Бранная слава Марлен

Автор: Людмила БИНДЕМАН
01.06.1998

Перевела с английского

Людмила БИНДЕМАН

МАРЛЕН ДИТРИХ ТАК ЭФФЕКТНО СМОТРЕЛАСЬ в военной форме, что вскоре эйзенхауэровские куртки со множеством ремешков и нарукавных нашивок, мужские брюки, солдатские башмаки и каски по праву стали ее традиционным костюмом тех дней.

Это была лучшая из сыгранных ею ролей, самая любимая, та, что принесла ей наибольший успех. Дитрих пожинала лавры: за свое геройство, за храбрость она удостоилась медалей, похвал, уважения, почитания. Сквозь неисчислимые ряды призванных на войну она пробилась к пятизвездочным генералам, овеянная славой истинной «героини», и получила награды. По признанию Марлен, она никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в армии. В ней жил прусский дух, ее немецкая душа приняла трагедию войны со всей ее мрачной сентиментальностью: в Дитрих совмещалось несовместимое.

У того, кто слушал рассказы Марлен Дитрих о ее фронтовых концертах, складывалось впечатление, что она действительно провела в армии, в Европе по крайней мере, четыре года и все время – на передовой, под постоянным огнем, с опасностью для жизни или, что еще хуже, с опасностью попасть в плен к мстительным нацистам. Каждый слушавший ее был в этом убежден, ведь она сама убедила себя, что все обстояло именно так.

В действительности же со всеми приездами и отъездами Дитрих была в Европе с апреля 1944-го по июль 1945-го, а между концертами прилетала в Нью-Йорк, в Голливуд, а потом жила либо в Париже, либо в штаб-квартире своего любимого генерала в Берлине. Это ничуть не преуменьшает похвального гражданского вклада Дитрих в дело Победы, а лишь позволяет увидеть все в истинном свете. Она и вправду была бесстрашной, героической, преданной делу женщиной. Но такими же качествами обладали многие жещины, военнослужащие и эстрадные артистки, но их не наградили орденом Почетного легиона всех трех степеней и медалями Свободы. Дитрих намного лучше их сыграла роль храброго солдата, а ее слава и красота привлекли к ней внимание.

Она говорила об «армейском прошлом» с почтением, часто писала воспоминания. Как во всем, что касалось ее жизни, правда и вымысел переплетались, и в конечном счете ее версия принималась за историческую правду даже теми, кто присутствовал на месте событий и имел собственный опыт. Легенды и логика плохо согласуются.

14 АПРЕЛЯ 1994 ГОДА В ЛИВЕНЬ С ГРАДОМ труппа Дитрих вылетела из аэропорта Ла-Гардиа. Место назначения предстояло узнать лишь в воздухе. Сообщили, что они летят на африканский театр военных действий, а не на тихоокеанский, как все предполагали. Все, разумеется, за исключением моей матери. Ее целью был Габен, а не Хирохито. Они совершили посадку для заправки в Гренландии, потом на Азорских островах и, наконец, – в Касабланке, откуда направились в Алжир. Учитывая временные зоны и то, что реактивные самолеты еще не появились, труппа прибыла в Алжир не ранее 17 апреля. Тем не менее некоторые биографы, а порой и сама Дитрих, утверждали, что она пересмотрела горы трупов, разыскивая свою сестру в концлагере Берген-Белзен. Поскольку Белзен освободили англичане 15 апреля 1945 года, то есть год спустя, этого просто не могло быть.

Труппа Марлен Дитрих выступила с первыми шоу в Алжире. Открывал шоу Дэнни Томас и сразу завоевывал зрителей своим своеобразным юмором, потом выступала эстрадная актриса, за ней – вокалист, а потом начиналось самое главное.

– Ребята, плохие новости! – возвещал Дэнни. – Мы ждали Марлен Дитрих, но она укатила обедать с генералом и еще не объявилась.

Запрограммированная «дразнилка» вызывала, как и ожидалось, возгласы разочарования, неодобрения и свист. Вдруг откуда-то позади зрителей слышался всем знакомый голос:

– Нет-нет, я здесь... Я здесь.

И Марлен в военной форме сбегала вниз по проходу между рядами к сцене. Подбегая к микрофону, она уже успевала снять галстук и теперь расстегивала рубашку цвета хаки.

– Я не с генералом!.. Я здесь, мне только нужно переодеться! – Тут она расстегивала рубашку до последней пуговицы. Джи-ай ревели от восторга. Дитрих «вдруг» вспоминала, что она не одна. – Ой, извините, ребята, я сейчас вернусь. – И исчезала за кулисами.

