«Русских у нас не трогают»

Общественно-политическая обстановка в Германии последних нескольких лет обнажила растущие противоречия между властью и народом. Принятые правительством Ангелы Меркель законы об оскорблении в Интернете и «инфекционной безопасности» немцы все чаще сравнивают с фантастическими событиями, описанными в утопиях Оруэлла – с ограничением неотъемлемых, гарантированных конституцией гражданских прав и усиливающимся давлением на инакомыслящих. Обозреватель «Совершенно секретно» попросил прокомментировать ситуацию известного в Берлине российского немца, депутата партии «Альтернатива для Германии» Сергея Хенке. Наш собеседник, находящийся уже в почтенном возрасте, из числа тех немецких интеллектуалов послевоенного времени, кто не боится говорить в лицо историческую правду и делать честные, пусть и горькие прогнозы.

«МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ФАШИСТОМ»

– Уважаемый Сергей Львович, в эти дни мир отмечает 76-ю годовщину со дня разгрома фашизма. Скажите, изменилось ли восприятие немцами Дня Победы?

– Ни в моих личных переживаниях, ни в ощущениях германского общества эта дата не изменилась, и измениться не может. Это был подвиг всемирного значения, подвиг народа. Именно народа, а не заслуга Сталина и его маршалов, потому что, если говорить о них, то надо спрашивать о цене, которая была заплачена за эту победу. Этот подвиг не забыт, хотя он по понятным причинам и не отмечается также как в России. В Трептов-парке в Берлине, где стоит памятник Воину-Освободителю, на цоколе одной из фигур коленопреклоненных солдат написано почти дословно: «Они спасли не только себя, но и человечество». Такова историческая правда и ее помнит Европа, помнит и Америка. Недаром американцы посылают курсантов своих элитных военных академий в Сталинград, чтобы те, стоя перед руинами знаменитой мельницы (здание паровой мельницы начала XX века, разрушенное в дни Сталинградской битвы и не восстановленное как память о войне. – Прим. ред.), попытались понять, как этот город сумел отстоять свою свободу. Когда одни из этих курсантов вернулись домой в США, их спросили – смогут ли они с такой же самоотверженностью защищать свои города? После долгой паузы последовал ответ: «Не знаем». Вот такую загадку задал своим «коллегам» советский солдат. Степень его самопожертвования настолько велика, что другим народам это действительно трудно понять. Но Европа и США помнят, кстати, не только о Сталинграде. Помнят и о Бресте, о Курске, об обороне Ленинграда, о Великих Луках, о Киеве, о Севастополе. В натовских военных академиях эти сражения изучают настолько досконально, что я даже не уверен, делается ли это также глубоко в российских академиях.

Так что никаких переосмыслений нет и быть, думаю, не может. Даже сейчас, когда США конфликтуют с Россией, на Западе стараются не смешивать две разные вещи – политическую конъюнктуру и незыблемые вечные ценности, которые остаются на все времена.

– Господин Хенке, все понимают, что фашизм в том виде, каким он был при Гитлере, во всей видимости, в Германии не возродится. И все же, как раз в последнее время стали возникать вопросы. Например, коронавирусная пандемия привела к тому, что в вашей стране начали вводить законы, которые уже сравнили с гитлеровским Законом о чрезвычайных полномочиях (Ermächtigungsgesetz), принятом рейхстагом в 1933 году под давлением НСДАП. Поговаривают о «цифровом гетто». Есть ли сегодня предпосылки к некоему «мягкому» фашизму?

– Нет, таких предпосылок нет. Ни в «мягком», ни в каком другом виде. Тут дело в другом. В Германии общество становится все более разнородным. Раньше считалось, что у нас «общество консенсуса», общество, в котором доминирует принцип всеобщего согласия. Теперь консенсуса нет. Приток мигрантов и стремление партий заручится их политической поддержкой, породили множество «параллельных сообществ», исповедующих разные религии и разные идеологии, отнюдь не всегда разделяющие традиционные ценности немецкого общества. В итоге мы имеем дело с борьбой разных, иногда сомнительных, иногда весьма радикальных, а то и просто экстремистских взглядов. И хотя принятый только что новый закон ввел судебную ответственность за пропаганду явно экстремистских, сеющих ненависть взглядов, защищающая свободу мнений, 5-я статья нашей Конституции трактуется нашими судами достаточно широко. Но поскольку представители крайних течений кричат громче других, можно подумать, что они-то и есть тот самый «народ». А тех, кто возражает им, кто разоблачает ложь и абсурд, тех не слышат. Тем, кто придерживается средней, взвешенной позиции, всегда труднее. Поэтому тут легко обманутся, поверив крикунам – «фашисты, кругом одни фашисты!» Вот так и я сумел попасть в их число…

– Вас-то за что?

