человеческая сущность ускользает, за этой позой ее не видно. Да и не видно, собственно, реальных дел. Вот, скажем, в истории с атомной бомбой все понятно, мы знаем: была сделана бомба. А в случае с Быстролетовым – ну, добыл шифры, а дальше что?
– Все, что вы сказали, как раз и объясняет трагедию жизни Быстролетова. Он в конце своей жизни понял то, о чем вы говорите: все, что он добыл – шифры дипломатические, образцы оружия и все прочее, – не было до конца использовано. Он понял, что был пешкой в огромной игре. Он добывал, другие добывали, но Сталин, как известно, запретил анализировать данные: «я сам буду анализировать и соображать, что это значит». В том-то и дело, что его жизнь была практически полностью выброшена в мусорный ящик. Он это понимал и в своей последней книге прямо пишет: ночью я просыпаюсь и думаю о том, на что были потрачены лучшие годы моей жизни, не только мои, но и моих соратников-разведчиков… Страшно состариться и остаться в конце жизни у разбитого корыта. Вот его слова.
Я прекрасно понимаю, что в некоторых эпизодах он как человек вызывает неоднозначные ощущения. Он с детства был человеком подорванного достоинства, поэтому делал многое такое, что его отнюдь не украшает. Но ему это было необходимо для самоутверждения.
Однако мы забежали вперед. Вернемся к тому времени, когда в сталинском Советском Союзе разворачивался Большой террор. В сентябре 1936 года был снят с поста наркома внутренних дел Генрих Ягода. Его сменил Николай Ежов. Начались аресты руководителей Иностранного отдела. Отзывались в Москву сотрудники загранаппарата разведки. Обратно никто не возвращался. В 1937 году получил вызов нелегал Игнатий Рейсс, но решил остаться во Франции и в том же году был убит в Швейцарии в результате специальной операции НКВД. Его друг и коллега Вальтер Кривицкий тоже остался на Западе. Руководитель лондонской нелегальной резидентуры Теодор Малли вернулся и был расстрелян. Получил приказ вернуться и Дмитрий Быстролетов.
– Насколько я понимаю, он знал Игнатия Рейсса, знал Малли, знал, видимо, Кривицкого…
– Да.
– Малли вернулся, а Рейсс и Кривицкий – невозвращенцы. Быстролетов не мог не думать на эту тему, он знал, конечно, что происходит с теми, кто был отозван в Москву. Он был готов к тому, что с ним произойдет, надеялся оправдаться? Почему он вернулся?
– Я думаю, он все-таки до конца не верил… Он был наивен в этом смысле, не понимал до конца причины Большого террора. Он думал, что все-таки это ошибка. Даже когда его арестовали, после ареста. Как многие другие, кстати говоря.
– На самом деле ведь почти все разведчики вернулись. Рейсс и Кривицкий – это редкое исключение. Они все отправились, как кролики в пасть удава…
– На самом деле он не мог не вернуться. Таким было его внутреннее самоощущение – вне страны, в которой он родился, он себя ощущал ничтожеством. Понять это было нелегко, я консультировался и с психиатрами, и с психоаналитиками. К сожалению, вот так это бывает у людей, которые в детстве травмированы. Он это понимал. У него есть глава, в которой он описывает психологические отклонения своей матери, деда, бабушки и так далее. Он это понимал. Он говорил об этом прямо.
– Но неужели Быстролетов не дога-
дывался, что происходит у него на родине?
– Он предпочитал этого не видеть.
В фильме «Человек в штатском» вернувшегося в Москву разведчика с почетом, под бой курантов, по-отечески принимает руководитель разведки и дает ему новое задание – в Испании. На самом деле отправили его совсем в другое место. Для начала его уволили из НКВД и назначили заведующим бюро переводов Всесоюзной торговой палаты. В сентябре 1938 года Быстролетов был арестован по обвинению в шпионаже. Даже его следователь Соловьев не понимал такой покорности судьбе.

Из «Пира бессмертных». Он потянулся. Зевнул. Закурил. И тут до него дошло!
– Погоди! – спохватился он. – Так ты вправду имел такие деньги в руках, Митюха? Три миллиона в валюте?
– Да. У меня была своя фирма и свой валютный счет.
– При наличии иностранного паспорта?
– Нескольких. И все были подлинные!
Соловьев долго смотрел на меня. Его лицо отображало крайнее изумление.
– Так значит, ты в любой день мог с этими деньгами рвануть куда-нибудь в другую страну и прохлаждаться в свое удовольствие по гроб жизни?
