«Скоро весь взвод сойдет с ума»

Книжечка, изданная для солдат вермахта, с краткой историей третьего рейха. Рабочие материалы капитана Владимира Шейнцвите

«Совершенно секретно» публикует дневник безымянного унтер-офицера 257-го пехотного полка группы армий «Центр»

Недавно, будучи на Новодевичьем кладбище, подошел к могиле Зои Космодемьянской. Я и раньше бывал на этой аллее, где в основном похоронены участники Отечественной войны. Но впервые обратил внимание на два обелиска, стоящие рядышком с фигурой отважной партизанки. Слева – памятник Вите Худякову – юному харьковчанину, замученному в гестапо. Справа – скромный обелиск с портретом юноши в красноармейской ушанке и поблекшими от времени буквами. Но можно разобрать, что здесь покоится капитан Красной армии, член ВКП (б), орденоносец Владимир Григорьевич Шейнцвит. Родился в 1923 году (ровесник Зои), похоронен в 1943-м. Единственный сын.Захотелось узнать о молодых людях подробнее. Написал в Харьков, в Совет ветеранов. Увы, ответа не получил. Из Центрального архива Минобороны РФ, что в подмосковном Подольске, ответили: да, у нас хранятся документы о капитане Шейнцвите. Главное управление кадров Минобороны разрешило выдать личное дело, справки командования, протоколы опросов (так было принято – именно опросов, а не допросов) пленных, которые вел Володя, записи о его деятельности в качестве автора и диктора передач на МГУ – мощной громкоговорящей установке.
Из автобиографии, написанной Шейнцвитом на фронте в ноябре 1942 года, я узнал, что он родился в 1923 году в Берлине. И вместе с родителями – работниками советского торгпредства – прожил в Германии почти 13 лет. В 1937 году семья вернулась в Москву; Володя окончил школу, поступил на биофак МГУ.
В первые дни войны записался в студенческий батальон, оттуда добровольцем в действующую армию. В совершенстве владеющего немецким, его направили на Калининский фронт, в политотдел Четвертой ударной армии, в отделение, занимавшееся работой среди войск и населения противника. До населения – тысячи километров, а германские позиции вот они, в 400-500 метрах от наших. Володя Шейнцвит выдвигался со своей установкой еще ближе. В одном донесении я прочитал: вел передачу в 30-40 метрах от немецких окопов.
Политрук Шейнцвит опрашивает пленного солдата 6-й роты 2-го батальона 257-го пехотного полка 83-й пехотной дивизии Вильгельма Штрайха. Ему 31 год,
в вермахте с февраля 1940-го, воевал в Голландии, Бельгии, Франции. С января 1942 года на Восточном фронте, под Великими Луками и на Смоленщине. Явно напуган, охотно отвечает на вопросы. Подтвердил, что на них произвели большое впечатление листовки, звуковые передачи, в которых рассказывалось о судьбе конкретных солдат, попавших в плен, о положении Германии по письмам конкретных лиц.
Возникла дерзкая идея: пусть Штрайх обратится к своим однополчанам. И не в записи, а, так сказать, в прямом эфире. Будет лежать в окопчике рядом с Шейнцвитом и станет разговаривать с теми, кого он знает и кто знает его. Идея понравилась, но Владимира, полагаю, предупредили: под твою личную ответственность, черт его знает, что ему взбредет в голову в последний момент.
Поздним вечером, когда стало относительно тихо, над немецкими позициями на окраине смоленского городка Велиж раздался голос, уже знакомый многим немцам, оказавшимся здесь. На безукоризненном немецком диктор произнес: «Солдаты 257-го пехотного полка! С вами сейчас будет говорить ваш однополчанин Вильгельм Штрайх!» Стало совсем тихо. Штрайх рассказал, что в советском плену не так страшно, как это расписывали офицеры из роты пропаганды, что его накормили, перевязали царапины, конечно, допросили, но не били, не издевались. Отправят ли его в Сибирь, чего все так боятся, он не знает. Но плен, считает Вильгельм, – единственная возможность вернуться домой живым.
Эксперимент с выступлением пленного в прямом эфире признали эффективным. Об этом свидетельствовали и пока немногочисленные пленные – сдавшиеся добровольно и взятые в бою.
В один из дней Шейнцвиту принесли дневник, найденный в блиндаже, откуда вышибли немцев. Звание и фамилия автора не указывались, но, судя по записи, принадлежал он унтер-офицеру того самого 257-го пехотного полка 83-пехотной дивизии.
Вообще-то ведение дневников и в Красной армии, и в вермахте запрещалось. Но их заводили, как правило, высшие офицеры. О дневниках рядовых слышал очень редко. Записи вели, в частности, многие немецкие военачальники, включая фельдмаршалов. В официальных бумагах было немало лукавства. А личному дневнику доверяли свое выстраданное, зная, что, кроме самого автора, никто это не прочтет. Ан нет, прочитали…
Вот и дневник неизвестного унтер-офицера, погибшего на смоленской земле летом 1942 года, прочитал офицер 4-й ударной армии Калининского фронта Владимир Шейнцвит. Прочитал и понял, почувствовал, как прозревают солдаты и сам унтер-офицер. Происходит это мучительно трудно, медленно. Прочитал Володя и перевел. Наверное, какие-то фрагменты из дневника использовались в листовках и звуковых передачах. Дневник бережно хранился в Центральном архиве Минобороны без малого семь десятилетий и вот впервые публикуется.
Познакомьтесь с этим уникальным документом. Каюсь, не удержался от коротеньких комментариев, скорее, эмоциональных заметок на полях: они набраны курсивом.

