Тень Гиммлера

шеф СС Генрих Гиммлер

Двадцать второго апреля 1945 года в концлагерь Равенсбрюк прибыл гауптштурмфюрер СС Франц Геринг с приказом освободить польских и французских евреек. Они должны были пешим порядком дойти до пункта, где их ждала автоколонна шведского Красного Креста. Комендант лагеря отказался подчиниться, ссылаясь на приказ шефа Имперского управления безопасности (RSHA) Кальтенбруннера о полной ликвидации заключенных. Тогда посланец снял телефонную трубку и потребовал соединить его с полицейскими казармами в Любеке. В эти дни там располагался штаб рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера – приказ исходил лично от него. Получив подтверждение, комендант спросил, что делать с Versuchskaninchen – «подопытными кроликами», то есть жертвами медицинских экспериментов. И получил ответ: отправить с той же партией. Общая численность избежавших ликвидации составила пятнадцать тысяч человек.

Освобождение заключенных Равенсбрюка было частью сделки, которую Гиммлер пытался заключить с западными союзниками при посредничестве президента шведского отделения Международного комитета Красного Креста графа Фольке Бернадотта, двоюродного брата короля Густава. «Они – моя самая надежная инвестиция», – сказал однажды рейхсфюрер о евреях.

Гиммлер намного раньше других главарей рейха осознал, что Германия может проиграть войну. Еще в августе 1942 года в житомирской штаб-квартире СС он согласился с предложением своего подчиненного, шефа внешней разведки Вальтера Шелленберга, начать переговоры о компромиссном мире на Западе при условии, что сам он не станет их заложником и в случае неудачи не будет выгораживать Шелленберга. Осенью того же года Гиммлер начал разматывать клубок антигитлеровского офицерского заговора и сразу установил, что зараза гнездится в абвере.

В марте 1944-го Гиммлер два дня кряду встречался со знаменитым астрологом Вильгельмом Вульфом, который предсказал, что жизнь Гитлера будет подвергнута опасности примерно 20 июля и что он умрет ранее 7 мая 1945-го, причем причиной смерти будет алкалоидное отравление.

Шелленберг впоследствии уверял, что рейхсфюрер «знал все» о заговоре. Во всяком случае, он знал о нем столько, сколько не знал ни один из заговорщиков в отдельности. В ходе повальных арестов после 20 июля 1944 года, когда в «Волчьем логове» взорвалась бомба Штауффенберга, не взяли никого лишнего, но взяли всех. Почему он не принял превентивные меры? Ответ до банальности прост. Гиммлер выжидал. Ему были нужны контакты заговорщиков с союзниками, и он был готов поставить крест на Гитлере.

ДОКЛАД ИЗ «КРАСНОГО ДОМА»

Ровно через три недели после неудачного покушения Штауффенберга, 10 августа 1944 года, столица Эльзаса город Страсбург подвергся единственной за всю войну бомбардировке. Страсбург был одним из безопаснейших мест в центре Европы. В его Hotel de la Maison Rouge, описанном еще Виктором Гюго и переименованном немцами в Rotes Hous, проводили досуг промышленники и банкиры, теноры и кинозвезды, венценосные особы, отставные и действующие политики нейтральных и оккупированных стран.

Наибольшим разрушениям подверглись улицы, прилегающие непосредственно к «Красному дому», – исторический центр города, не имеющий никакого военного значения. Британская бомба сбила с пьедестала памятник генералу Жану-Батисту Клеберу на одноименной площади. Наутро по развалинам рыскали офицеры СС. У всех подъездов отеля были выставлены немецкие часовые, и никто не мог ни войти, ни выйти из отеля без допроса. По городу поползли слухи, что в «Красном доме» собиралась верхушка СС, а то и всего рейха.

Слухи эти были недалеки от истины. 10 августа в «Красном доме» собрались воротилы немецкой промышленности – представители концернов Krupp, Rochling, Messerschmitt, Volkswagenwerk, Rheinmetall. На совещание их пригласил рейхсфюрер СС. Излишне говорить о том, что империю СС и немецких промышленников связывали тесные и взаимовыгодные отношения. От имени Гиммлера к собравшимся обратился обергруппенфюрер Шейд. В первых же фразах он заявил, что война, вне всякого сомнения, проиграна. Перед немецким частным бизнесом стоит неотложная задача – заложить экономический фундамент четвертого рейха. С этой целью правительство передаст промышленным компаниям значительные средства, чтобы они открыли свои предприятия за рубежом. Запрет на экспорт капитала, сказал Шейд, отныне отменяется. Новая национал-социалистская политика – экспортировать столько капитала, сколько возможно. Выслушав Шейда, участники совещания перешли к обсуждению практических деталей

Союзники знали о конференции в Страсбурге и бомбили город в надежде, что среди его участников будут первые лица. Содержание совещания стало известно союзникам благодаря присутствовавшему на нем агенту, составившему донесение, известное в истории разведки как «Доклад из «Красного дома». Знала о нем, хотя, возможно, и не в таких подробностях, и советская разведка. Гиммлер готовился к военному поражению Германии не по-дилетантски.

