Псы войны

Капитан Борька – солдат удачи. Или «пес войны». Это кому как больше нравится. Сперва он воевал в Афганистане в составе ограниченного контингента. Потом были Приднестровье, Абхазия, Югославия, Чечня (с той, «нефедеральной» стороны), был защитником демократии в Москве, позже в составе французского Иностранного легиона служил в Джибути (Восточная Африка), охранял арабского шейха, возил через границы контрабандное оружие…

Я знаю капитана Борьку с 85-го, когда он был еще молодым лейтенантом и командовал нашим взводом. В сентябре 86-го я получил по голове осколком и, провалявшись пару месяцев в кабульском госпитале, демобилизовался. Наши с Борькой пути разошлись. Позже они пересекались несколько раз и снова расходились. Теперь Борька окончательно осел в Москве. Он неизлечимо болен, по его словам, «думает больше о душе». И рассказывает о своей жизни только близким. Потому что Уголовный кодекс России определяет за наемничество до четырех лет отсидки. А Борька оставшееся время хочет прожить на воле. Почему же он вдруг разрешил опубликовать свою историю? Чтобы те, кто пошел по тому же пути, знали, что их ждет. Одуматься ведь никогда не поздно.

Где-то под Хостом

В Афгане все и началось. Уже после того, как тебя осколком по голове стукнуло. Тебе повезло. Потому что хоть мы с тобой к тому времени уже повоевали прилично, но до откровенного душегубства не опускались. Но потом, под Хостом… Ночью из их кишлака «духи» вышли, у меня три поста вырезали и два бензовоза рванули. Ну и утром мы устроили «зачистку» местности. Всех, сколько было, «зачистили», а потом еще «борта» сверху прошлись. Вот тогда, видно, что-то у меня и перемкнуло, только я этого еще не знал, хотя крови уже не боялся. Особисты наши потягали для порядка. ХАД (афганская контрразведка) приезжал, да так и похерили дело. Не до того было, Хостская операция шла, «цинки» в Союз десятками ежедневно уходили. Война, брат! Да и наши «борта» постарались, так все с землей перемешали, что и разбираться бы никто не стал. Короче, пронесло, и меня в Союз отправили, под Ригу, служить. Долго я там не задержался, через год «побазарил» с замом по тылу, набил ему рожу, и меня тихонько отправили на гражданку. Без скандала. Короче, вернулся домой, в Москву.

С чего начинается Родина

На гражданке в те времена, сам помнишь, делать нечего. В магазинах, с одной стороны, пусто, с другой – кооператоры жируют, а свежеиспеченные «братки» стригут их себе во благо. Рэкет. Короче, поболтался я в тылу, потом кореша встретил – учились вместе. Бестолочью в школе был редкостной! А сейчас – «бригадир». «Быков» у него десятка полтора. Однажды выпиваем, и я ему говорю: так и так, за что, мол, боролись, и вообще, с чего начинается Родина? А он с ухмылкой червонец достает, вот с этого, говорит, и начинается, с этой картинки, а не с той, что в твоем букваре. Короче, взял он меня к себе, и стал я вместе с его «быками» дань собирать, животики кооператорам утюжком гладить. Жизнь размеренная пошла. С год так продолжалось, пока однажды не «побазарили» мы с «быками» из другой команды. Двоих я наповал уложил, а одного добивать не стал. Тысячу раз жалел потом…

Наш авторитет – Хан его кличка – приблизил меня, стал я вроде как телохранителем. Деньгами не обижал и на разборки не посылал. Берег. Так еще год с гаком пролетел.

Как-то раз появилась на нашей территории «залетная» команда и давай свои дела крутить. Попробовали их осадить – не вышло. Пацаны все как на подбор – дерзкие, наглые. Хан меня вызвал, приказал «убрать ихнего старшего». Я возразил ему: мол, если «старшего убрать», то где гарантия, что они развалятся? Уж больно организованны, дисциплина железная. Хан поразмышлял, посадил меня в авто и привез к самому Глобусу, который в большом авторитете был. Выслушал нас Глобус и говорит: «Ну, раз ты такой стратег, то и займись, а я тебе помощника дам, тоже из «отмороженных», вроде тебя, – бывший майор спецназа». Майор толковый оказался, взрывник от бога.