Дэнни кричал ей вслед:

– Вам будет трудно с ходу исполнить свой номер, мисс Дитрих, давайте прибережем его на конец. Думаю, ребята подождут.

Реакция, как и ожидалось, была бурной: джи-ай топали ногами, свистели. В мгновение ока являлась Дитрих в концертном облегающем платье из золотых блесток. Теперь перед солдатами стояла сама Марлен, богиня экрана, которая могла наслаждаться роскошью Голливуда, а вот взяла да прикатила к ним, в Северную Африку, чтобы поразвлечь их! И ребята вскакивали со своих мест и приветствовали ее радостными криками. Она пела свои знаменитые песни, и они любили ее. Потом Марлен выбирала одного из зрителей для чтения мыслей по методу Орсона Уэллса. Джи-ай стоял, глазея на богиню в мерцающем платье, а Дитрих смотрела на него.

– Когда джи-ай смотрит на меня, не так уж трудно прочесть его мысли, – говорила она зрителям.

Шутка всегда имела успех. В конце номера Дитрих подтягивала платье, ставила меж ног музыкальную пилу и играла на ней, вызывая неописуемый восторг зрителей!

По установившемуся обычаю между концертами Марлен посещала госпитали, пела или просто навещала раненых. Ее организация ставила главной целью поднятие боевого духа солдат. Она любила рассказывать, как врачи подводили ее к умирающим немецким пленным, как эти страдающие мальчики смотрели на нее во все глаза.

– Вы правда настоящая Марлен Дитрих? – спрашивали они.

Она, наклонившись к ним, как к детям, напевала по-немецки вполголоса «Лили Марлен», утешала их, как могла, ведь «им так мало осталось жить». Моя мать писала для себя сцены, достойные того, чтобы в них поверить.

Прошел слух, что на фронт прибыло подкрепление – бронетанковая дивизия «Свободной Франции»*. Дитрих потребовала из резерва автомашин джип с водителем и отправилась на поиски танковой дивизии. Она нашла ее до того, как стемнело. Танки стояли под деревьями с открытыми люками, экипажи отдыхали наверху.

«Я бежала от танка к танку, выкликая его имя. Вдруг увидела эту изумительную шевелюру с проседью. Он стоял ко мне спиной.

– Жан, Жан, mon amour! – крикнула я.

Он обернулся и, соскочив с танка, заключил меня в объятия».

Они стояли, не размыкая страстного объятия, не замечая чужих тоскующих глаз, завидующих седому человеку, который держал в своих руках мечту. Поцелуй продолжался, и танкисты, сорвав с головы форменные береты, громко приветствовали их, хотя и не без зависти.

Звук заведенных моторов заставил их разомкнуть объятия. Жан снова поцеловал Марлен.

– Мы выступаем, ma grande, ma grande, ma vie...**

Он прижал ее к себе на один бесконечный миг, потом отпустил и прыгнул в люк своего танка. Танки начали построение. Дитрих стояла в клубах поднятой ими пыли, прикрыв глаза, и пыталась увидеть его в последний раз, в страхе, что никогда больше его не увидит.

ПОСЛЕ КОНЦЕРТОВ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ труппу Дитрих перебросили в Италию и приписали к техасской дивизии. Мать присылала снимки: Дитрих в форме цвета хаки, рукава закатаны, умывается из перевернутой каски; на обороте надпись: «Возлюбленной американской армии. Лихой джи-ай, штаб-квартира 34-й пехотной дивизии, Италия, 1944». Марлен смеется: солдатская дочь обрела «дом». За этим снимком последовали другие. Вот Дитрих стоит с котелком в очереди к полевой кухне. Кто бы ни подошел и ни спросил: «Можно с вами сфотографироваться, Марлен?» – она тут же клала парню руку на плечо и улыбалась его родителям в отчем доме. Солдаты получали от нее все, что просили. Если парень должен был идти в бой, а она могла осчастливить его напоследок, так почему бы и нет? Дитрих почитала поддержание боевого духа войск своей первейшей священной обязанностью. Бравый солдат идет в бой в приподнятом настроении, потому что последние часы он провел в объятиях прекрасной женщины, – вот одна из самых романтических фантазий моей матери. А теперь она могла вдохновлять всю 5-ю армию! Один любитель виски с содовой из Айовы называл ее «цыпленком» и был обласкан; для долговязого парня из Миссури она символизировала «Праздничный пирог»; нахальный мальчишка из Чикаго звал ее «куколкой», другой – «принцессой», но как бы ее ни называли, Дитрих стала для них сбывшейся мечтой в аду массового убийства.

