Точку в деле ставит труп

Мартин Борман

– Помните случай с Рошманом? Кто выкрал его труп из морга? Так что точку в этом деле ставить рано. Скорее…

– Многоточие! – перехватил мою мысль Йон. – А точки в этих историях ставят только на трупах.

– Именно. Да и вся история беглых нацистов – сплошное многоточие, длинная цепь задачек со многими неизвестными.

Этот разговор состоялся в перуанской столице Лиме. Моим собеседником был Герберт Йон, немецкий журналист, работавший на разные издания США и Германии, а заодно, как утверждали мои лимские коллеги, и на израильскую разведку «Моссад».

История, которую я ему припомнил, касалась бывшего начальника нацистских штурмовиков Эдуарда Рошмана, прозванного за свои зверства в Латвии «рижским мясником». Много лет он находился в розыске, наконец был обнаружен в Аргентине, бежал в Парагвай, где неожиданно заболел и умер. Три месяца спустя под покровом ночи его тело было кем-то похищено из морга. А что касается многоточия… История беглых нацистов действительно изобилует многочисленными тайнами и загадками, порой граничащими с мифами.

Я занимался этой темой много лет, с некоторыми нацистами, например с Клаусом Альтманом, удалось даже побеседовать, а в Парагвае прошел по местам, где скрывался «ангел смерти» Освенцима Йозеф Менгеле.

Встреча с Гербертом Йоном, одним из первых «охотников за нацистами», стала для меня кульминацией целого этапа поисков. Что-то из рассказанных им историй послужило отправной точкой для новых шагов на этом захватывающем пути, что-то породило немало сомнений. Например, его утверждения о появлении Мюллера в Лиме, о том, как Йон открыл факт получения Йозефом Менгеле парагвайского гражданства (по его словам, гарантом Менгеле был личный секретарь диктатора Стресснера Александр фон Экштейн, а страницу из муниципальной книги с записью об этом он якобы получил за взятку). Йон рассказал, как однажды ему предложили купить историю пребывания в Южной Америке бывшего начальника рейхсканцелярии Бормана, снабженную документами с его личными подписями и даже с отпечатками его пальцев. На мое замечание, что это могла быть очередная фальшивка, он ответил: «К сожалению, это был подлинник. Его предлагали мне люди Бормана, но денег, которые просили за это «дело», я, наверное, не заработаю не только за всю мою жизнь, но и за десять жизней. Соблазнить же на такую сделку мне тоже никого не удалось…»

Признаюсь, тогда я не верил в правдивость многих рассказанных Йоном историй…

Жаркий весенний полдень в Монтевидео. Я сидел с коллегой из еженедельника «Бускеда» в кафе. Говорили о всякой всячине. Неожиданно он, перейдя на шепот, сказал: «Обернись осторожно, сзади тебя сидит «сенсация». Я обернулся и увидел пожилого человека, безмятежно попивавшего кофе. Это был Эрих Прибке, нацист, прославившийся расправами над итальянцами в годы войны. Италия требовала его выдачи, а он жил совершенно открыто в аргентинском курортном местечке Барилоче, считающемся гнездом беглых нацистов, был председателем тамошнего аргентино-немецкого культурного центра, часто разъезжал по соседним странам. Что занесло его в Уругвай как раз после очередного всплеска скандалов вокруг его имени, мне неизвестно. Прибке утверждал, что никакого отношения к приписываемым ему казням он не имел, что все это – «грязные фальшивки». До поры до времени он был уверен в своей неуязвимости. На это «работала» и его популярность в Барилоче. Когда же он все-таки был выдан Италии, в «гнезде нацистов» даже состоялись демонстрации солидарности.

Так мог выглядеть Мартин Борман в 60-е годы

Истории подобных ему оборотней похожи одна на другую: служба в гестапо или СС, рьяное «исполнение воли начальства» (читай: безжалостное и совершенно безнаказанное массовое истребление людей), плен, «побеги», устроенные им из союзнических лагерей военнопленных, бегство по «крысиной тропе», проложенной для них западными разведками и Ватиканом в Южную Америку. Здесь они пускали корни, обустраивались и жили припеваючи. А потом, находясь во всемирном розыске, без опаски ездили по делам и погостить в Германию и США

Курьезный факт: когда в Парагвае я заикнулся о беглых нацистах, то обнаружил, что эта тема представляла там интерес только в случаях, подобных Рошману, когда исчезновение из морга его трупа приобрело характер сенсации. «У нас здесь столько побывало этих нацистов, что к ним и отношение совсем иное, чем в Европе, где они принесли и горе, и смерть миллионам людей» – так синтезировал факт равнодушия парагвайской прессы и общественности к этой теме Хуан Карлос Де Варгас.