Наши тем временем с «залетными» мир заключили, чем-то поступились, что-то отдали. А мы с майором Валькой планы разрабатываем, отслеживаем, оружие подбираем, команду – короче, проводим подготовку к внезапному нападению. Так с полгода прошло. И в один прекрасный день кончили мы всю «залетную» бригаду одним махом. Они даже сообразить ничего не успели. Старшего их рванули вместе с шестерыми «быками» и дачей в Подмосковье. Еще четверых в обед того же дня «разменяли» из «калашей» прямо на пикничке в лесу. Еще пятерых – по «хатам». Остальные в бега ударились

А через пару месяцев всплывает фактик: вместе с шефом «залетных» на даче отправили мы к праотцам двух грузинских авторитетов, которые приехали к нему по каким-то делам. И один из них самому Отарику корешем приходился. А в начале 90-х Отари Квантришвили очень круто «стоял» в Москве. Короче, потребовал Отарик нас с Валькой-майором, дескать, он сам разберется – казнить или помиловать. Хан тельняшку на груди рвет, кричит, что нас не сдаст, но я-то знал, чего их клятвы стоят. Мы с майором ноги в руки. У Вальки друг был в Молдавии, сослуживец бывший, вот мы к нему в Дубоссары и подались. Осенью 91-го.

Молдавский синдром

Прибыли мы в Дубоссары и загудели, благо все, что было скоплено непосильным бандитским трудом, прихватили с собой. Друг Валькин, Леха, долго гулять не дал, к делу пристроил. Дело законное – новых богатеньких охранять. Платили щедро, в основном «зеленью». Наш занимал солидный пост в правительстве Снегура, но жил и творил на Левобережье, в Приднестровье. Фамилия его была Ластовецкий, кличка Сенатор. Очень политику любил. На ней самые «бабки» и делаются.

Гоняли мы, бывало, транспорт с оружием или продуктами в Россию, на Украину, в Румынию. Охраняли хозяйское добро. Потом Приднестровье отделилось от Кишинева, и что там летом 92-го началось, ты, наверное, помнишь. Молдаване вояки никакие. Сунулись раз-другой в Приднестровье – их отбрили. Они к румынам за помощью, те чуть ли не регулярную армию двинули. Короче, война. Наш Сенатор бурную деятельность развил, в президенты метил, но в одно доброе утро его приложили из «базуки» прямо в центре Дубоссар. Хорошо, нас там не было, мы как раз груз гоняли в Одессу.

Вернулись в Дубоссары уже безработными, но при деньгах. Нет хозяина – куш наш. Куда деваться – война кругом! Попили денек-другой, а потом записались в казацкую дружину. Они все с лампасами, с «Георгиями», чубатые – понты сплошные. Но воевали лихо. Дисциплина – дай Бог любой армии. Сперва нас, москалей, не принимали, а потом выпили мы с ними горилки и откопали в своем прошлом казацкие корни. Так и воевали вместе.

Как-то раз пошли на тот, вражий берег Днестра в разведку и напоролись на румынскую засаду. Положили они больше половины нашей группы – еле ноги унесли. Мы с Валькой ушли, а Леха там остался – я сам видел, как ему ноги «трассерами» перебило. Он орал нам, когда мы уже в воде были: «Не бросайте, парни, добейте, патронов нет застрелиться!» Перебрались мы и сразу к атаману: «Парней выручать надо!» Атаман усы пожевал, батальон поднял, у соседей поддержки попросил. Ударили мы всей силой, а на том берегу уже никого. Только трупы наших – обобранные и опоганенные. Но не все наши тут, кого-то, видно раненых, румыны увели с собой. Рванули вдогонку и километрах в пяти нагнали-таки. Румыны от нас такой наглости не ждали, тем более что тогда вроде как перемирие было. Их примерно рота – человек шестьдесят. Расположились, как на пикнике. Винцо пьют, мяско на кострах жарят. Атаман приказал не стрелять. И мы взяли их «в кинжалы». Половину перекололи сразу, остальных согнали в кучу. Пленных и трофеи пересчитываем, и тут кто-то как завопит в голос: «Станичники, е-мое, это же наши!» Мы к дальнему костру подходим, а там жуть такая: на ломе железном над угольями Леха привязан, голый, корочкой весь покрыт поджаристой. И куски мяса отрезаны. Возле костра один из наших валяется, мычит что-то, а другой распотрошенный весь. Потом ясно стало: они Леху поджарили, а этого, что мычал, заставили мясо Лехино есть, а кровью другого запивать. Ужин такой. Казачки всех румын оставшихся кинжалами и покромсали. От души. А того, что Леху ел, сам атаман пристрелил. Наших мы на своем берегу похоронили. А на следующий день гвалт поднялся – в это время, оказывается, переговоры шли, а мы тут целую роту румын «под ножи» пустили. Сам генерал Лебедь вмешался – с атаманом поговорил, после чего казачки сдали позиции его десантникам, собрали манатки и отбыли домой на Кубань. И мы с Валькой за ними – мы ж теперь тоже вроде как казаки.