В начале 1945 года он впервые заговорил с Шелленбергом об отстранении Гитлера от власти. В ответ Шелленберг, зная фатальную нерешительность шефа, свел его с директором берлинской клиники Шарите профессором де Кринисом. Тот подтвердил Гиммлеру, что фюрер страдает быстро прогрессирующей болезнью Паркинсона. Подозрения, что Гиммлер готовил «заговор врачей» (версия Шелленберга), вряд ли основательны. Максимум, на что он решился, это организация встречи личных врачей Гитлера с Борманом, где они сообщили о своих опасениях. Как и следовало ожидать, беседа не возымела ни малейшего эффекта.

Тем временем Шелленберг действовал по своим каналам, и весьма успешно. Настолько успешно, что попал под подозрение гестапо. В Берлин для допросов в декабре 1944 года был вызван Карл-Хайнц Кремер, специальный представитель рейхсфюрера СС в Стокгольме. На совещании руководителей РСХА шеф гестапо Йозеф Мюллер неожиданно спросил Шелленберга: «А вы тоже британский агент? У вас, должно быть, будут неприятности с этим вашим Кремером. Вам придется многое объяснить». Однако явных улик у Мюллера не было. Кремер отрицал все обвинения. Шелленберг вызволил его из узилища, дав личное поручительство.

ЖОЗЕФИНА

Мюллер шел по ложному следу. Но интуиция его не обманула. Именно в Швеции свила гнездо измена.

Одна из немногих нейтральных столиц Европы, Стокгольм в годы Второй мировой войны был центром дипломатической и разведывательной активности. Трудно даже перечислить все предпринятые здесь попытки мирных переговоров: эти переговоры в Стокгольме просто никогда не прекращались.

Одним из частых визитеров Стокгольма был Карл Герделер, бургомистр Лейпцига и один из заговорщиков 20 июля, схваченный еще до покушения. У него были прекрасные связи в шведском истеблишменте. Вместе с банкиром Маркусом Валленбергом он неоднократно встречался с британским посланником сэром Виктором Моллетом, выходцем из семьи банкиров, имевшей до войны тесные связи с немецкими финансистами. Среди тайных собеседников Моллета были и посланцы Гиммлера. Весной 1943 года Моллет впервые встретился с Шелленбергом.

Это свидание не осталось незамеченным для сотрудника Управления специальных операций (SOE – служба по организации саботажа и диверсий и связи с антинацистским подпольем в оккупированных странах, подчиненная непосредственно премьер-министру Соединенного Королевства) Питера Теннанта, работавшего в посольстве в должности пресс-атташе. В Лондон полетело донесение, ответом на которое было глухое молчание. Однако со стороны своего коллеги, сотрудника SIS Питера Фолка, Теннант встретил полное понимание. Спустя полтора месяца глава резидентуры SOE в Стокгольме передал Теннанту конфиденциальное послание шефа конторы, самого сэра Чарльза Хамбро: festina lente («спеши медленно»), что в данном случае означало «не бери в голову». Но Теннант к указанию высокого начальства не прислушался несмотря даже на то, что Моллету стало известно о его донесении, и последний постарался, насколько возможно, отравить Теннанту существование.

Перед Фолком, который приехал в Стокгольм в конце лета 1943 года, была поставлена конкретная задача. Ему предстояло взять под наблюдение Карла-Хайнца Кремера. Кремер появился в шведской столице годом раньше с женой и дочерью и жил на широкую ногу. Он называл себя специальным представителем Гиммлера и пользовался экстраординарными привилегиями.

Фолку удалось завербовать горничную Кремеров, которая жаловалась подруге на властный характер и вечные придирки фрау Кремер. Став агентом британской разведки, горничная вскоре выяснила, что наиболее важные документы ее хозяин держит в ящике стола, который всегда заперт, а с ключом расстается лишь однажды в сутки, отправляясь принимать ванну. Омовения Кремера продолжались полчаса. Этого времени горничной вполне хватило, чтобы снять слепки с ключей посредством куска сливочного масла, сразу же после операции замороженного в морозилке. Вскоре горничная начала бесперебойно снабжать Фолка материалами из запертого ящика, которые после фотографирования аккуратно возвращались на прежнее место.