Хроника осмысления
Выдержки из дневника унтер-офицера, захваченного при разгроме немецкого гарнизона в деревне Козодево.
1 января 1942 г. Готовимся к погрузке. Ужас сколько разного барахла. Одних саней только 3775 штук. Сани – значит в Россию.
2 января. Отъезд. Майор Гилль с нами. Переезжаем через Руан. Это во Франции. Большие потери под Москвой вынуждают германское командование перебрасывать резервы через всю Европу.
5 января. Польский ландшафт. Кутно. Дома без заборов. Варшава, разрушения. Данцигский вокзал. Дуемся в карты.
8 января. Полька забирает у нас белье для стирки. Кроме нее никто не хочет стирать на нас, говорит она. Женщина в лагере.
14 января. Лыжи… лыжи… лыжи. Сам майор с нами занимается. Близится Россия.
18 января. Приезд в Полоцк. Марш
25 километров. Прибываем в Витебск. Город разрушен. Жители и дети в лохмотьях. Идем в казармы. Идет строительство, строят солдатский клуб. Для русских имеется театр.
19 января. Кто-то поджег солдатский клуб.
20 января. 1-й батальон выступает в направлении Велиж. Это как раз к позициям 4-й ударной армии на Смоленщине.
21 января. Ужасный мороз. Женщины с мольбой просят хлеба. Прокладываем связь.
24 января. Из Суража в Беляево. 30 ки-
лометров? Идем на лыжах… Все больше и больше обмороженных товарищей. Я обморозил себе пальцы ног и не могу идти. Кушать нечего.
26 января. Русские бомбили и сбрасывали листовки. Тревога. Пожары.
28 января. В 7 часов тревога. Погиб Фриц. Товарищи говорят о смерти. Бдительность, бдительность… Готовность к бою. Говорят, что в 7 километрах стычки с врагом. Плохое настроение. Нас кто-то обстреливает. Погиб лейтенант Куммер, Мюллер тоже. Я достаю коньяк и одеяло для светомаскировки. Один из батальона говорит по-русски. Русская хозяйка разговорчива. Ее дочь изучает медицину в Ленинграде… На передаточном пункте ужасно много обмороженных. Ночью вдруг возвращаются 7-я и 8-я роты и капитан Ойлини. Ровно в полночь возвращается штаб полка и полковник. Перестрелка.
29 января. Дежурю у рации. Положение очень серьезное, но не безнадежное. Русские нас окружили. Написал прощальное письмо. Интересно, дошло оно?
2 февраля. Ужасный обстрел… Товари-
щи 25 часов без передышки вели бой. Лейтенант Даус и унтер-офицер Шлифер сошли с ума. Скоро весь взвод сойдет с ума.
3 февраля. Клаус Штразе подсчитал, что у нас 56% потерь. Наш дом находится под огнем. Выход из дома завален. Проламываем стену. Рядом 13-летняя девушка и 23-летняя женщина. Они говорят по-немецки. Соседей расстреливаем. Вот так буднично, без эмоций, как «тянем провода» или «обморозил пальцы ног». Знают немецкий? Значит, русские шпионы. Ни на одном допросе в этом не признался бы. А дневнику доверился.
4 февраля. Героди и обер-лейтенант Штице погибли. Штирдау погиб. В пулеметной роте почти все погибли.
5 февраля. Ландесшютцен Майер расстрелян за то, что покинул свой пост. Мы взяли пленных. Они думают, что их расстреляют. Мысли о доме. Враг опять ворвался в город. Мы бросаем ударную группу на врага, и его удалось оттеснить. На перекрестке улиц лежат убитые товарищи.
9 февраля. Уже 14 дней не мылись и не брились. Фу ты, черт, снаряд разбил дом рядом. Говорят, что к нам идет подкрепление. С воздуха нам бросают боеприпасы и продовольствие. Ландесшютцен убегает.