Целый год обитали на Кубани. Вместе с казачками, бывало, выезжали на «сакму», так у них походы называются. Вместе за абхазов повоевали. Когда брали Сухуми, рядом на позициях стояли чечены, и командиром у них был рассудительный такой мужичок Шамиль Басаев. Хоть и говорят, что чечены на войне не пьют, не колются, – брехня все это. Невозможно без этого на войне, сам знаешь. И мы с ними пили, медикаментами делились. Я с Басаевым в нарды играл. К себе нас с Валькой звал. Отказались мы. Помогли абхазам, а потом через Кубань – домой, в Москву. На Курском вокзале разбежались, сговорившись встретиться через пару недель

Страсти-мордасти около власти

Прибыл я домой, пообнюхался, пришел к выводу, что если сам не нарисуюсь, то специально меня никто искать не будет. Главное – не мелькать на глазах. Купил хату на другом конце Москвы и давай думать, чем далее заниматься. Сижу перед телевизором, думаю, попиваю, а в телевизоре щеки Гайдара во весь формат. Объясняет, что, мол, нехорошие люди давят демократию, и давайте-ка, дорогие россияне, защитим ее. Тут же Валька звонит. Видал, говорит, что в Москве творится? Короче, договорились встретиться в Останкине. Встретились, а возле Останкина бой идет. Натуральный. Переждали стрельбу, глядим, мимо нас трое бегут в камуфляжах, на рукавах повязки вроде как со свастиками. И при оружии. Сиганули мы на них из кустов, аккуратненько пришибли всех троих, но не совсем, трофеи – два «калашникова» и один «ТТ» – забрали и деру, потому как вроде войска стали подтягиваться. Так перебежками добрались аж до Моссовета на Тверской. Глядим – баррикады, народ суетится. Мы в штаб дружины заходим, тут я тебя и встретил.

ОТСТУПЛЕНИЕ АВТОРА. В ночь со 2 на 3 октября 1993 года волей судьбы я оказался в штабе народной дружины в Моссовете. Служил тогда в Таджикистане и в Москву приехал с выездным караулом – сопровождали платформы с техникой и грузами. По прибытии сдал груз и бойцов в комендатуру. Вроде как возвращаться надо, а тут в Москве что-то типа войны заварилось. Толком не разбираясь, кто кого, я прямо в камуфляже двинул в сторону Кремля. Пробираясь через перегороженную баррикадами Тверскую, завернул в штаб, где и столкнулся с Борькой, которого узнал сразу, хоть мы не виделись почти семь лет.

Короче, организовали мы при этом штабе что-то вроде спецкоманды для особых поручений, подобрав десятка два бывших спецназовцев и оперов. С нами даже каскадеры были: Андрей Ростоцкий, Серега Лоздейский, Сева Хабаров, актер Театра Маяковского Юрка Соколов (народный артист сейчас). Соколов и Ростоцкий – личности теперь известные. Ходили в рейды в район Белого дома, отнимали оружие у баркашовцев, вычисляли снайперов на арбатских высотках (одного спустили на землю, он по безоружным на набережной у Белого дома долбил), ну и пили, благо водку защитникам демократии подвозили немерено и безвозмездно. Потом война закончилась, мы с Борькой и каскадерами попили еще с недельку, и я уехал. Борька и майор Валя остались в Москве.

Балканская кампания

Мы с Валькой остались пока в Москве. У него проблема с дочкой возникла. Влюбилась в паренька, а у него что-то с головой после тех октябрьских событий. Он Белый дом защищал. Приводит нас Валькина дочь к возлюбленному, а он в квартире заперся, не открывает. Ломанули дверь, парня за стол посадили, водки ему – стакан-другой, рассказывай! Тут он нам и вывалил, аж волосы дыбом. Он в Белом доме был, и когда все «шишки» типа руцких-хасбулатовых сдались, их, рядовых защитников, вывезли в район Измайловского парка и в Лосиноостровский лес и там пустили в расход из пулеметов. Трупы грузили на «бортовухи» и за Москву – закапывать.

Короче, забрали мы Валькину дочку вместе с парнем и рванули обратно на Кубань. Наш атаман сообщил, что есть возможность смотаться в Югославию, помочь братушкам сербам. Мы согласились сразу, тем более что приехавший посредник дал неплохой аванс – по тысяче «зелени» на брата.