Содержание одного из первых же документов сразило Фолка наповал. Это была запись частных бесед Рузвельта и Черчилля на Квебекской конференции в августе 1943 года, текстуально точно передающая в том числе крепкие выражения британского премьера в адрес советского вождя, причем у Кремера стенограмма оказалась спустя считанные дни после события. На другом документе, составленном в госдепартаменте США, имелись отметки, указывающие на то, что бумага была в обращении в британском Форин-офисе. В обоих случаях Кремер хранил в ящике своего стола не копии, а оригиналы, которые, судя по их содержанию, должны были быть уничтожены. Среди донесений Кремера имелись также ежемесячные детальные сводки о производстве английскими заводами военных самолетов

Как явствовало из сопроводительных депеш Кремера, документы поступали от агента под кодовым именем Жозефина. После того как Фолк отправил с курьером в Лондон первую партию материалов, ему было приказано прибыть в Лондон для встречи с сотрудником MI-5 Энтони Блантом. Встреча состоялась спустя два месяца, в декабре 1943 года, в одном из лондонских клубных ресторанов. Блант внимательно изучил новые документы, привезенные Фолком. Как вспоминал Фолк позднее, Блант уверял его, что многие обороты представляют собой явные германизмы, а потому и документы, всего вероятнее, поддельные. Но дело в том, что Фолк в августе 1941 года работал на конференции двух лидеров в Рейкьявике и видел там документы, оформленные точно так же, а кроме того, слышал те же самые выражения и заявил Бланту, что считает их американизмами. «Он казался обескураженным и в конце концов свернул со своей колеи», – пишет Фолк.

Под конец разговора Фолк выразил опасение, разделявшееся его коллегами в Стокгольме, для которых советская угроза была гораздо более явной, чем для Лондона: он считал, что документы такого уровня секретности ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки русских. Фолк был несказанно поражен, когда Блант ответил с не свойственной ему твердостью: «Я могу категорически заверить вас, что обмена такого рода информацией не существует. Единственное, что интересует русских, – это когда будет открыт второй фронт».

Блант стал агентом НКВД в начале 1937 года. И лишь в 1940-м – сотрудником британской разведки.

Тем временем в Стокгольм прибыл новый помощник британского военного атташе майор Эван Батлер. Именно этому человеку были поручены предметные переговоры с Шелленбергом. Батлер был обаятельным человеком, бегло говорил по-немецки и до войны несколько лет прожил в качестве журналиста в Германии, где чрезвычайно сблизился с Рейнхардом Гейдрихом. Его портили лишь тик лица и регулярные запои. Батлер не подчинялся главе стокгольмской резидентуры. Его лондонским куратором, которому он докладывал непосредственно, был Энтони Блант.

В феврале 1945 года Батлер запросился домой и, получив отказ, впал в депрессию. Однажды он, напившись до положения риз, рассказал Фолку о том, что переговоры, которые ведут Виктор Моллет с Шелленбергом, имеют целью обеспечить финансовые интересы заинтересованных компаний и банков, в том числе империи СС. Батлер сказал также и о своих собственных, отдельных переговорах с Шелленбергом: по его словам, грядет тайный массовый исход в Швецию нацистских военных преступников, включая Гиммлера.

Спустя три дня Фолк и Теннант, с которым тот поделился информацией, получили каждый от своего начальника строгое распоряжение не задавать Батлеру никаких вопросов. Впоследствии выяснилось, что предупреждение исходило от Бланта. Оба поняли, что стали невольными свидетелями игры, ставки в которой превосходят всякое воображение.

О том, кто скрывался под псевдонимом Жозефина, историки разведки спорят до сих пор. Представитель абвера в Стокгольме майор Фридрих Буш терзался завистью к успехам Кремера, его образу жизни, его девушкам и ресторанам. Глубокий знаток истории шпионажа времен Второй мировой войны Дэвид Кан пишет в своей книге «Шпионы Гитлера»: «Буш был уверен в том, что Кремер фальсифицирует бoльшую часть своей информации и что некоторые должностные лица абвера покровительствуют ему, потому что он помогает им в их валютных операциях». Неясные подозрения в отношении Кремера имелись, как мы уже знаем, и у гестапо.