У нее часто заводилась лобковая вошь. Марлен считала эту болезнь частью настоящей солдатской жизни и настаивала, что это вовсе не результат интимной близости. Много лет спустя одна из соратниц матери рассказывала мне, что им вменялось в обязанность стоять на посту возле жилья Дитрих – будь то палатка, полуразрушенный бомбой отель или сборный дом из гофрированного железа, обеспечивая спокойное прохождение «транспорта». Желая тайно уведомить приятельницу в Брейтвуде Иви Уинн о своем местонахождении, Дитрих сообщила: «Страна Фрэнки Синатры чудесна».

6 июня 1944 года Марлен Дитрих известила аудиторию в почти четыре тысячи человек о вторжении союзных войск в Нормандию. Вскоре после этого ее труппу расформировали и отправили в Штаты. Мать вернулась домой недовольная. Ее стремление к военной службе не удовлетворяла приписка к Объединенной службе культурно-бытового обслуживания войск. Через месяц, 25 августа, когда освободили Париж, мать все еще находилась в Нью-Йорке. Ее раздосадовало, что она не в Париже и не шагает во главе «победных войск». Годы спустя судьба возместила ей неудачу: она участвовала в параде в честь славной годовщины, и ее сфотографировали. Военная слава Дитрих была общепризнанной, и как только появилась фотография, все заключили, что она сделана в день освобождения Парижа в 1944 году. Почему-то никто не заметил медалей, которые Дитрих получила лишь после войны.

В сентябре с новой труппой, куда включили и ее техасскую подружку-компаньонку, Марлен вылетела во Францию. Теперь ей не требовались официальные командировки или тщательно согласованные с военным командованием маршруты Объединенной службы. Дитрих через ее собственные связи представили одному из ее героев – яркому, «начиненному» пистолетами генералу Паттону. Это была одна из любимейших историй Дитрих, которую она могла рассказать со сна:

– О, он великолепен! Настоящий солдат! Высокий, сильный! Могущественный! Лидер! Он посмотрел на меня и спросил, не дрогну ли я перед лицом опасности. Выдержите ли, спрашивает, хватит ли храбрости? Конечно, отвечаю, я готова сделать все, что пожелаете, для ваших ребят. А боюсь лишь попасть в плен к нацистам: кто знает, что они со мной сделают? Когда я рассказала ему про свои опасения, знаешь, что он мне ответил? «Они вас в расход не пустят. Попади вы к ним в плен, они, скорей всего, используют вас для пропаганды – принудят сделать радиопередачи вроде тех, что вы делаете для нас». Потом вытащил из кармана своей ветровки маленький пистолет и говорит: «Возьмите. Застрелите несколько негодяев перед сдачей в плен». О, он замечательный!

Теперь у Дитрих была нужная ей война. Труппу расквартировали во Франции, в городке, который она называла в письмах «жена Синатры». Из штаб-квартиры в Нанси труппа вылетала в разные прифронтовые части, давали представление и до ночи возвращались.

С этого времени часто повторявшиеся фронтовые истории моей матери приобретают форму сценария фильма.

– В тот день, когда мы давали концерт в старом амбаре, холод пронизывал до костей, холод, мрак и совсем рядом – канонада близкого боя. Я стояла в своем золотом узком платье, освещенная лишь фонариками ребят, направленными на меня...

И, по мере того как она вызывает в своем воображении эти события, ты уже в ее руках, пленник ее воспоминаний.

Дитрих стоит, как маяк. Блестки на ее золотом платье отражают лучи фонариков, направленных на нее. Отзвуки канонады перемежаются с мелодиями одинокой гитары, как ритмы ада. Она тихо поет, ласково обнимая самодельный микрофон. Для уставших от войны мужчин Марлен – воплощение полузабытой мечты о всех любимых женщинах. Снаряд разрывается где-то совсем близко. Стонут старые балки и перекрытия, в лучиках огня – столбы пыли. Часто повторяющийся звук застегиваемых молний – как стрекот сверчка из солнечного края, заблудившегося здесь. Она поет песни из «Ребят из задней комнаты», и юные лица улыбаются. «Я ничего не могу дать тебе, кроме любви». Дома их, возможно, ждет мать и яблочный пирог, но сейчас, здесь, их обуревает только одно желание.

– На выход!

Срывающаяся на крик команда выдает страх. Звучат проклятия, парни должны вернуться к страшной реальности, покинуть ее золотую ауру.

– До встречи, Марлен!