Добирались через Питер, при помощи штаба ХДС (Христианско-демократический союз). Приехав, сразу влились в состав сербской армии. Первый отдельный Восточно-славянский батальон. Валька был главспецом по разминированию-минированию, а я командовал взводом разведки. Комдивом у нас был дивизионный генерал Радко Младич. Состав – казаки, украинские оуновцы, сербские четники, поляки, белорусы, короче, все, кому дома делать нечего. Платили неплохо. В обороне – восемьдесят «зеленых» в сутки. Активная оборона – сто. Наступление – сто пятьдесят. За разведрейды – отдельная плата. Но это если ты спец хороший (снайпер, минер, разведчик) и если делом доказал, что спец. А остальное «мясо» получало по пятьдесят «зеленых» в день в лучшем случае. Строго было. Со спиртным на позициях – ни-ни. Отвели в тыл на отдых – хоть упейся. С пленными лишнего не позволяли, никаких зверств, в крайнем случае – в расход, но с уважением. Сербы все дыры затыкали нами и в пекло любое нас вперед бросали.

Труд наемника тяжек. Ничего общего с романтикой. Как только подписал контракт – теряешь всякие права. Ты – вне закона. По всяким там международным законам никакого права на защиту, на наемника не распространяются положения Женевской конвенции, будучи пленным, он не подлежит обмену и так далее. Как проститутка без паспорта: клиент платит, а ты и пикнуть не моги, только поворачивайся. Но зарабатывали мы хорошо. Хотя сразу все и просаживали

Как-то раз гуляли в Вене. Гудели дня три. И вот с утречка сидим на Пратере в кафе. Подсаживается к нам благообразный такой господинчик и на чистом русском предлагает заработать денег по нашему профилю. Послали мы его на том же языке, а он не уходит и с улыбочкой нам про то, как уважает наш нелегкий труд. Ну а когда назвал сумму за трехдневную работу, мы согласились. В тот же день на автобусе прибыли в город Загреб, центр Хорватии. «Работодатель» наш сразу по прибытии объяснил, что дело предстоит плевое, всего-то вырезать хутор в шесть-семь семей недалеко от городка Баня-Лука. Сам он представился начальником отдела контрразведки хорватской армии. Отказываться было себе дороже.

Погрузили нас в микроавтобус и под конвоем отвезли на место. Дождались сумерек, выдали оружие, гранаты, указали цель, и контрразведчик этот предупредил, что, пока мы будем «работать», нас будет охранять батальон славной хорватской армии. Ну мы и пошли. А чего нам было делать? Жить-то охота. Нас пятеро, а вокруг «усташей» рыл двести. Контрразведчик, так же улыбаясь, оружие у нас забрал, в микроавтобус посадил и отвез в Загреб, в гостиницу. Я его спрашиваю по дороге: «А чего ж нас в расход не пустишь? Свидетели все же». А он мне: «Да какие вы свидетели, вы исполнители, а убивать вас нет смысла по двум причинам. Во-первых, вы и сами будете молчать, во-вторых, я сомневаюсь, что вам захочется возвращаться обратно после всего, что вы натворили. Так что предлагаю контракт с правительством Хорватии», – и бланки готовые достает. Ну, я сразу понял, что откажись мы, то и до Загреба не довезут. Подписали мы те контракты, отдохнули в гостинице (под охраной) и через три дня – на позиции.

Определили нас на горячий участок в районе Приштины. Постоянно контролировали, чтобы мы не дали деру. А такое очень часто случалось, особенно в среде наемников. Пахали и на сербов, и на хорватов. На тех, кто платил больше на данный момент. Тогда хорваты платили поболее, и в один прекрасный день к нам перебежала группа знакомых хохлов-оуновцев. Они даже не удивились, когда нас увидели. Воюем. Скоро хорваты в наступление поперли, сербы покатились назад. А мы все момент выбирали, чтобы к своим вернуться. И вот как-то раз вернулась хорватская разведгруппа из сербских тылов и четырех «языков» приволокла, а среди них двое казачков, с которыми я и в Приднестровье был, и на Кубани горилку пил, и в Сербии хлеб делил. Да двое сербов еще. Хорватский полковник Бегич нам после их допроса сказал: «С сербами мы сами разберемся, а вот русских вы впятером завтра перед всем полком и кончите. На этом ваша проверка будет окончена». Что же они с пленными сербами вытворяли! С одного живьем шкуру сняли, а другого распяли на кресте и в «дартс» играли, ножи кидая, пока он кровью не истек. Ну а мы ночью перекололи хохлов-оунцев, которые наших пленных охраняли, вызволили станичников и махнули к своим через линию фронта. Пришли, повинились. Сербы хотели нас к стенке прислонить, да атаман не дал. Тихонько отправили нас назад в Россию, от греха подальше. Так я опять в Москве оказался. Уже 95-й заканчивался.

ОТСТУПЛЕНИЕ АВТОРА. Я тогда как раз в Москву перебрался и восстанавливался на службу в МВД. Позвонил матери Бориса, она дала его телефон. Он тогда кололся вовсю и водку пил по-страшному. Я его с иглы снял и даже на работу в клуб «Сохо» устроил к Табакову-младшему. А потом Борька опять пропал.