ШПИОНСКАЯ БИРЖА

Рисунки из газеты Illustrated London News от 2 июня 1945 года: Гиммлер (?) сразу после ареста; на смертном одре; футляр и ампула с синильной кислотой; советские офицеры, осматривающие труп Гиммлера. Последняя сцена в реальности места не имела и является плодом чистого вымысла английского художника

Дипломатам и сотрудникам спецслужб, работавшим в шведской столице, было отлично известно, что резидент японской разведки в Стокгольме генерал Макото Онодера (cогласно некоторым источникам, он возглавлял всю японскую шпионскую сеть в Европе) устроил настоящую биржу по купле-продаже секретных документов. В этом бизнесе у него не было политических предпочтений. Как рассказал Фолку эстонский военный атташе Саарсон, Онодера просил его предложить вниманию британцев, с которыми эстонец поддерживал хорошие отношения, некоторые донесения советских агентов. Материалы представляли собой протоколы совещаний британского военного кабинета, причем из сопроводительных записок и пометок явствовало, что они побывали в руках аналитиков СД

Из всех советских кротов на Британских островах самым осведомленным одно время был член кембриджской «великолепной пятерки» Джон Кернкросс, личный секретарь лорда Хэнки, имевший доступ ко всем документам британского кабинета, включая переписку двух лидеров. В марте 1942 года Хэнки ушел в отставку, и Кернкросс стал работать в шифровальном центре Блетчли-Парк, откуда он поставлял советской разведке информацию в неимоверных объемах. Однако материалы, выкраденные Фолком из письменного стола Кремера, можно связать с Кернкроссом лишь отчасти.

…Осенью 1945 года британские оккупационные власти арестовали Марию Луизу Шинке – старшего и наиболее доверенного секретаря Вальтера Шелленберга. От нее стало известно, что Гиммлер и Шелленберг начали готовить свой побег уже в начале 1945 года. Шинке и гауптштурмфюрер Франц Геринг должны были сопровождать их в Швецию. Фрау Шинке показала, что в последние месяцы войны ее шеф находился под неусыпным наблюдением гестапо; по распоряжению Гиммлера он перевел свой офис в особо охраняемый загородный дом, где были оборудованы и жилые помещения; пищу, во избежание отравления, готовили здесь же Шинке и другая секретарша, тоже переехавшие на казарменное положение. Гиммлер настоял также, чтобы в офисе Шелленберга постоянно дежурили две собаки, а одна из них сопровождала Шелленберга во всех поездках. В таких условиях готовить побег и вести переговоры на эту тему было исключительно сложно. Тем не менее к началу мая все было готово: переведены деньги в рейхсмарках и иностранной валюте, доверенные люди с безукоризненными документами ждали в назначенных местах.

Однако побег рассматривался как крайняя мера. Рейхсфюрер претендовал на видную роль в послевоенной судьбе Германии. Его разменной монетой стали заключенные подчиненных ему лагерей. Первая встреча Шелленберга с графом Бернадоттом состоялась 16 февраля 1945 года. Спустя два дня Шелленберг доставил графа в ставку Гиммлера в Хохэнлишене для продолжения переговоров об участи скандинавских евреев. В итоге из лагерей смерти были освобождены практически все евреи скандинавских стран и несколько шведских подданных, осужденных в Германии за шпионаж. По распоряжению рейхсфюрера бывшего командующего Армией Крайовой генерала Тадеуша Бур-Коморовского, руководителя утопленного в крови варшавского восстания, передали швейцарским властям. Гиммлер предлагал на обмен и двадцать пленных британских офицеров, уже собранных в партию. При этом точные условия сделки оставались неясными. Во всяком случае, одним из условий должно было стать освобождение Гиммлера от какой бы то ни было уголовной ответственности. В лице Бернадотта Гиммлер и в особенности Шелленберг приобрели влиятельного покровителя, который, как мы увидим ниже, сделал все от него зависящее.

21 апреля в два часа утра состоялась встреча Гиммлера с представителем шведского отделения Всемирного еврейского конгресса Норбертом Мазуром. Рейхсфюрер заявил, что если бы державы еще до войны согласились с изгнанием евреев за пределы Германии, никакой еврейской проблемы не возникло бы. Затем он сообщил, что концлагеря были главным образом «центрами трудовой переподготовки» и что проявления жестокости со стороны персонала строго наказывались. Гиммлер выразил горькие сожаления по поводу лживой пропаганды, которой союзники окружили лагеря.

