Сирия и вьетнамский синдром

Почему Барак Обама не стал настаивать на военном ударе по режиму Асада

Последняя фаза сирийского кризиса с ее резкими сюжетными поворотами породила множество разнообразных теорий, от конспирологических, где главным действующим лицом является мировая закулиса, до спонтанно-хаотических, согласно которым все произошло по воле случая. Столь же неоднозначна и реакция на отсрочку приговора режиму Башара Асада. В Америке многие считают, что гражданская война в Сирии – логическое развитие «арабской весны». Эта точка зрения вытекает из «принципа домино» – политической доктрины, автором которой был журналист Джозеф Олсоп, а первым президентом, взявшим ее на вооружение в годы «холодной войны», – Дуайт Эйзенхауэр. Доктрина эта гласила, что падение прозападного режима в одной стране третьего мира неизменно влечет за собой падение таких режимов в соседних странах подобно костяшкам домино, поставленным вертикально в ряд.

В случае «арабской весны» от «принципа домино» ожидались благотворные перемены в самом проблемном регионе мира, на Ближнем Востоке, – повальная смена диктаторских режимов демократическими. Но эйфория вскоре сменилась тревогой. Американцев, как всегда, подвела их святая вера в то, что homo sapiens – демократ от природы; они не учли местной специфики, межконфессиональных противоречий, авторитета исламистских организаций и упорства диктаторов. При первых, поначалу мирных выступлениях оппозиции более двух лет назад Запад питал надежду, что режим Башара Асада не устоит, но режим уступать не собирался и пошел на эскалацию насилия. На «чрезмерное применение силы» со стороны режима Запад отвечал строгими предупреждениями. 20 августа прошлого года, в разгар президентской кампании, Барака Обаму спросили, считает ли он возможным применение силы. Президент сказал, что пока не отдавал приказов о подготовке какой-либо военной операции. И добавил:

Красной линией для нас будет перемещение или использование большого количества химических вооружений. Это изменит мою оценку ситуации.

Барак Обама был переизбран и назначил новых членов своего кабинета и своего аппарата. В период ливийского кризиса военному вмешательству сопротивлялись министр обороны Роберт Гейтс, советник по национальной безопасности Том Донилон и государственный секретарь Хиллари Клинтон, а сторонниками вмешательства были посол США в ООН Сьюзен Райс и специальный помощник президента по многосторонним проблемам и правам человека Саманта Пауэр. Обе работали еще в аппарате сенатора Обамы и пользуются его исключительным доверием. Тогда им удалось перетянуть канат вместе с Хиллари Клинтон на свою сторону, а сегодня в администрации и сопротивляться некому: Райс стала советником по национальной безопасности, Пауэр – послом в ООН (эта должность де-факто считается второй в иерархии Госдепа; при Обаме посол стал членом кабинета), новый министр обороны Чак Хэйгл, единственный республиканец во втором кабинете Обамы, занял позицию добросовестного исполнителя воли главнокомандующего, а новый госсекретарь Джон Керри не имеет того влияния на президента, какое было у Клинтон.

Райс и Пауэр – в значительной мере авторы и активные проводники концепции «гуманитарной интервенции».

Сьюзен Райс работала в администрации Билла Клинтона сначала специальным помощником президента по делам Африки, затем заместителем госсекретаря по тем же делам. Ее обвиняют в том, что в 1994 году она фактически дезинформировала Клинтона, отказавшись квалифицировать события в Руанде как геноцид. Впоследствии она признала свою позицию ошибкой и публично поклялась в следующий раз занять сторону жертв и защищать их, если потребуется, силой оружия. Именно Сьюзен Райс с явной неприязнью цитировал недавно Сергей Лавров, когда говорил, что от России требуют встать на «правильную сторону истории». В августе прошлого года она завершила свое выступление в Совете Безопасности ООН знаменательной инвективой:

В один прекрасный день, который не за горами, Асад будет вынужден отпустить свою кровавую хватку над сирийским народом… Когда наступит этот день, сирийский народ и весь мир будут помнить, кто был на неправильной стороне истории, а кто – на стороне сирийского народа.