Де Варгас отправился со мной в курортное местечко Эль Альто, где была немецкая колония. Там живет немало немцев, перебравшихся в Парагвай еще на заре нашего века. Позже сюда из Германии стали прибывать люди, не разделявшие взглядов верхушки третьего рейха; были среди них и евреи. На немецком кладбище Эль Альто можно встретить могилы умерших еще в начале 30-х годов, но есть и более свежие, на плитах которых читаются воинские звания: обер… штурм… и прочие фюреры. Меня же интересовало, что известно в здешних краях о Йозефе Менгеле. Ветеран колонии направил нас в самую глушь района.

По немыслимо разбитым, ухабистым проселочным дорогам мы добрались к имению, окруженному невысоким забором. Сорокалетняя хозяйка как о чем-то обыденном рассказала, что сеньор по фамилии Менгеле действительно снимал у них комнату, был ласков с ней, тогда еще девочкой, и с ее младшей сестрой, постоянно угощал их вкусными леденцами. Увидев, что я достаю диктофон, попросила убрать его. Я засунул его в верхний карман куртки, но оставил включенным.

Ее отец, немец по происхождению, из иммигрантов довоенной волны, дружил с «доном Хосе» (так на испанский манер переиначила она имя Йозеф), часто пил с ним чай, куда-то возил его.

«Дон Хосе хотел уединения, – рассказывала моя собеседница, – а лучшего места для этого, чем наша асьенда, не найти. Кто поедет в такую глушь! Иногда его посещали гости. Были даже военные. Парагвайские. Но он не любил, когда к нам приезжали незнакомые ему люди. В такие часы он уходил к себе в комнату и появлялся только после их отъезда. Он снимал у нас комнату дважды. Первый раз жил несколько месяцев, а второй… Уже не помню. Приехал-то он надолго, снова привез леденцы: у него была хорошая память. Потом он неожиданно пропал. Я по привычке постучалась к нему рано утром, но в комнате было пусто. Мама сказала, что отец повез его по делам. Но больше он у нас не появлялся. Я была девчонкой, и его прошлое меня не интересовало. Родители с ним дружили, и этого было достаточно. Потом кое-что узнала… Но дон Хосе, или, как вы говорите, Йозеф Менгеле, всегда был со мной ласков и добр. Ничего плохого о нем сказать не могу. Однажды даже вылечил нашу кошку, когда ее укусила бродячая собака, он же был врачом, и очень хорошим».

Вернувшись в Эль Альто, мы снова встретились с ветераном колонии и пересказали свою беседу с «любительницей леденцов».

«Да, тогда Менгеле спугнули, – сказал он. – Сюда стали заглядывать разные люди, интересоваться. Был здесь и один английский журналист, напавший на след Менгеле. Узнав, где он живет, по наивности обратился в полицию: думал, что того арестуют! А те тотчас доложили своему начальству, оно – еще кому-то повыше, и Менгеле исчез. С тех пор его здесь не было. Легенд о пребывании Менгеле в наших краях ходит множество, но правду знают единицы. Да и кому она теперь нужна?»

В Монтевидео директор газеты «Нотисиас» Нэстор Лопес Морейра прислал мне копию опубликованного им материала. Это была сенсация. В канун 1993 года в Парагвае случайно обнаружили архив стресснеровской политической полиции, а в нем – сухая информация о беглых нацистах, и в первую очередь о Мартине Бормане.

Семейный завтрак Адольфа Гитлера и Евы Браун

По официальной версии, Борман умер в Берлине в 1945 году и там же был похоронен. Версия эта выглядела убедительной и правдоподобной, тем не менее многие специалисты ставили ее под сомнение, и рыскавшие по всему миру «охотники за нацистами» продолжали свой поиск. По их глубокому убеждению, след Бормана обрывался не в мае 45-го, а в начале 60-х годов в Южной Америке. Существовали десятки свидетельств: он жив и, тщательно оберегаемый хитрой сетью осведомителей, охранников и доверенных лиц, скрывается, переезжая из одной страны в другую, меняя документы и даже – с помощью пластических операций – свой облик. Но все эти свидетельства упорно относили к разряду мифов

И вот передо мной документ. Он составлен 24 августа 1961 года начальником отдела внешних сношений министерства внутренних дел Парагвая Педро Прокопчуком и адресован Антонио Кампосу Алуме, начальнику «технического отдела» МВД.