Доллар акбар!

Да уж пропал. Я так тебе благодарен был тогда, и жизнь вроде налаживаться начала, но тут опять Хан на меня вышел. Напомнил мне все мои грехи и попросил не обольщаться, что Отарика кто-то прикончил. Мол, те деньги, которые за мою голову Отарик давал, он и сейчас может получить, но, памятуя о наших отношениях… Короче, чего надо? Фактически ничего, говорит. Смотаться пару-тройку раз в сторону Юга в качестве охранника груза, и все. Первый раз до Ростова и обратно за три дня управились. Что возили – черт его знает. В июне 96-го погнали в очередной рейс. Встретили нас в Ростове, но груз не приняли, а посадили в микроавтобус и повезли. Нас трое – охранники и курьер. И встречавших трое. Все славяне. Ехали день, ночь, по степи. Мы даже вздремнули, а когда проснулись, оказалось, что находимся на территории суверенной Ичкерии и люди вокруг – самые что ни на есть настоящие «моджахеды». Нам объяснили, что мы должны влиться в ряды доблестных защитников чеченской независимости и другой альтернативы у нас нет. Один из моих напарников возмущаться стал, так мы и чихнуть не успели, как его голова уже смотрела на нас с шеста. Так я стал «духом».

Воевать поначалу, правда, не воевал, но минно-подрывному делу, основам маскировки, рукопашки, стрельбе молодежь обучал. Кормили «от пуза», даже денег давали раз в неделю. Когда сто баксов, а когда и пятьсот. Басаев к нам приезжал. Кстати, узнал меня, даже хотел к себе забрать, да наш главный – Леча – раскричался. Шамиль посмеялся и уехал.

А в конце июля наш отряд двинулся к Грозному. Просачивались группами по три-четыре человека. Прятались в домах несколько дней, а потом началось. О том, что полторы тысячи боевиков устроили пятнадцати тысячам федералов в августе 96-го в Грозном, ты, наверное, слышал. У наших бардак – и их бьют. У «чехов» каждый знал свое место. Дисциплина железная. Деньги – щедро. За каждый день – наличными. За каждый труп – премия. Если единицу техники из строя вывел – оттопыривай карман. Откуда у них денег столько? Потом ясно стало: курьеры возили, вроде тех, что я охранял. Мне так и сказали – прямым текстом. Кроме того, в Грозный вошли лишь «профи», те, кто прошел курс подготовки и не раз бывал в деле. Новичков не брали. Там и арабы были, и негры, и хохлы, и русские, и прибалты, и голландцы – сам видел, общался. Я по нашим не стрелял. Но мины, «растяжки», фугасы ставил исправно. А куда денешься, если постоянно пасут? Да и деньги. За деньги народ пахал как одержимый. «Доллар акбар!» – так они прикалывались.

Вскоре мне это все надоело до чертиков, выбрал я момент и троим своим конвоирам сунул ха-а-рошую «тройную лягушку» (вид мины-«растяжки»), да так удачно, что даже добивать не пришлось. Карманы у них почистил, «аусвайсы» забрал и к своим. Подобрала меня разведгруппа Софринской бригады. Они из окружения выходили. Ну, я им сказал, что, мол, из сводного отряда Приморского спецназа, отбился от своих. Поверили… Так с ними и выбрался. А поскольку косил я под контуженного, то по выходе в тыл определили меня в госпиталь, откуда я дал деру и вскоре опять прибыл в Москву. Задерживаться не стал, благо деньги были, родных повидал, оформил загранпаспорт и улетел на Кипр. Потом перебрался на Лазурный берег, во Францию, в Ниццу. Там и познакомился с Михой. Он бывший русский, служил в Иностранном легионе Французской Республики. Он мне и посоветовал пойти в Легион. Да так все красиво обрисовал, что я через несколько дней катил на скоростном экспрессе в Марсель. Там, километрах в сорока, есть маленький городишко Обань, а в нем «учебка» Легиона.

Иностранный легион

Французы к легионерам относятся с бЧльшим отвращением, чем к местным бомжам-клошарам. Причины объяснить не могу, и не потому, что не понял за два года, – слишком сложно это. Сейчас Легион почти наполовину состоит из русских, чехов, поляков, белорусов, украинцев, молдаван. Прибалты есть, негры, алжирцы, прочие арабы, англичане, голландцы – вся Европа и Азия. Единственно, кого там нет, – это французов. Только офицеры – французы. Для них это что-то вроде штрафной роты, где год за три идет.