Саманта Пауэр получила в 2003 году Пулитцеровскую премию за книгу о современном геноциде. Она энергично добивалась мобилизации мирового общественного мнения в связи с критическим положением в суданском регионе Дарфур, где правительство в 2003–2004 годах применило в широком масштабе войска против негроидного населения. В 2004 году журнал Time включил ее в сотню самых влиятельных людей мира, назвав «новым голосом совести внешнеполитической элиты США». Когда Сенат утверждал назначение Пауэр послом в ООН, республиканец Роберт Коркер спросил ее: «Считаете ли вы, что нам, для того чтобы предпринять одностороннюю военную акцию, необходимо одобрение Совета Безопасности ООН?» Пауэр ответила

Сэр, я считаю, что президент должен всегда действовать в интересах американского народа. Когда национальная безопасность США подвергается угрозе, а Совет Безопасности не желает санкционировать применение силы, но президент считает, что это разумный шаг, разумеется, он не должен стеснять себя ничем.

Вектор американской политики в отношении сирийского кризиса изменил направление 13 июня этого года. В этот день заместитель советника по национальной безопасности Бен Родс сообщил журналистам на специальном брифинге в Белом доме, что «красная линия» пересечена: «Теперь у нас есть совершенно достоверные доказательства, что режим Асада использовал химическое оружие в небольших масштабах. Президент говорил, что применение химического оружия изменит его расчеты, и именно это и произошло». По данным американской разведки, режим по меньшей мере в восьми столкновениях применил нервно-паралитическое вещество зарин, жертвами которого стали от 100 до 150 человек. Отныне, заявил Родс, США переходят от оказания гуманитарной и нелегальной помощи сирийским повстанцам к прямой военной поддержке.
Положение в Сирии стало главным пунктом повестки очередного саммита «восьмерки» в Лох-Эрне, Северная Ирландия, 17–19 июня. Коммюнике, однако, не содержит признания режима Асада утратившим легитимность, а прекращения кровопролития предполагается достигнуть «дипломатическим давлением» на все стороны конфликта. На совместной пресс-конференции президенты Обама и Путин признали наличие «некоторых разногласий» по Сирии, но не углублялись в детали, сделав основной акцент на политическом решении – конференции противоборствующих сторон в Женеве.

Беда в том, что оппозиция выдвигает обязательное предварительное условие переговоров – отказ Башара Асада от власти. Асад на это условие не согласен. 21 августа в сирийской войне произошел качественный перелом: химическое оружие было применено в чудовищных масштабах, еще не виданных в XXI веке. На пятый день после инцидента госсекретарь Керри сделал заявление, в котором рассказал, какое впечатление видеозаписи этого преступления произвели лично на него:

Вчера я посмотрел видеоролики – те самые, которые каждый может увидеть в социальных сетях. Затем я посмотрел их еще раз, и я почувствовал, как у меня внутри все переворачивается. Тяжело описать словами человеческие страдания, которые мы видим. У меня самого есть дети, и теперь перед моими глазами вечно стоит картина, как рыдающий отец в вихре войны держит на руках своего мертвого ребенка; я вижу целые семьи, лежащие мертвыми в постели без следа крови, даже без видимых ранений; вижу, как люди бьются в судорогах; вижу людские страдания, от которых нельзя отвернуться или забыть. Любому, кто заявляет, что атаки подобного масштаба могут быть инсценированы или сфабрикованы, следует проверить, на месте ли его совесть и нравственные ориентиры.

Москва реагировала на событие 21 августа совершенно иначе.

Уже в день инцидента официальный представитель МИД РФ Александр Лукашевич поставил под сомнение достоверность информации о газовой атаке.
26 августа, в тот самый день, когда Джон Керри чуть ли не рыдал перед камерой, рассказывая о беспримерном злодеянии, министр иностранных дел России Сергей Лавров говорил в Москве на специально созванной пресс-конференции о том, что вокруг инцидента «разрастается истерия, нагнетается конфронтация». 30 августа Керри выступил с новым заявлением, в котором сказал, что Вашингтон располагает неопровержимыми доказательствами того, что именно режим Башара Асада применил химическое оружие против гражданского населения в контролируемых или оспариваемых оппозицией районах в пригородах Дамаска. Спустя полтора часа включились камеры, установленные в Белом доме: президент сказал, что еще обдумывает, каким должен быть ответ на бесчинства Асада, и вместе с тем продемонстрировал готовность идти до конца:

Я прекрасно понимаю, что мир устал от войн. Да и Соединенные Штаты уже больше десяти лет участвуют в войнах. Понятно, что американцы хотят, чтобы мы занялись восстановлением нашей экономики и созданием новых рабочих мест. И хочу вас уверить, что никто так не устал от войн, как я. Но в то же время я убежден, что обязанность нашей страны как мирового лидера – проследить за тем, чтобы режиму, который пускает в ход оружие, запрещенное международными нормами, против своего же народа, против детей, – чтобы этому режиму пришлось держать ответ.