Из документа следует, что Мартин Борман прибыл в Парагвай в 1956 году и проживал в местечке Хоэнау департамента Итапуа (в 350 километрах к юго-востоку от Асунсьона), в доме некоего Альбана Крюгга. Прокопчук утверждает, что в 1958 году Борман не раз прибегал к услугам дантиста Хэйкеля (личного врача Стресснера), а в 1959 году – дантиста Биеса, немецкого еврея, практиковавшего в Асунсьоне. В 1950–1959 годы Борман лечился у «известного немецкого врача Хосе Менгеле». 15 февраля 1959 года он умер от рака желудка в доме Вернера Юнга, генерального консула Парагвая в ФРГ, и два дня спустя был похоронен на кладбище городка Ита. В последний путь его провожали смотритель кладбища, шофер грузовика, на котором привезли гроб, сеньор Вальтер Юнг и Александр фон Экштейн. (Кстати, вторым гарантом Менгеля выступал некто Юнг, которого Йон называл главарем парагвайских нацистов. Не тот ли это генконсул Вернер Юнг, по ошибке названный в донесении Прокопчука Вальтером?)

Прокопчук рассказывает и о пребывании в Парагвае Йозефа Менгеле. Тот приехал в Асунсьон в конце 1958 года для лечения больного Мартина Бормана и жил в доме Вальтера Юнга под именем «дон Фриц». Менгеле хлопотал о предоставлении парагвайского гражданства, приобрел его за 100 тысяч гуарани и поселился в департаменте Верхняя Парана. «Впоследствии, – пишет Прокопчук, – будучи преследуем еврейской разведкой, сменил место своего проживания, и в настоящее время его местонахождение неизвестно».

Нэстор Лопес Морейра сообщил мне, что его газета ведет свое расследование. Репортерам удалось найти дочь смотрителя кладбища Даниэля Кабреры – Нэнси. Она рассказала, что в феврале 1959 года отца вызвали незнакомые, по виду «весьма влиятельные персоны» и попросили похоронить ночью «неизвестного немецкого гражданина», предположительно – Мартина Бормана. Его удивило их требование вырыть могилу в самом пустынном районе кладбища и не устанавливать ни креста, ни плиты с именем покойного. Нэнси Кабрера указала репортерам место таинственного захоронения.

Трагична судьба автора документа. Прокопчук превратился в нежелательного свидетеля жития экс-нацистов в Парагвае. 23 сентября 1961 года его застрелили в столичном кинотеатре «Сплендид». Предполагается, что приказ об уничтожении Прокопчука поступил от начальника разведотдела асунсьонской полиции Хуана Эрасмо Кандии, а исполнителем был тайный агент полиции хорватского происхождения Балтик Контик.

Можно ли верить этому свидетельству? – не раз задавал я себе вопрос. Секретный документ, хранившийся в недоступном архиве, написан на имя высокого начальства… В конце концов, именно политической полиции Парагвая выпала «высокая миссия» охранять жизнь и покой беглых нацистов, нашедших надежный приют под крылышком Стресснера. Высшие чины стресснеровской охранки прекрасно знали, кто из «жирных рыб» третьего рейха прячется от возмездия и где.

Любопытно, что документ был сочинен Прокопчуком в «содружестве» с… агентами западногерманской разведки, которые вели наблюдение за деятельностью соотечественников в Парагвае. Об этом говорилось в донесении Прокопчука. Стало быть, в Бонне давно были осведомлены о «парагвайском следе» Бормана, Менгеле и иже с ними. В этом свете история с обнаружением костей и челюсти шефа имперской канцелярии выглядит как неуклюжий фарс. Герберт Йон рассказывал, что нередко, дабы замести следы, беглые нацисты распускали слухи о своей «смерти». Не исключено, что недавние «похороны» останков Бормана, развеивание его праха над морскими водами – просто «операция прикрытия».

Можно было проверить информацию Прокопчука, произведя эксгумацию. Но… По свидетельству очевидца, в 1968 году к кладбищенскому смотрителю Даниэлю Кабрере пришли люди, по виду иностранцы, назвавшиеся журналистами. За определенную мзду они попросили его вскрыть могилу в целях опознания покойного. Эти иностранцы и унесли труп в неизвестном направлении. Предполагают, что «журналисты» на самом деле были израильскими агентами…

Обергруппенфюрер СС и шеф гестапо Генрих Мюллер

Таким образом, труп человека, похороненного 17 февраля 1959 года, исчез навсегда. Точно так же исчезли трупы Генриха Мюллера и Эдуарда Рошмана.