11 февраля. Наше подкрепление подошло на 25 километров. По-видимому, они послезавтра будут здесь… Большинство из нас награждены железными крестами. Беккер делает ироническое замечание по этому поводу. Я его серьезно одергиваю. Оказывается, автор убежденный нацист. В другом месте грозится доложить в штаб о таких настроениях.
14 февраля. Русские танки наступают в районе 7-й роты. Иогриф погиб. Сбросили ящики с железными крестами… Голод.
23 февраля. День Красной армии. В честь этого мы обстреливаем русских из наших тяжелых орудий.
25 февраля. Сидим под печкой и ждем артнаступления русских. Прямое попадание русской артиллерии в штаб роты Вильмерса. 7 убитых, двое ранены. Убиты лейтенант Мюллер и фельдфебель Мюллер.
26 февраля. Русские подбили 9 наших танков. Опять прямое попадание в штаб. Убиты Мюллер 3-й и Мюллер 4-й, а также фельдфебель Мюллер. Русский снайпер убил Францеля прямо через амбразуру в голову. Черный юмор насчет порядковых номеров Мюллеров.
21 марта. Русская передача из рупора. Вебер приказал «ответить» огнем. В эту ночь на звуковке работал Володя.
27 марта. Слушаем русские и украинские песни о покинутых девушках.
29 марта. Вечером русские опять говорят по немецки. Чисто. Чисто – значит Шейнцвит.
1 апреля. Получили почту. Русские стреляли из какой-то новой ужасной пушки. Непонятно, что это за пушка. Много домов сразу загорелось. А возможно, много пушек? Что-то одновременно покрыта большая площадь. Много убитых.
2 апреля. Утром с Адольфом разговор о русской передаче. Петер о чем-то спорит. Ночью опять русская передача. Неясно, о чем разговор и о чем спорят. Но слушают!
8 апреля. Русские обстреливают нас из леска. Вечером через реку передача русских.
10 апреля. Учеба: как бороться с танками.
12 апреля. Русская передача через реку. Они рассказывают о правде в России. Неужели это правда? Кто его знает.
20 апреля. Весенняя погода. День рождения фюрера. Майор выступает с речью. Послали врача к русским военнопленным. Наши заболели сыпным тифом.
21 апреля. Сожгли у русских 25 домов. Еще подожгли у русских 30 домов.
22 апреля. Русские нас сильно обстреляли. Получили почту. Говорят, что ночью получили известие от Вильгельма Штрайха. Говорят, что он выступал по радио. Неужто он жив? Ходит об этом много разговоров.
30 апреля. Ночью пропагандистская радиостанция русских. Музыка напоминает дом. Черт возьми, и так тоскливо.
4 мая. Бесконечный обстрел. Опять поет сталинский орган. Наступление танков на севере. Русская передача.
7 мая. Сначала тяжелый обстрел, а потом опять русская передача… Ночью беседовал с Нильсоном и Плейтоном. Беседовали об утренних приветствиях. Они говорят, что это не защита родины, а просто убийство. И я им сделал строгое замечание.
8 мая. Опять обстрел. Нильс много болтает о передаче. Он что-то пишет в своем дневнике. А мне говорит, чтобы я не совался туда, где я этого не понимаю. Надо будет об этом доложить.
13 мая. Русская радиопередача.
23 мая. Дождь. Беседовал с Оттен на тему: переход в плен и солдатский долг. Интересно, что он скажет. Русская радиопередача.
24 мая. Вечером русская радиопередача.
31 мая. Ночной марш в Беляево… В половине домов жителей нет. Они ушли в партизаны. Зачем?
3 июня. Эрвин Зимерс получил отпуск. Богослужение. Будь он проклят, этот католический поп.
12 июня. Марш. Идем по дороге.

Это был его последний марш по советской земле.
По лаконичным записям видно, как под огнем «Катюш» и голосом из «звуковки» задумывался, прозревал германский солдат.