«Когда я отпустил в Швейцарию две тысячи семьсот евреев, – горестно поведал он Мазуру, – они развернули персонально против меня кампанию в прессе – будто бы я освободил их исключительно с целью создать себе алиби. Но у меня нет нужды в алиби. Я всегда делал только то, что считал справедливым, – то, что было жизненно важно для моего народа. Я отвечу за это. За последние десять лет ни на кого не вылили столько грязи, сколько на меня. Я никогда не придавал этому значения. Даже в Германии сегодня всякий может сказать обо мне все, что пожелает. Газеты за границей развернули против меня кампанию, которая совсем не вдохновляет меня на дальнейшее освобождение людей из лагерей».

Последняя встреча Гиммлера с Бернадоттом имела место 23 апреля в шведском консульстве в Любеке. «Великая жизнь фюрера близится к концу», – торжественно возвестил рейхсмаршал, накануне покинувший Берлин.

НЕЛЕГКИЙ ДЕНЬ 30 АПРЕЛЯ

Гитлеру доложили об этой встрече вечером 28 апреля. Радио Би-би-си со ссылкой на агентство Рейтер сообщило, что Гиммлер ведет через Бернадотта тайные переговоры о мире, предлагая Эйзенхауэру капитуляцию немецких армий на западном фронте. Сообщение перехватил пост радиопрослушивания министерства пропаганды. После взрыва неистовой ярости Гитлер, как пишет очевидец, пилот-испытатель Ханна Рейч, «впал в какое-то оцепенение, и на некоторое время в бункере воцарилась тишина». Успокоившись фюрер заявил, что поступок Гиммлера – подлейший акт предательства, с каким он когда-либо сталкивался. Именно в эту ночь Гитлер вступил в брак с Евой Браун, продиктовал завещания и, наконец, приказал генералу Риттеру фон Грейму, которого он назначил вместо Геринга главнокомандующим люфтваффе, и Ханне Рейч арестовать Гиммлера

В политическом завещании он объявил об изгнании из партии и со всех государственных постов Геринга и Гиммлера, которые «запятнали несмываемым позором всю нацию, тайно вступив в переговоры с врагом без моего ведома и вопреки моей воле». Президентом рейха и верховным главнокомандующим он назначил гросс-адмирала Карла Дёница.

Если Геринг к этому времени уже был арестован силами СС в Берхтесгадене, то Гиммлер не только оставался на свободе, но и продолжал командовать дисциплинированными и стойкими войсками. Он не знал, что уже 26 апреля шведский консул в Любеке граф Левенхаупт заявил Шелленбергу, что Гиммлер как партнер по переговорам для Запада неприемлем. Шелленберг ничего не сказал об этом Гиммлеру.

К моменту смерти Гитлера курьер еще не успел доставить текст завещания Дёницу, который находился в своем штабе в Плёне в Шлезвиге. Поэтому 30 апреля, в день смерти Гитлера, Борман направил гросс-адмиралу радиограмму, в которой, однако, извещал его лишь о назначении преемником фюрера, но не о его смерти. Дёниц был поражен выбором и, справившись с потрясением, ответил радиограммой, начинавшейся словами: «Мой фюрер! Моя преданность вам беспредельна». 1 мая около полудня пришла новая депеша из бункера за подписью Бормана. «Завещание вступило в силу», – гласила она. Тремя часами позднее Геббельс сообщил Дёницу о кончине фюрера. В 10:20 вечера гросс-адмирал выступил по радио с обращением к нации. «Моя первейшая задача, – заявил он, – спасти Германию от уничтожения наступающим врагом – большевиками. <…> В сложившихся условиях <…> англо-американцы будут вести войну не в интересах своих народов, а исключительно ради распространения большевизма в Европе».

В тот самый день, а возможно, и час, когда умер Гитлер, а Дёниц узнал о своем назначении, в штабе гросс-адмирала появился Гиммлер. О том, как проходила эта встреча, известно прежде всего из мемуаров самого Дёница.

Его визит, пишет гросс-адмирал, «показал мне, что он явно рассчитывал на назначение главой государства. Здесь крылся источник потенциальной опасности. Гиммлер имел в своем распоряжении вооруженные силы по всей стране. Я не имел никаких». Гиммлер, продолжает мемуарист, появился около полуночи в сопровождении шести офицеров СС. Дёниц, ожидая от рейхсфюрера, по его словам, чего угодно, положил под бумаги на своем письменном столе снятый с предохранителя пистолет.