На первых порах принимают практически всех желающих, но потом идет жесткий отсев. Предпочтение отдают узким специалистам. Минеры-саперы-взрывники, снайперы, спецы по РЭБ (радиоэлектронная борьба) – эти вообще на вес золота, ну и просто крепкие ребята, имеющие солидный боевой опыт. Конкурс я прошел «со свистом», после того как отжался от пола триста раз, пролетел их полосу препятствий за одну треть норматива и уложил в рукопашке капрала секунд за пять-шесть. Меня даже не тестировали – сразу в курсанты определили. Потом пять месяцев учебы (без выхода за территорию, на всем готовом, плюс 800 франков в месяц на банковский счет). Учеба – лафа. Французский язык в основном. Конечно, марш-броски, стрельба, тактика – короче, все, чему я их и сам бы поучил. Обстановка терпимая. Все держатся своими кругами – либо по интересам, либо по цвету кожи и языку. За малейшее нарушение – сразу за ворота. После нашей родной армии «учебка» Легиона – детский сад. Дедовщины нет, офицеры вежливые.

Через пять месяцев подписал контракт на три года и был зачислен в батальон морской пехоты (дивизия «МЭРИН») на должность пулеметчика с окладом в 7543 франка. Это примерно 1400 баксов. Вообще-то у них первоначальная ставка легионера – 5645 франков, но морпехи, десантура и спецы получают надбавку. Можешь добавлять классность, сдавая нормативы снайпера, минера, гранатометчика. Короче, за каждую освоенную специальность идет 15 процентов надбавки к жалованью. Я через полгода уже 45 процентов к своему имел, так как сдал нормы снайпера, сапера-минера и парашютиста с малых высот, да еще подрабатывал частными уроками рукопашки – брал недорого, и клиенты были.

Служил я в Ницце, Сен-Тропезе. Места курортные, богатеньких море, соблазнов хоть отбавляй, да и службой сильно не допекали: отслужил до 18-00, и если в наряд не идешь, то до шести утра свободен. Многие подрабатывали в ночных клубах, на дискотеках в роли секьюрити, вышибал. Правда, военная жандармерия пасла это дело, но и они ведь деньги любят – откупались. Я тоже подрабатывал. В отеле «Риц», одном из самых крутых в Ницце. Короче, крутились. Бывало, кто-то из наших нанимался к богатым арабам в охрану. У этих шик такой: друг перед дружкой выеживаются, и если кто-то может ввернуть в разговоре, что у него охрана из легионеров, то у остальных глаза повылазят от зависти. Шейхи платили немерено. Наши парни просто плевали на контракт с Легионом и шли к шейхам охранять их миллионы, дворцы, гаремы

Бывали у нас и командировки. Франция, несмотря на конец века, еще имеет колонии. Но в Джибути, в Океанию, в миротворческие силы ООН посылают только легионеров. Как нам объяснил командир батальона капитан Легоф, самый идеальный вариант, это когда французы сидят дома, спокойно трудятся, рожают детей и не знают, что Франция воюет. Вот для этого и нужен Легион.

В командировках оплата – один к двум и более. И стаж – один день за два. Ну а если боевые действия, то и поболее. Я тоже смотался в Джибути. Это дыра такая в районе Красного моря и Персидского залива. База там авиационная и морская. Вот ее и охраняли три месяца.

Господи святый! Вот это клоака. Уж думал, что в Афгане все перевидал. Пылища днем страшная. То хамсин с пустыни, то самум с гор – ветры такие, и жара до 70 градусов на солнце. А ночью ноль градусов. Прививок вкололи целый букет от всех недугов сразу. Но в итоге все равно не убереглись. Скинулись как-то всем взводом и купили двух девок местных. На десять дней. Потом, как положено, дали денег, еды и домой отправили. Ну а через пару дней началось. У всего взвода повально – температура под сорок, сыпь по всему телу, жар и кашель с гнойной слюной, зеленой. Нас всех в карантин и давай вакциной колоть. Да без толку. За четыре дня похоронили девять человек. Начальство базы в панике – срочно самолет транспортный вызывают, чтобы эвакуировать нас во Францию. Пока связались, пока прилетел, пока погрузились, пока долетели в Марсель (штаб-квартира и центральный госпиталь там), еще семеро сгорели. И в госпитале двое. Итого за неполную неделю из тридцати трех человек восемнадцати не стало. Остальных откачали. Оказалось, девушки наградили нас каким-то уникальным «вирусом Ласса». Смертность от него – процентов восемьдесят. А у нас получается – померло всего 55 процентов. Причем в основном азиаты, а наших этот вирус берет слабо. И вообще, косит он только мужиков. Нас потом в «Сюртэ» таскали (это тайная полиция) – диверсию подозревали. В общем, поправился я – и опять в Ниццу, в свою часть. Опять служба, приработки в кабаках, дискотеках… Это длилось до осени 98-го, пока не познакомил меня Миха с одним типом постсоветского розлива. Звали его Швейцер Михал Михалыч. В Ницце у него пара дискотек своих, пяток магазинов, бордель в Сен-Тропезе.