Когда Джон Керри выступал со своим предварительным объявлением войны, в Москве было уже 9 часов вечера, а когда Обама сказал, что еще не принял решения о необходимых шагах, – половина одиннадцатого. Президент Путин в этот момент находился во Владивостоке, и не факт, что его ради этой новости разбудили в половине шестого утра. Но сразу по пробуждении, видимо, было решено подготовить заявление по Сирии. О том, что Президент США намерен обратиться к нации по сирийскому вопросу, Белый дом еще не объявил, но такое обращение явно назрело, и было бы неразумно не воспользоваться разницей во времени

Владимир Путин сделал заявление в 14:00 по Москве в форме ответов на вопросы журналистов – «подхода к прессе», как это называется на языке кремлевской службы протокола, причем журналисты кремлевского пула проявили похвальную дисциплинированность, практически не задав президенту ни единого вопроса о наводнении в Приморье, в связи с которым Путин и прилетел в регион, – все о Сирии да о Сирии. Владимир Путин в выражениях не стеснялся:

Какая моя оценка? Здравый смысл говорит сам за себя. Сирийские правительственные войска наступают. В некоторых регионах они окружили повстанцев. В этих условиях давать козырь тем, кто постоянно призывает к внешнему военному вмешательству, – просто дурь несусветная. Это не соответствует вообще никакой логике, да еще в день приезда наблюдателей ООН. Поэтому я убежден, что это не более чем провокация тех, кто хочет втянуть другие страны в сирийский конфликт, кто хочет добиться поддержки со стороны могущественных участников международной деятельности, прежде всего, конечно, Соединенных Штатов. У меня в этом сомнений нет.

Тем не менее спустя восемь часов президент Обама повторил эту «дурь несусветную». Он заявил, что принял решение о применении военной силы против Дамаска:

Мы не можем растить детей в мире, в котором мы не выполняем свои обещания, не соблюдаем подписанные нами договоры, не уважаем определяющие нас ценности.
Однако, прежде чем отдать приказ, он намерен просить у Конгресса разрешения на эту операцию.

Это решение повергло в недоумение не только журналистов, аккредитованных при Белом доме, но и ближайших советников президента – никто из них таких рекомендаций ему не давал. Специалисты по конституционному праву утверждают, что президент не обязан просить санкцию у законодателей – закон о военных полномочиях позволяет ему начать и вести боевые действия в течение 60 дней без согласия Конгресса. Что произошло? Что заставило президента перестраховаться, отложить, если не отменить, операцию?

Считается, что Барак Обама принял решение обратиться к Конгрессу под впечатлением итогов голосования в британском парламенте, отказавшем премьеру Дэвиду Кэмерону в санкции на применение силы. Но не исключено, что оно было принято и под влиянием вице-президента Джо Байдена.
Байден намерен избираться в президенты, а президентская кампания 2016 года, судя по всему, пройдет под флагом изоляционизма. По этим же соображениям против удара по Сирии резко выступают потенциальные кандидаты от Республиканской партии – сенаторы Рэнд Пол и Марко Рубио.

…Когда Владимир Путин назвал обвинения в адрес режима Башара Асада «дурью несусветной», он рассуждал просто: ведь не самоубийца же Асад, зачем ему навлекать на себя внешний удар, когда он и так побеждает? Но Президент России не учитывает другой логики – того, что в Америке называется вьетнамским синдромом в широком смысле.

Впервые это выражение употребил Рональд Рейган в 1980 году, причем он говорил совсем не о Вьетнаме, а о беспечном отношении своего предшественника Джимми Картера к советской угрозе. Речь идет о типично американской рефлексии, соблазне невмешательства, боязни силовых решений и низком болевом пороге общества, которое даже минимальные потери на поле боя воспринимает как неприемлемые.

Сегодня этот синдром можно было бы назвать иракским или ливийским. Вьетнамский синдром сработал и на этот раз. Обратившись к Конгрессу, президент поставил себя в крайне неприятное и опасное положение. Даже в Сенате, где демократы составляют большинство, резолюция о военной акции против Дамаска не имела необходимой поддержки. В нижней палате, контролируемой республиканцами, ситуация была еще хуже. Следующие несколько дней сотрудники аппарата президента провели чуть ли не на казарменном положении; ранним утром каждый из них получал задание, кого из законодателей ему следует уговаривать и что обещать взамен. Капитолийский холм наводнили лоббисты правительства. Руководители разведки проводили закрытые брифинги для членов Конгресса. Телекомментаторы азартно подсчитывали «за» и «против». Баланс оставался неутешительным для президента.