«Я протянул Гиммлеру телеграмму о моем назначении. «Пожалуйста, прочтите это», – сказал я. Я пристально наблюдал за ним. По мере чтения выражение изумления и неподдельного смятения отразилось на его лице. Все его надежды, казалось, рухнули. Он сильно побледнел. Наконец, он встал и поклонился. «Позвольте мне, – сказал он, – быть вторым человеком в вашем государстве». Я ответил, что этот вопрос не подлежит обсуждению и что я никоим образом не смогу воспользоваться его услугами». Уехал Гиммлер, по словам Дёница, около часа ночи.

Адъютант Гиммлера штурмбаннфюрер Хайнц Махер излагает тот же сюжет несколько иначе. По его словам, в эти последние дни рейха Гиммлер ездил в Плён из Любека почти ежедневно, всякий раз с большим эскортом. Приезжал и 30 апреля. Вернувшись в Любек вечером, Гиммлер получил от Махера сообщение, что гросс-адмирал просит его спешно вернуться. «Мне это не нравится, – сказал Гиммлер Махеру. – Мы только что от него. Что-то случилось. Пожалуйста, возьмите побольше людей». Махер отобрал для поездки тридцать шесть испытанных ветеранов СС. Кортеж вернулся в Плён около полуночи, и это единственное совпадение с воспоминаниями Дёница. Разговор был вовсе не таким коротким, как описывает Дёниц. Беседа затянулась до утра. Она продолжалась после того, как Дёниц отправил телеграмму Гитлеру (насчет неколебимой преданности) и после его обращения к нации, начинавшегося словами: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина». Все это время адъютанты в соседнем помещении пили коньяк, атмосфера была вполне дружелюбной. Направляясь к выходу, Гиммлер столкнулся с Греймом и Рейч, у которых на руках был приказ об аресте рейхсфюрера.

Рейч излагает их диалог следующим образом:

Рейч. Это измена, г-н рейхсфюрер

Гиммлер. Измена? Нет. Вот увидите, история рассудит иначе. Гитлер желал продолжения борьбы. Он был одержим гордостью и честью. Он хотел проливать немецкую кровь, когда ее уже не осталось. Гитлер был безумен. Это нужно было остановить гораздо раньше.

Рейч. Гитлер умер отважно и гордо. А вы, Геринг и прочие живете, как отъявленные предатели и трусы.

Гиммлер. Я делал то, что мог, чтобы сохранить немецкую кровь и спасти то, что еще осталось от нашей страны.

Засим рейхсфюрер беспрепятственно удалился. Дёниц пишет, что 6 мая он снял Гиммлера со всех постов. «Когда впоследствии я узнал больше обо всех зверствах, совершенных в концентрационных лагерях, я пожалел, что отпустил его на волю». Возможно, рассказ Махера наиболее близок к истине. Гиммлер впервые появился в штабе Дёница еще до назначения последнего преемником Гитлера. Гросс-адмирал, выслушав сообщение о скорой кончине фюрера, выразил полную готовность служить под верховным командованием Гиммлера. В тот момент, когда Дёниц узнал о том, что назначен президентом и главнокомандующим вооруженными силами рейха и что рейхсфюрера приказано арестовать (оба известия содержались в политическом завещании Гитлера), он и Гиммлер обсуждали план капитуляции Гамбурга. Эта дискуссия продолжалась за обедом, на который были приглашены Рейч и фон Грейм, а также адъютанты гросс-адмирала и рейхсфюрера. Маловероятно, чтобы Ханна Рейч разговаривала с Гиммлером за обеденным столом в том мелодраматическом тоне, в каком выдержан описанный ею и процитированный диалог.

МАСКАРАД НЕ УДАЛСЯ

Так или иначе, шансы Гиммлера на какую-либо роль в послевоенных судьбах Германии таяли на глазах. Как раз в эти дни появились первые сообщения агентства Рейтер и кинохроника Pathe о концлагерях. Сильно осложнила Гиммлеру задачу утечка о его мирных предложениях Эйзенхауэру. На первый план для Гиммлера вышел вопрос личной безопасности – ему нужно было отсидеться в спокойном месте, пока осядет пыль.

Один из британских офицеров утверждал, что видел Гиммлера в ставке Дёница 12 мая. По свидетельству нового министра иностранных дел рейха Шверин фон Крозига, рейхсфюрер сказал ему в первых числах мая: «Они никогда не найдут меня. Политические события развиваются в мою пользу. Я скроюсь и дождусь перемен».

Гиммлер выехал из Фленсбурга с документами на имя Генриха Хитцингера, провинциального полицейского, осужденного несколько месяцев назад за «пораженчество» и приговоренного к смерти.