Арабский вариант

Когда Миха только познакомил меня со Швейцером, тот мне даже понравился. Веселый такой, хлебосольный малый, страдающий от «ностальжи».

Как-то раз гудели мы с Михой в свободное от службы и работы время в кабаке Швейцера, а тут сам Швейцер приехал и с ним два араба. В хламидах белых, все пальцы в перстнях. Все трое тоже малость под мухой. Швейцер нас увидел и машет рукой – ко мне, дескать. Подсаживаемся, знакомимся. Оч-ч-чень крутые шейхи из Кувейта, сидят на нефти, денег у них немерено, все в этой жизни куплено, и не хватает самой малости – двух-трех крутых ребят из Легиона в личную охрану. Швейцер переводит, мы условия ставим, а те только согласно кивают. У нотариуса контрактик составили, согласно которому мы с Михой должны иметь по двадцать штук баксов в месяц на всем готовом, не меньше восьми выходных и два отпуска в году – две недели и месяц. Плюнули дружно на контракт с Легионом и попросту дали деру – так что во Французской Республике я считаюсь дезертиром.

Стал я чем-то вроде телохранителя-секретаря-порученца у одного шейха, а Миха у другого. Моего звали Абу-Хусан, Михиного – Абу-Хасан. Были они близнецы и сыновья очень крутого шейха, но, бросив дома свои и гаремы, предпочли мотаться по свету. Про один такой рейс я по гроб жизни вспоминать буду с дрожью в коленках.

Полетели мы с ними в Южную Америку. Добрались до Боготы, это в Колумбии. Там нас встретили, погрузили в джипы и повезли. Два наших шейха и нас, охраны, пятеро. Ехали часа два. Прибыли на какой-то аэродром и вертолетом – в джунгли. А там дружок их жил. Вилла у него неплохая, охраны человек сто, и на лбу написано, что торгует дружок кокаином, который сам и производит. А наши шейхи закупают товар и перепродают. От нас это не скрывали.

Заключили они сделку, вечером устроили банкет – обмывают. Они пьют, нюхают свежеизготовленный товар, а мы охраняем. Потом хозяева «дурковать» начали и поспорили, у кого охрана круче. Ну и началось. Нас пятеро, да из охраны этого дружка пятеро. Сначала стреляли по мишеням. Ничья. Потом и до спарринга дошло. Дружок выставил двоих, шейхи – нас с Михой. Первый Миха вышел. Он за минуту на полу оказался – такой ему соперник достался. Без сильных повреждений обошлось, правда. Потом мой черед настал. Я своего сделал секунд за десять – уж больно неповоротлив был. Опять ничья. Тогда дружок наших шейхов выставил своего «козыря». Хороший мулатик был. Условились драться на мачете. Я отказаться хотел, но хозяин мне такую цифру на бумажке нарисовал, что я в ответ только замычал. Сделал я этого мулата, ведь у меня же по САКОНБу (спецкомплекс ножевого боя) всегда было чуть лучше, чем у других. Убивать, правда, не стал. Дружок – к нашим шейхам: продайте! Шейхи не продали

Вернулись мы домой в том же составе, что прилетели. Выдали мне мою сумму «налом», и я попросил отпуск, положенный по контракту. И очень был удивлен, когда мне отказали. Я – в скандал. Вот тут-то мне очень популярно, а самое главное – на русском языке объяснили, что я – червь и раб своего хозяина и что про контракт я могу забыть, потому что нет никакого контракта. А чтоб у меня не возникало лишних вопросов, посадили меня на пару недель в зиндан – в домашнюю тюрьму наподобие колодца. А когда вытащили на белый свет, я горячо заверил своего владыку, что буду верен ему до гроба. Только с того момента стал думать об одном – как «сделать ноги». Но и он не дурак: почти полгода держал меня во дворце. Я гарем его охранял. Девок там было около полусотни. Жены (три штуки) с детьми – отдельно. Остальные – наложницы. Часть штата – постоянная, часть – переменная. Даже пара наших была: одна из Курска, другая из Харькова. Но у них свои заботы, у меня свои. Через полгода владыка, видать, посчитал, что спесь с меня сбил, стал опять брать с собой в путешествия. Шансов для побега практически не было, так как в поездках у меня отбирали все наличные, кредитки. Ждал случая поудобнее. И дождался.

Опять Афган

Поехали мы с владыкой в Пакистан. По делам наркобизнеса. Абу-Хусан мужик был деятельный и бизнесом своим занимался всерьез. География его партнерских отношений была довольно обширна: от Южной Америки до «Золотого треугольника» в Индокитае. Торговал он и героином, и опиумом, и кокой. Не брезговал оружием. Еще и в папашкином нефтяном бизнесе солидную долю имел.