На самом деле в таких случаях даже победа несколькими голосами – это почти поражение. Президент, которому полномочия главнокомандующего позволяют игнорировать мнение законодателей, обращается к Конгрессу только тогда, когда ему обеспечена поддержка подавляющего большинства его членов. Так было в январе 1991 года, когда Буш-старший открыл военные действия в Персидском заливе против Ирака, и в октябре 2001-го, когда Буш-младший начал войну в Афганистане, и в марте 2003-го, когда он же стал воевать с Ираком во второй раз

Будучи сенатором, Барак Обама голосовал против войны в Ираке. Теперь он оказался в противоположной роли.

Проиграть голосование в Конгрессе он не мог не только из-за уязвленного самолюбия, но и потому, что существует инерция поражения. Ободренные своим успехом, республиканцы начнут вести себя более агрессивно и по другим вопросам.

На петербургской «двадцатке» лидеры 11 стран приняли совместное заявление, в котором признали ответственность режима Асада за химическую атаку 21 августа, заявили о необходимости привлечь к ответственности виновников этого преступления, сказали о том, что отсутствие реакции на этот инцидент провоцирует применение химического оружия в будущем, а также что Совет Безопасности ООН уже два с половиной года парализован в решении сирийского вопроса.

Россия под заявлением не подписалась.

Обаму упорно спрашивали, что он будет делать, если Конгресс не даст добро на военную операцию. Обама говорил, что еще не решил, но что у него совсем «не чешутся руки повоевать». А на вопрос, ищет ли он новые идеи урегулирования кризиса, ответил, что да – он слышит новые идеи и от Конгресса, и здесь, в Петербурге, и некоторые из них «конструктивные».

Путин, в свою очередь, повторил, что считает события 21 августа провокацией оппозиции и что военная операция против режима Асада будет злостным нарушением международного права. 9 сентября во втором часу пополудни министры иностранных дел РФ и Сирии Сергей Лавров и Валид Муаллем провели в Москве пресс-конференцию по итогам своих переговоров. На ней ни слова не было сказано о возможной инициативе. Тем временем в Лондоне Джон Керри провел переговоры с британским коллегой Уильямом Хейгом. Отвечая на вопрос американской журналистки, что может сделать Асад, чтобы избежать ракетного удара, Керри вдруг сказал:

Он может передать все до единого химические боеприпасы международному сообществу в течение следующей недели. Передать всё, без задержки, дать полный отчет. Но он, конечно же, этого не сделает, да это и не может быть сделано.

Корреспондент агентства Reuters тотчас связался с пресс-секретарем Керри Джен Псаки и попросил у нее разъяснений. Псаки ответила, что слова ее шефа – не что иное, как риторический прием. «Он имел в виду, – добавила Псаки в своем электронном послании, – что такому жестокому диктатору, уже не раз манипулировавшему фактами, нельзя доверять в вопросе контроля химического оружия – в противном случае он давно сделал бы это».
Однако Сергей Лавров отнесся к высказыванию Керри совершенно иначе. В Москве было уже около семи часов вечера, когда он собрал новый брифинг и заявил, что Россия готова взять на себя переговоры с Дамаском. Дамаск незамедлительно подтвердил, что готов передать свои химические арсеналы под международный контроль.

Примерно через полтора часа после заявления Лаврова, в 13:30 по вашингтонскому времени, заместитель советника по национальной безопасности Тони Блинкен на брифинге в Белом доме признался журналистам, что инициатива Лаврова явилась для него полнейшим сюрпризом.

Обама в этот день записал свои шесть интервью и попросил Конгресс не торопиться с голосованием по сирийскому вопросу и работать по запланированной повестке дня. В одном из этих интервью он рассказал, что идея передачи сирийского химоружия под международный контроль находится на столе переговоров уже давно – он, в частности, обсуждал ее с Владимиром Путиным в июне прошлого года на саммите «восьмерки» в Лос-Кабосе, причем это было уже не первое обсуждение.

Вот теперь все встало на свои места. Но Барак Обама охотно уступил Путину пальму первенства. Ведь Президент России оказал ему неоценимую услугу: избавил от поражения в Конгрессе и спас ему лицо в глазах мирового общественного мнения.

Тучи над головой Башара Асада рассеялись. Начинается нескончаемая дипломатическая волокита, игра в кошки-мышки с инспекциями ООН, как это было с Саддамом Хусейном.

Фото: «Коммерсант»