Перед последним путешествием рейхсфюрер сбрил усы. Его сопровождала группа из четырнадцати человек. В нее входили его личный врач обергруппенфюрер СС

Мертвый Гиммлер (?) и живой. На правой фотографии отчетливо виден шрам между ухом и глазом, отсутствующий на лице самоубийцы

д-р Карл Брандт, личный хирург обергруппенфюрер СС Карл Гебхардт, обергруппенфюрер СС Отто Олендорф, личный секретарь Гиммлера штурмбаннфюрер Йозеф Кирмайер и адъютанты оберштурмбаннфюрер Вернер Гротманн и штурмбаннфюрер Махер, а также два офицера охраны и семь офицеров штаба рейхсфюрера. У всех на руках были документы о том, что группа демобилизована из частей полевой полиции по болезни и направляется в Мюнхен под присмотром д-ра Гебхардта. На всех была разномастная униформа без знаков отличия и плащи поверх кителей. Судя по описаниям, группа производила впечатление банды головорезов. Для полноты картины человек, называющий себя Хитцингером, по-пиратски налепил себе на левый глаз черную нашлепку.

Поначалу группа передвигалась на четырех автомобилях, затем вынуждена была отказаться от них и шла пешком. 18 мая группа достигла городка Бремерверде. Здесь было принято необъяснимое решение. Речка Осте, которую предстояло пересечь, отличается мелководностью, и сотни беженцев преодолевали ее вброд. Однако на обоих мостах стояли британские КПП. При проверке документов они сверялись со списком разыскиваемых лиц, составленным союзниками, так называемым CROSSCASS (Сentral Registry of War Criminals and Security Suspects). Этот документ имел в своем распоряжении Гиммлер. У патрулей не было, правда, фотографий – в сомнительных случаях они должны были связываться с объединенной разведывательной службой.

20 мая около трех часов пополудни Кирмайер и Гебхардт отправились на мост первыми, намереваясь вернуться за остальными, если проверка пройдет благополучно. (План надо признать сомнительным: благополучной следовало считать такую проверку, после которой проверяемые не возвращаются. Элементарная логика подсказывает, что группе следовало выставить наблюдателя, который смог бы определить, задержаны первые двое или миновали КПП без осложнений. Несмотря на высокий профессионализм членов группы, этого сделано не было.) Они были задержаны и вернулись за оставшимися членами группы на двух грузовиках и в сопровождении конвоиров. После допроса, на котором были даны противоречивые показания, вся группа была арестована. Вся, за исключением трех человек. Махер, Гротманн и Хитцингер исчезли. Гебхардт в сопровождении начальника британского патруля в тот же день еще раз вернулся на ферму, где укрывалась вся группа, но пропавших не обнаружил, хотя отзывался о них как о «больных товарищах», нуждающихся в медицинской помощи. Вместо исчезнувших на чердаке обнаружился саквояж, содержимое которого составляли пижама, домашние тапочки и маникюрный набор с характерной монограммой R.F.SS. Не нужно даже быть знатоком немецкого языка (а начальник патруля им был), чтобы расшифровать аббревиатуру как «рейхсфюрер СС»

На третьи сутки, 22 мая, во второй половине дня, пропавшее трио объявилось на главной улице Бремерверде. Они прохаживались не спеша и ни от кого не скрываясь, хотя даже беглого взгляда на них хватило бы для сильнейших подозрений. Рослые адъютанты с офицерской выправкой в долгополых пальто явно военного покроя сопровождали неказистую фигуру в гражданском платье. Троица была остановлена британским патрулем не доходя моста и препровождена в караульное помещение, в которое была превращена мельница. Оттуда начальник патруля позвонил на КПП и сообщил, что беглецы нашлись.

Переночевав на мешках с мукой, арестованные были подняты на ноги рано утром и в семь часов утра отправились в лагерь, где уже находились остальные двенадцать человек. Немедленно по прибытии они стали громко и скандально требовать встречи с комендантом лагеря капитаном Томасом Селвестером. Когда все трое предстали перед комендантом, он первым долгом велел удалить обоих здоровяков и остался наедине с их тщедушным спутником. Этот третий без лишних слов снял наклейку с левого глаза и водрузил на переносицу очки. После этого он мог бы и не представляться. Однако он все же сказал тихим голосом: «Генрих Гиммлер».