– Да, конечно…
Соловьев замер. Рот его приоткрылся. Он нагнулся ко мне.
– И все-таки приехал? – и добавил шепотом, задыхаясь: – Сюда?!
– Да, вернулся. Хотя вполне мог ожидать ареста: иностранная печать об арестах в СССР много писала, и мы были хорошо обо всем информированы.
– Так, почему же ты вернулся?! Баран! Идиот! Кретин! – он качает головой: – Одно слово – гад!..
Я поднял глаза:
– Я вернулся на Родину.
Соловьев передернулся.
– Променял иностранную валюту на советскую пулю?!
Дмитрий Быстролетов не выдержал пыток и подписал все, что от него требовали подписать.
Из приговора военной коллегии Верховного суда СССР. Предварительным и судебным следствием установлено, что Быстролетов на протяжении ряда лет являлся участником антисоветской эсеровской террористической и диверсионно-вредительской организации. Проживая в Чехословакии в эмиграции, Быстролетов установил связь с иностранной разведкой и по ее заданию проник на работу в советское торговое представительство. Работая за границей в советском учреждении, Быстролетов передавал иностранной разведке сведения, составляющие государственную тайну. В 1936 году Быстролетов, прибыв в Советский Союз, устроился на работу во Всесоюзную торговую палату, где и создал антисоветскую эсеровскую группу. В СССР Быстролетов установил связь с агентами английской разведки и передавал им сведения шпионского характера.
С таким составом преступления могли приговорить и к расстрелу, но Быстролетов получил 20 лет лагерей. Почему? Эмиль Дрейцер считает, что вследствие очередной смены руководства в НКВД, – вместо Николая Ежова наркомом стал тогда Лаврентий Берия.
– Именно потому, что он подписал не сразу, он выиграл время и остался в живых. При Берии все-таки, как показывает статистика, расстрелов было гораздо меньше. А подписал он, рассудив: «Ну хорошо, ясно – после следующей пытки меня убьют. И что будет дальше? Мое имя будет навсегда испоганено. Но если я останусь жив, то у меня будет шанс когда-нибудь добиться пересмотра».
Годы, проведенные в лагере, он описал в книге «Пир бессмертных». Ее отличительная особенность в том, что автор не перекладывает ответственность за случившееся на кого-то другого.
Из «Пира бессмертных». В Бутырской тюрьме произошло первое ознакомление с бессмысленностью и массовостью истребления советских людей. Это меня потрясло не меньше, чем моя собственная гражданская гибель. Я не понял, зачем это делается и для чего, и не смог догадаться, кто именно стоит во главе организованного массового преступления. Я разглядел всенародную трагедию, но Великий Режиссер оставался для меня за кулисами, и я не узнал его лица. Я понял, что мелкими фактическими исполнителями являемся мы сами, честные советские люди, строившие свою страну.
Эмиль Дрейцер рассказывает:
– С ним был случай в лагере, и я долго не мог понять, что же произошло, пока мне не объяснил психиатр. На лесоповале охранник подозвал зэка и, когда тот подошел, просто в упор его расстрелял. Потом переставил красные флажки, обозначающие зону, так, что получилось, что заключенный убит при попытке к бегству. Это было сделано на глазах у всех. У Быстролетова, наблюдавшего всю сцену, внезапно парализовало правую сторону тела, руку и ногу. Психиатр, которому я рассказал этот случай, объяснил мне, в чем тут дело. Его естественной реакцией было ударить конвоира. Это означало немедленную смерть – его точно так же расстреляли бы на месте. Он сдержал себя усилием воли – и получил паралич. Тогда он попытался покончить с собой, но не смог парализованной рукой завязать петлю на веревке.
В колымской глуши, на нарах Быстролетов вспоминал альпийские луга Швейцарии, морской бриз Лазурного берега и «тискал романы».