– За то, что я вступил в партию «Альтернатива для Германии», выйдя из Христианско-демократического союза (партии канцлера Ангелы Меркель. – Прим. ред.) в знак несогласия со многими аспектами политики Меркель, в том числе и с ее миграционной политикой, усиливающей угрозу политического исламизма и изолирующей Германию в Европе. Мы не настолько наивны, чтобы не понимать неизбежности миграционных процессов. Но мы выступаем за контролируемую миграцию, учитывающую не только интересы мигрантов, но прежде всего интересы принимающей их страны. Сегодняшняя политика открытых, неконтролируемых границ противоречит интересам Германии, создает угрозу идентичности немецкой нации. Я никогда никаким фашистом не был, и быть им ни по рождению, ни по воспитанию не мог. Просто после той ужасной войны ярлык «фашиста» – это сильнейшее политическое оружие в споре со своим оппонентом, когда уже сказать нечего, когда кончились все аргументы. Если вы сумели загнать своего соперника в такой угол, то вы победили. Ваш противник морально уничтожен.

«БОЮСЬ, ЧТО ЭТУ БИТВУ ПРОИГРАЕМ»

– Хорошо, сегодня фашизма в Европе нет. Но происходит нечто, что я назвал бы расчеловечиванием (а расчеловечивание и было опорным камнем фашизма). Это и навязывание ЛГБТ-пропаганды, и т.н. «новая политкорректность», и идеология «антирасизма» и многое другое, не совместимое с ценностями европейской цивилизации. Плюс уже упомянутый мной «цифровой концлагерь», спровоцированный коронавирусом. Это ли не в совокупности признаки нового фашизма?

– Я не готов использовать термин «фашизм» в этой связи. Все-таки давайте не будем забывать, что германский фашизм – это, прежде всего повсеместный террор, это расистские законы, это лагеря смерти, это индустриально поставленное физическое уничтожение миллионов людей, Ничего подобного сегодня нет. Да, сегодняшние тенденции имеют признаки усиливающегося авторитаризма. Возможно, эти тенденции со временем приведут к новой форме тоталитаризма, для которого в духе рецептов Оруэлла будет тогда найден новый термин – «министерство лжи» будет переименовано в «министерство правды». Но фашизм как историческое понятие плохо вписывается в сегодняшнюю реальность.

Однако я согласен с вами, что у нас идут процессы, которые, конечно же, вызывают тревогу. Вот вы спрашивали, может ли в Германии начаться демонтаж памятников солдатам Красной Армии. Нет, не может. Памятники советским солдатам не тронут. А вот наши собственные памятники, свидетели нашей истории, могут исчезнуть. Раздаются требования убрать памятники определенным литераторам, композиторам. В их ряд попал даже ваш Глинка. У него, оказывается, нашли якобы какое-то антисемитское высказывание. Левые радикалы начали требовать переименовать Глинке-Штрассе в центре Берлина. Глинку отстояли лишь потому, что это русский композитор. Русских у нас не трогают. Другое дело, если это памятники немцам. Например, в Гамбурге требуют убрать памятник основателю немецкого государства Бисмарку ввиду его «колониальной политики». То же самое происходит сейчас вокруг памятников Мартину Лютеру. Но такие имена и лежат как раз в основе немецкой идентичности. Как бы реагировали граждане России, если бы кто-нибудь стал требовать сноса памятников Петру I, который не берег жизнь крестьян? Ладно бы, если бы все это ограничилось одной «монументальной войной». Но ведь политика всесокрушающей политкорректности врывается во все сферы. Чего стоит, к примеру, одна идеология «структурного расизма».

– Что это такое?

– В центре этой идеологии – цвет кожи. То есть если вы белый, если вы родились в Европе, то вы уже расист. Раз именно Европа несет ответственность за политику колониализма, то все европейцы, в том числе, естественно, и я – «структурные расисты». На днях крупному специалисту по колониальной политике не дали прочитать лекцию на тему «Африканский взгляд на расизм». Объяснение было простое: «Вы, господин профессор, старый белый человек и рассуждать на такие темы у Вас, извините, нет права. О том, что такое колониализм, могут судить только сами африканцы». А сказала это его коллега с африканскими корнями, которая свои познания о колониализме могла почерпнуть либо из книг того же профессора, либо из рассказов своей прабабушки, если, конечно, ей посчастливилось ее знать. Больше того, эта «коллега» закончила в Ганновере университет, приобрела там же докторскую степень, то есть по полной воспользовавшись всеми благами европейской образовательной системы. А теперь она чернит то общество, которое дало ей эти возможности. Это настолько нелепо, что я, вроде умеющий вести аргументированные споры, не знаю, что на это сказать.