Короче, Пакистан. Город Пешавар. Места мне знакомые, рядом Афган. Даже язык еще не забыл. Хозяин мой имел общий интерес с главарями местных «духов», что контролировали торговлю наркотой в приграничных районах Пакистана и Афгана. Хозяин – клиент солидный, партии берет большие, самовывозом, платит только наличными. В одном он просчитался: думал, что может работать со всеми. Короче, поехали мы в горы, в сторону афганской границы. Там у них завод и склады были. Охрана у нас серьезная – из местных «духов», два бронетранспортера. Ну и угодили в классическую засаду, которую организовал конкурент того, с кем хозяин сделку наладил. Видать, обиделся конкурент.

Красиво и профессионально нас взяли. Сначала пару фугасов рванули, так точно, что бэтээры с охраной в ущелье улетели, потом снайперы остальных минут за пять перещелкали. Только ту машину, где хозяин и я сидели, пули стороной облетали – чтоб не задеть Абу-Хусана моего, клиента солидного. Я его из машины выкинул, прижал собой и поогрызался чуток – троих положил. Только шейх увидел, что мы с ним вдвоем остались и его вроде убивать не собираются, стряхнул меня, автомат отобрал, руки кверху поднял, да как заорет по-своему. В общем, подошли к нам, мне руки повязали, хозяина моего под белы рученьки взяли, посадили нас в машину, повезли в обратном направлении километров шесть-семь, а там уже «вертушка» дожидается. Наша, родная, МИ-8. Погрузили нас, и через часок мы приземлились уже в Афгане. Того «духа», что нас в плен взял, звали Гелани-хан, и я о его делах еще в 80-х наслышан был. Лютый. Держали нас с хозяином раздельно. Но без хамства. Даже не били. Часто с места на место перевозили. Хозяин мой, видать, несговорчив был или условия сделки с новым партнером его не устраивали.

Только в ноябре 99-го перевезли нас вертолетом на новое место. Когда выводили, глянул я по сторонам и ахнул: знакомые места! Кундуз, где я в свою бытность воином Советской Армии бывал, и не раз. Оттуда до границы километров сорок-пятьдесят, а там Таджикистан, там наши «погранцы». Решил, что другого шанса не будет. «Духи» не знали, что я русский, стерегли вполглаза, и в одну из ночей я «дернул». Придавил одного охранника, другого только оглушил слегка, забрал «калаш», пяток рожков, гранаты, нож, пару лепешек и двинул на север. Дня через два уже рассматривал участок границы. Пытаться пройти внахрап было рискованно, «погранцы» пришили бы меня как нарушителя. Короче, пока я думал, судьба сама распорядилась. Должно быть, те, от кого я сбежал, на хвост мне упали – вечером третьего дня я засек рядом с собой движение. Обложили. Плюнул я на все осторожности и, как стемнело, рванул по камышам к реке. «Духи» – за мной. Помотал я их по камышам, боекомплект весь выпустил, чтобы внимание своих привлечь, – и в воду.

На нашей стороне шум засекли и, видать, поняли, что кто-то от «духов» с боем уходит. Подождали, пока я в воду брошусь, и погоню мою отсекли огнем. Выбрался я на тот берег, руки вверх задрал да как заору: «Расцветали яблони и груши!»

Обогрели меня на заставе, накормили, сообщили куда следует и на другой день «бортом» в Душанбе, в штаб. Там со мной разбирались особисты из контрразведки, для которых легенду я давно сочинил и вызубрил. О том, как в 96-м уехал из России и не вернулся (это чистая правда). Как меня похитили в Европе работорговцы и продали богатому арабу-педику. И был я у него в наложниках аж четыре года. Но вот поехал мой хозяин в гости к другу в Афган, а друга зовут Гелани-хан, и торгует он наркотой, а с моим владыкой у него общий бизнес. А потом истинную правду рассказал, как сбежал, как шел к границе, как речку переплывал.

Долго держали. Передопрашивали часто. Покрутили они меня, пробили, видать, по своим каналам, и стал я им совершенно неинтересен, потому как отпустили на все четыре стороны. Я там и сослуживца своего по Афгану встретил – он подтвердил часть моей легенды, а когда меня отпустили, помог добраться до Москвы.

Кое-что из своих капиталов, что были на счетах в Европе, все-таки спас, живу на них. Здоровье, правда, ни к черту. Нога левая отсыхать стала, легкое, тоже левое, гноится, как тогда в Джибути. Вот вроде и все. Смерти я давно не боюсь. Об одном жалею: годы ушли, и никому я, кроме себя самого, на хрен не нужен.