Из «Пира бессмертных». – «Путе-шествие в Беллинцону» или «Девушка и камень», – начинаю я. Потом закрываю глаза – и, странно, вдруг вижу перед собой то, чем была когда-то моя жизнь. Это не воспоминание. Это – или реальность, более действительная, чем мертвый рот с киселем у моих грязных ног, или спасительная мечта и отдых. Не раскрывая глаз, чтобы не спугнуть легкое видение, я продолжаю:
– В тридцать пятом году мне пришлось частенько выезжать по делам из Парижа в Швейцарию. Бывало, вечером, закончив работу, еду на вокзал. Такси еле пробивает себе дорогу в гуще машин и людей. Полузакрыв веки, я устало наблюдаю вспышки разноцветной рекламы, слушаю волны музыки и говора толпы сквозь равномерный шелест движения тысяч автомобильных шин по мокрому асфальту. Мировой город проплывает за окнами такси… А утром поднимаю штору на окне спального вагона, опускаю стекло, высовываю голову – боже, какая сладость! Поррантрюи… Швейцарская граница… Пахнет снегом и цветами… Раннее солнце золотит дальние горы и капельки росы на черепице крыш… По перрону накрахмаленные девушки катят лоточки с пузатыми кружками горячего шоколада…

Прозрение
Быстролетов верил в возможность оправдания долго, вплоть до 1947 года, когда его неожиданно привезли из Сиблага в Москву. На Лубянке его привели в просторный кабинет министра госбезопасности Виктора Абакумова. Министр предложил ему амнистию и возвращение в разведку. Быстролетов отказался. Он потребовал полной реабилитации.
Ответом Абакумова стало трехлетнее заключение в одиночной камере одной из самых страшных тюрем НКВД – Сухановской. А потом – возвращение на каторгу. Подобно многим своим товарищам по несчастью, даже в лагере Быстролетов не разуверился в светлом будущем социализма.
– Вы говорили, что для него существовала разница между режимом и родиной.
– У него была возможность бежать. В Норильском лагере. И он в последний момент решил, когда увидел строительство огромного комбината, который строили заключенные… его захватило это величественное зрелище, захватило чувство, что вот, в моей стране строится такой огромный комбинат, что все, что сейчас делается, в конце концов делается на пользу родины, пусть это и строят заключенные. То есть он был жертвой сталинской пропаганды. Вот в чем дело. Он был сталинистом, я думаю, до 1947 года. Сначала он верил, как многие, что Сталин не знает о том, что происходит. Вот если ему сообщат, как людей ни за что хватают, он это все приведет в порядок. У него перемена произошла постепенно. И, скажем, в 1953 году к тому моменту, когда разворачивалось дело врачей, он уже полностью отождествлял нацизм и сталинизм. К 53-му году он был совершенный антисталинист. Но все-таки верил в то, что социализм должен победить. И только постепенно, в последней книге «Трудный путь в бессмертие» он приходит к пониманию того, что дело даже не в Сталине, что без Ленина не было бы Сталина. К этому он уже пришел под конец – к полному отрицанию коммунизма как идеи.
Он выжил. Был освобожден в 1954-м, реабилитирован в 56-м. Ютясь с женой в убогой коммуналке, инвалид и полностью деморализованный человек, он зарабатывал на жизнь переводами медицинских текстов (помимо диплома юриста, у него был и диплом врача). Постепенно приходило прозрение. Опыт политзаключенного сделал его антисталинистом, но в социализм он верил еще долго.
В 1960-е годы новый председатель КГБ Юрий Андропов задумал «реабилитацию» Лубянки. Появились книги, фильмы, воспоминания о героических буднях разведки. Требовались яркие примеры. Вспомнили и о Быстролетове. Его портрет повесили в секретной комнате боевой славы в главном здании КГБ. Ему предложили квартиру взамен конфискованной и пенсию. Квартиру он взял, а от пенсии отказался. Андропов не знал, что к тому времени бывший восторженный юноша, романтик разведки, превратился в убежденного антикоммуниста.
– Я где-то читал, что в 1974 году, когда началась кампания против Солженицына, Быстролетов инсценировал или фальсифицировал уничтожение своих собственных рукописей. То есть он себя уже идентифицировал как диссидента…
– Конечно. Когда Солженицына выслали, он понял, что он тоже может оказаться в опасности, и инсценировал сожжение своих мемуаров. Он действительно считал себя диссидентом. Это совершенно очевидно – в последней книге «Трудный путь в бессмертие» он приходит к полному отрицанию того, во что он верил в начале своей жизни. По этой причине и сценарий шпионского фильма, который ему милостиво разрешили написать, получился совершенно аполитичным.
– Все-таки поразительная эволюция.
– Именно это меня и толкало, все-таки я столько лет потратил на изучение его жизни. Большинство людей его поколения, даже пострадавших, осталось на прежних позициях: да, были ошибки, но система была правильная. Смогли перебороть себя единицы. За это я в конечном счете уважаю Быстролетова.  
– Для этого надо иметь мужество.
– Он был, бесспорно, мужественный человек.
Дмитрий Быстролетов скончался
3 мая 1975 года. Похоронен на Хованском кладбище в Москве. В 1932 году награжден именным оружием «За беспощадную борьбу с контрреволюцией». Других правительственных наград не имел.