– Выходит, мы получаем теперь «расизм наоборот», белое стало черным? А Вы не исключаете, что эти тенденции будут усугубляться и приведут к жесткому противостоянию черных с белыми?

– Я уже ничего не исключаю. Мне многое представляется сегодня настолько абсурдным, что я не удивлюсь, если мы проиграем и эту битву. Дело в том, что сегодня в стране появилась большая прослойка людей, которая, не найдя себя в профессиональном плане, недоучившись в вузах, становится активными проводниками таких вот новых «идеологий». Вот сейчас в моем районе (Сергей Хенке является депутатом «Альтернативы для Германии» в берлинском районе Марцан-Хеллерсдорф. – Прим. ред.) депутаты от правящих партий решили ввести в яслях и начальных классах уроки «сексуального многообразия». Хотят объяснять малышам, что есть разные «сексуальные ориентации», не только между мужчиной и женщиной. Для этого создали даже должность специального уполномоченного, который должен будет вести такую «разъяснительную» работу. В этом одна из причин, почему российские немцы сегодня массово переходят на сторону «Альтернативы для Германии», ратующей за сохранение традиционных христианских ценностей, если хотите, ценностей европейской цивилизации.

– Получается, что ваше воспитание, полученное в Советском Союзе, по-прежнему, впрок?

– Давайте признаем, что ценности, которые взращивались в СССР, были в своей основе ценностями европейского просвещения. Сама большевистская революция была детищем европейского просвещения. Другое дело практика. Но советская идеология провозглашала цели, с которыми трудно спорить. Советский Союз рухнул не столько из-за своей идеологии, сколько из-за несостоятельности своей экономической концепции.

С КЕМ ЕВРОПА?

– Поговорим о неонацизме. Вы наверняка слышали, что в Латвии и Эстонии ежегодно проходят марши бывших легионеров Ваффен-СС (Waffen-SS), а в Литве на государственном уровне чествуют гитлеровских пособников, убивавших евреев. Если же выйти за границу ЕС, то увидим уже настоящих неонацистских молодчиков на Украине с факельным шествиями, с символикой, близкой к НСДАП. Почему, по Вашему мнению, Евросоюз в целом и Германия в частности смотрит сквозь пальцы на подобные символические акции? Не приведет ли это к тому, что Европа опять наступит на грабли – даст нацизму, как тесту, «подняться» для одной только цели – напасть на Россию?

– Слушая Вас, понимаешь, что то, что в России является болевыми точками, для Европы это уже прошлое. Прошлое, которое Европа не забывает, но которое ее не очень беспокоит. У Европы сегодня совсем иные вызовы. Возьмите миграционный кризис. В то время, когда в Европе рождаемость все больше отстает от смертности, африканское население растет и растет ужасающе быстро. Массы молодых безработных африканцев будут стремиться в Европу, миграционное давление на наш континент растет, и будет расти дальше. Европа пока не знает, как реагировать на этот вызов, ибо применения для плохо образованных мигрантов в высоко технологических европейских странах просто нет. А бесконечно обеспечивать их по нашим стандартам значило бы вести дело к социальному кризису. Не менее остро стоит проблема исламистской угрозы. Выход Великобритании из Европейского союза поставил вопрос о необходимости фундаментальной перестройки ЕС. В ряде стран растут сепаратистские движения. На этом фоне марши стареющих легионеров в Прибалтике или их «братьев по духу» на Украине не особенно тревожит европейскую общественность. Возможно, что россияне смотрят на это иначе, но думается, что вы преувеличиваете значимость этих маршей. Поверьте, у таких явлений нет будущего. Эти марши уйдут со смертью последнего легионера СС. Я уверен, что лет через десять не будет таких маршей. Может, даже скорее. В Германии еще лет 10–15 тому назад были очень бурные собрания тех, кого выселили после войны из Чехии, Польши, то есть с территорий, которые принадлежали Германии. Когда однажды министр внутренних дел, сам социал-демократ, выступая перед ними, напомнил, что первыми практику выселения начали немцы, а не чехи, то зал взорвался от негодования. Но министр не дал загнать себя в угол, заявив, что не допустит такой реакции на столь очевидный исторический факт. Сегодня таких собраний нет. Проблема, что называется, изжила себя.

– Вы хотите сказать, что ни «изгнанные», ни латышские эсэсовцы ростков не дадут?