Александр фон Экштейн – гарант Менгеле, «свидетель» похорон Мартина Бормана – русский белоиммигрант, последний оставшийся в живых участник парагвайско-боливийской войны. Экштейн был близок к президенту Стресснеру, но личным секретарем диктатора, как утверждал Герберт Йон, никогда не был. Что касается Менгеле… Фон Экштейн рассказал о своих отношениях с ним в интервью газете «Ультима ора» в марте 1992 года

«Я работал с полковником Руделем и господином Вернером Юнгом в «Ферретерия Парагуая». Благодаря Руделю у нас были хорошие связи с немецкими фирмами «АЭГ», «Сименс», «Телефункен», «БМВ» и другими. Однажды подъехал джип, и в нем человек с немочкой-блондинкой. Они прибыли из города Энкарнасьон, точнее, из Хоэнау. Мне отрекомендовали Менгеле как представителя фирмы по продаже сельскохозяйственной техники. Дело в том, что его отец имел в Германии известную промышленную фирму и Менгеле представлял здесь ее интересы. Он часто приезжал к нам. О том, что он является тем «доктором», я узнал позже.

– Как он вам показался?

– Человек очень культурный, воспитанный, с хорошими манерами, говорил спокойно. Очень симпатичный. Когда мне рассказали, что он убийца, я не поверил. Такой человек не мог быть убийцей. Может быть, он делал что-то, что ему приказывали… Но не он же уничтожил четыре миллиона евреев. Это сделали нацисты, главари СС, спецвойска, и они убивали не только евреев, но и русских, чехов, поляков…

– Рассказывал Менгеле о том, что произошло в годы войны?

– Нет, никогда. Обычно мы говорили о текущих делах, о нынешней Германии…

– И он гордился тем, что был немцем?..

– О да! И никогда не говорил о нацизме. Все, что касалось его прошлого, он хранил в себе. Насколько мне известно, он дважды ездил в Германию под своим именем, один раз в Швейцарию, он сам об этом рассказывал. Под своим именем он ездил и в Соединенные Штаты, и никто его там не беспокоил. Бизнес есть бизнес. Интерес к личности Менгеле я понимаю так. Евреи получили миллионы долларов за ущерб, который нанесли им нацисты. И тема военных преступников, их преследований и суда над ними стала «горячей». А закончись все это, и не с кого было бы более получать деньги. Вот и вспомнили о Менгеле.

Йозеф Менгеле

– А что он сам говорил об этих обвинениях?

– Говорил, что его могут поймать. И если бы он не исполнял приказаний нацистов, его бы отправили туда же. Так говорил Менгеле. В шестьдесят четвертом он распрощался с нами. Потом еще несколько раз приезжал к нам в офис, обычно с Альбаном Крюггом. А потом уехал совсем.

– Говорят, Альберто Планас, тогдашний начальник разведки, однажды звонил вам и предупреждал, что пятеро израильтян искали Менгеле?

– Он сказал: «Будь осторожен, потому что и тебя могут схватить». Я с тех пор всегда носил с собой пистолет. Но меня никто не тронул. Как-то позвонил немецкий посол: «Я получил распоряжение из Бонна… Это касается дела Менгеле. Правда ли, что он находится здесь?» И я сказал ему: «Я был свидетелем и гарантом, когда он получал гражданство, об этом меня просили Рудель и Юнг. Это было в порядке вещей. Он жил здесь до шестьдесят четвертого, но потом уехал. Этот разговор состоялся в шестьдесят пятом или в шестьдесят шестом. Потом меня пригласили в посольство Соединенных Штатов. Стресснер посоветовал: «Иди, но говори осторожно». Меня принял посол. По просьбе Рейгана он интересовался местонахождением Менгеле. «Он уехал в Бразилию, – ответил я, – и больше не возвращался».

Не буду ни комментировать, ни расширять рамки этого интервью. Несмотря на кажущуюся искренность и «смелую откровенность» фон Экштейна, многое так и осталось за газетными строчками. Может быть, это и к лучшему. Сорви кто окончательно завесу мистики и тайн, столько десятилетий будораживших общественное мнение, и эта тема потеряет свою привлекательность. А так остается еще пусть малая, но все же загадка, почва для дальнейшего поиска и открытий.