– Береги себя, слышишь!

Фото Музея кино

– Эй, крошка, адью!

– Прощай, конфетка!

И они уходят – нести смерть или встретить ее.

Голос матери звучит все глуше, она вздыхает:

«Я стояла там, замерзшая, всеми брошенная, и смотрела, как они уходят... Порой... – голос матери чуть оживляется в предвкушении более светлых воспоминаний, – мы давали концерты далеко за линией фронта – бывало, все холмы усеяны людьми. Куда ни глянь – море молодых лиц... сотни лиц. Я стою на маленькой сцене далеко внизу, и их одобрительный свист летит ко мне – как юношеский поцелуй, и кажется, что война далеко-далеко».

И это продолжалось изо дня в день, одна сцена лучше другой.

ДИТРИХ БЫЛА ПО-ПРЕЖНЕМУ ПРИПИСАНА К 3-Й АРМИИ генерала Паттона. Он намекнул ей, что не намерен сдерживать наступление ради русских: его работа – бить немцев, а не играть в политические игры Рузвельта – Сталина. Конечно, Марлен любила этого дерзкого солдата – его браваду, его самонадеянность военного и поддерживала все, что он считал своим долгом. Он, в свой черед, наслаждался ее бесконечной преданностью и удерживал ее возле себя сколько мог, пока разные назначения не разлучили их в декабре 1944 года.

По словам Дитрих, она находилась в Арденнах, в Бастони, когда немцы окружили американские войска, к которым она была приписана, среди них – 101-ю воздушно-десантную дивизию под командованием генерала Маколиффа. Она знала, что находится в немецком окружении. Все это знали. Дитрих предполагала, что попадет в плен, и гадала, что с ней будет. Она ждала. Что сталось с ее труппой – легенда Марлен и запретная тема. Она никогда не говорила и якобы не знала, что один из генералов танковой армии, взявшей их в окружение, генерал Сепп Дитрих, вероятно, приходился ей кузеном. Не знала она, что генерал Лютвиц, предложивший американцам сдаться, получил знаменитый ответ генерала Маколиффа: «Что я – спятил?» Это выражение не поддавалось переводу на немецкий, и переводчики совещались часа два, прежде чем передали нацистскому генералу смысл ответа Маколиффа. Немец недоумевал. Но американские войска поняли своего генерала, и это стремительно подняло их боевой дух, придало им храбрости перед лицом опасности, которую они еще совсем недавно расценивали как непреодолимую.

А теперь обратимся к моему любимому дитриховскому рассказу о войне.

В самый разгар битвы, известной историкам как битва под Буле, у одного заинтересованного генерала нашлось время связаться с другим генералом и сообщить, что Марлен Дитрих в опасности и ее нужно срочно эвакуировать. Тут же запланировали парашютный десант. Весь личный состав 82-й воздушно-десантной дивизии свалился с небес, чтобы их генерал самолично спас одну героическую кинозвезду! Не верится, что в ходе одной из самых яростных битв Второй мировой войны дивизия парашютистов получила приказ рисковать жизнью ради такого десанта. Если бы матери и жены этих парней услышали про такое! Но дитриховская легенда без зазрения совести повествует о десанте и о том, что именно генерал первым увидел ту, что искал. Мать любила расписывать, как она, простуженная, сидела на земле, в снежном безмолвии, и вдруг с неба послышался могучий рокот – то был шум моторов самолета. Она закинула голову и увидела американскую «летающую крепость». Из ее люка сыпались парашютисты, и открывающиеся парашюты ярко вырисовывались на фоне серого неба. А первым приземлившимся парашютистом оказался сам командир дивизии, генерал Гавин, и первое, что он сделал, – нашел ее. Как мило, не правда ли? «Прыгающий Джим Гавин» стал любимым генералом-героем моей матери после Паттона. Высокий, красивый, молодой, храбрый, он завоевал доверие и уважение своих десантников тем, что проявлял к себе такую же строгость, как и к подчиненным.

По словам Дитрих, Гавин благополучно доставил ее в Париж на своем джипе – не на белом коне, – а потом отбыл. Как все это согласовывалось с уставом и инструкциями Объединенной службы, никогда тщательно не проверялось, но раз это так романтично, кому какое дело? Марлен Дитрих разместили в отеле Ритц, где останавливались американские офицеры, высшие должностные лица и отважные военные корреспонденты. Я так и не узнала, что же случилось с аккордеонистом, эстрадной артисткой из Техаса и комиком, но уверена, что и они живы и здоровы.

Автор:  Людмила БИНДЕМАН