– Думаю, нет.

– Но все дело в том, что молодежь примазывается. В Латвии есть праворадикальное Нацобъединение, костяк которой составляет молодежь, и они черпают энергию именно в этих маршах.

– Единственный совет – потерпите. Уйдет и это… Кроме того, если, как Вы говорите, такие явления будут давать «ростки», то ни Латвия, ни Эстония не останутся в Европейском союзе. ЕС не сможет считать их своими членами, поскольку это придет в противоречие с базовыми европейскими ценностями.

– Вы сказали, что у Европы сегодня совсем иные вызовы…

– Да. Европе сейчас нужно определиться, с кем она в свете соперничества США и Китая. Дело в том, что Запад очень боится Китая. Очевидно, что ни одна европейская страна не может в одиночку соперничать с Китаем. Пекин активно создает инфраструктуру, уже приближающуюся к границам Европы. Мы не знаем целей этой стратегии. Американцы, наконец, осознали, что даже их потенциал может оказаться недостаточным, чтобы справится с китайским вызовом. Поэтому они начинают укреплять западный союз. США идут на сближение с Германией, недаром Байден уже заявил, что никаких санкций по поводу «Северного потока–2» не будет. Что касается Германии, то она все еще надеется, что Россия вспомнит, что она составная часть христианского мира и пойдет на сближение с ее остальными членами. На Западе существует мнение, что с глобальными вызовами можно будет гарантированно справиться только в том случае, если Россия станет союзником. Но уверенности в том, что Россия не даст христианской цивилизации стать жертвой китайской экспансии, пока нет. Появится ли такой шанс или нет – этот вопрос является самым кардинальным в споре Европы и Америки. Немцы пытаются убедить Россию в том, что ее будущее как великой процветающей страны возможно только в союзе с Европой. Европа хотела бы убедить Россию в том, что полтора миллиарда китайцев не будут вечно спокойно смотреть на бескрайние незаселенные территории Сибири. Столкнувшись с жестким отпором на Юге, Китай обратит свой взгляд на Север. Конечно, все это пока в теории. Германия, самое сильное государство в Европе, колеблется, а вместе с ней колеблется и вся Европа...

– Но ведь единства нет и по другим вопросам.

– Да, единства нет не только между Западной и Восточной, но и между Северной и Южной Европой. Двадцать лет тому назад царила эйфория, балом правил наивный оптимизм в том, что Европа вот-вот станет неделимой и сильной. Тогда политики полагали, что политический союз возникнет как следствие экономической интеграции. Но этого не произошло, и произойти не могло. Сегодня выход англичан очень ослабил ЕС. Сейчас спорят о том, как наладить общеевропейскую дискуссию. Ведь, несмотря на существующие общеевропейские ценности у каждой страны своя специфическая судьба. Франция никак не может решить для себя, что для нее важнее – сохранить свой суверенитет или связать Германию, форсируя процесс интеграции. Германия хочет поскорее растворить себя в ЕС, надеясь, что в этом случае соседи перестанут напоминать ей о ее прошлом. У каждой страны есть свои специфические интересы. Приведу простой пример. Политика бесконтрольной миграции, которую Меркель пыталась навязать Евросоюзу и которая привела к притоку из Африки и Ближнего Востока миллионов мусульман, не нашла поддержки соседей. Даже Франция приняла ничтожно малое количество мигрантов. Восточноевропейские страны, лишь недавно обретшие свободу, расценили давление Берлина как своего рода «моральный империализм». Восточная Европа спрашивает, почему понятие европейских ценностей определяет «генсек» Меркель, а не мы? Ответа на этот простой вопрос нет. Его нет, потому что нет общеевропейского сознания. Пока оно не сформировалось, Европейский союз будет оставаться общим рынком, но не политическим союзом.

Фото из архива автора

Справка

Сергею Львовичу Хенке 80 лет. Он депутат коммунального парламента в берлинском районе Марцан-Хеллерсдорф от партии «Альтернатива для Германии». Родился в Советском Союзе, в городе Серафимовиче Сталинградской области. В начале Великой Отечественной войны, когда Сергею не было и трех лет, семью депортировали в Казахстан. В 1976 году Сергей Хенке выехал на постоянное место жительства в ГДР. В 1999 году был направлен правительственным решением в Калининград в качестве директора Немецко-Русского дома (до 2002 года). В 2019 году вышел из Христианско-демократического союза, вступив в оппозиционную «Альтернативу для Германии». Издает в Берлине двуязычную газету «За дело, земляки!», ориентированную на российских немцев.