СОМНИТЕЛЬНЫЙ МЕДОСМОТР

Капитан Селвестер немедленно поставил в известность штаб Второй армии фельдмаршала Монтгомери в Люнебурге, откуда не мешкая выехал для опознания офицер разведки. Тем временем комендант провел личный досмотр заключенного. Он приказал ему раздеться и по мере разоблачения обыскиваемого тщательно осматривал каждый предмет одежды, после чего передавал его сержанту, который делал то же самое. В пиджаке обнаружился латунный футляр, аналогичный патронной гильзе, а в футляре – маленькая стеклянная ампула, которую капитан Селвестер тотчас узнал. Наполненные синильной кислотой ампулы были изготовлены в концлагере Заксенхаузен для высшего руководства рейха. «Это мое лекарство, – пояснил заключенный. – Помогает от желудочных спазмов». Вскоре нашелся и другой футляр, пустой. Селвестер решил, что заключенный прячет вторую ампулу где-то на теле, и тщательно осмотрел обнаженную фигуру, даже расчесал ему волосы, однако в рот заглядывать не решился, опасаясь эксцессов. Вместо этого капитан велел принести чай и сэндвичи с сыром. Заключенный ел, как все, нисколько не затрудняясь жевать или глотать.

Последнему эпизоду трудно верить. Ампула имела 9 миллиметров в диаметре и 35 в длину. Жевать и глотать с таким предметом во рту невозможно. Одно из двух: либо обыск был недостаточно тщательным и заключенный во время еды прятал ампулу где-то в другом месте, либо эпизод с чаем и сэндвичами – фантазия капитана Селвестера.

Наконец, в лагерь прибыла группа сотрудников разведки во главе с майором Райсом. Райс имел при себе учетную карточку на Гиммлера, содержавшую краткое описание его карьеры, а также ряд важных сведений, как-то: номер его партбилета, номер офицера СС и образец подписи, а также фотографию. В карточке, однако, не было никаких сведений анатомического характера (рост, вес, особые приметы), отпечатков пальцев или данных о его зубах.

Первым делом команда Райса сравнила строение уха заключенного с фотографией и пришла к выводу об идентичности (на фотографии, впрочем, была видна лишь часть уха). На вопрос о партийном номере заключенный ответил: «Четырнадцать тысяч с чем-то». Реальный номер был 14303. Номер своего партбилета наизусть помнил любой член партии, а Гиммлер к тому же отличался феноменальной памятью. Личный номер офицера СС он указал тоже близко к истине, но не точно: 169 вместо 168. И лишь на вопрос о дате рождения дал совершенно точный ответ: 7 октября 1900 года. Однако именно этот-то ответ и не совпал: в карточке было ошибочно указано 1 ноября 1900 года. Затем Райс попросил заключенного расписаться, на что тот согласился при условии, что бумага с его подписью будет немедленно уничтожена. Как ни странно, майор на это условие согласился. Как и в случае с ухом, в команде не было специалиста; Райс заключил, что подпись совпадает с факсимиле, имеющимся в карточке, и вынес вердикт: Генрих Хитцингер – не кто иной, как Генрих Гиммлер.

В дальнейшем разговоре Хитцингер-Гиммлер не сообщил ничего такого, что могло бы подтвердить его исключительную посвященность в тайны «третьего рейха». Он сказал лишь то, что было известно любому немецкому офицеру.

Как только личность заключенного была, по мнению майора Райса, установлена, донесение об этом было передано в штаб в Люнебурге. В лагерь отправился начальник разведки Второй армии полковник Майкл Мерфи.

Ознакомившись с результатами обыска, Мерфи приказал заключенному снова раздеться и надеть другую одежду. Заключенный отказался сделать это – он заявил, что уже раздевался и что он не желает надевать предложенную ему британскую военную форму. Услышав угрозу применить силу, узник все-таки разделся, однако надевать форму враждебной державы все же отказался и после обыска надел свои серую рубашку, кальсоны и носки. Чтобы он не продрог, ему выдали армейское одеяло, в которое он завернулся.

Исчезнувшая вторая ампула не давала покоя полковнику Мерфи. По его словам, он понимал, что на теле заключенного есть лишь два места, куда ее можно спрятать, – рот и ягодицы. Полковник решил провести медицинский осмотр, для чего пришлось доставить заключенного в штаб армии. В какой-то момент водителю показалось, что он сбился с дороги, и тогда узник сказал, что автомобиль на правильном пути к Люнебургу.

Тем временем в штабе нашли врача. Это был капитан Клемент Уэллс. Узнав, в чем состоит его задача, Уэллс заявил: «Я врач, а не сыщик». На что Мерфи ответил: «Делайте, что вам говорят». Начиная с этого обмена репликами свидетельства непосредственных уча