Печатное издание номер 10/25

Если идти по пути наименьшего сопротивления и принять во внимание, что Булгаков – автор необыкновенно точный, что за каждым его персонажем стоит реальный человек, каждый эпизод – отголосок реально происходивших событий, каждый дом – реальная Москва, то естественно предположить, что он разместил Воланда в своей собственной квартире – «которая пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией». Многие исследователи так и сделали.

Но как объяснить, почему писатель номер дома зашифровал (И.Ф. Белза, кстати, предложил достаточно остроумную формулу превращения №302-бис в №10: (3 + 0 + 2) х 2 = 10, а «бис» связан с гоголевским «бісом»!), a номера квартиры нет?

Артур Конан Дойл. «Убийство в Эбби-Грейндж»

Когда я был ребёнком, никаких экранизаций произведений Артура Конан Дойла советская публика ещё не видела. Внешне Шерлок Холмс ассоциировался у меня с Евгением Онегиным из одноименной оперы – ведь Онегин «как денди лондонский одет» и тоже стреляет из пистолета. В пионерском лагере в тихий час я читал ровесникам вслух рассказы о великом сыщике, останавливался в самых интригующих местах, и мы начинали наперебой «расследовать» дело. Величайшим наслаждением была тренировка наблюдательности по методу Холмса. Сейчас я думаю, что в этом и заключается неотразимая притягательность детективной литературы – в её интерактивности, в том, что она вовлекает читателя в решение загадки.

Замечательный детский радиосериал Станислава Рассадина и Бенедикта Сарнова «В стране литературных героев» был построен на том же принципе – жажде соучастия. Авторы сводили в одном сюжете наших любимых героев и заставляли их взаимодействовать в интересах истины и справедливости. Наш детский максимализм находил полное удовлетворение. В одном из выпусков этой программы Холмс разоблачал шекспировского короля Клавдия при помощи нехитрого психологического трюка, казавшегося мне верхом проницательности.

Советским журналистам просить у Шаламова интервью не было смысла: всё равно никто не напечатал бы. Зарубежные корреспонденты, если бы обратились к Шаламову, получили бы отказ. Он неохотно впускал в свою жизнь посторонних. Жестокие испытания научили его осторожности.

Сейчас мы можем свободно говорить о прошлом, настоящем и будущем. Благодаря, в том числе и подвигу Шаламова – человека и художника. Сам же он обрёл полную свободу 30 лет назад. Навсегда.

Но голос его только крепнет с годами. «Я сам себя собрал из осколков», – писал Шаламов. Действительно, трудно представить более противоречивую личность, тем более – понять. Разве что предоставить слово писателю, попытавшись «собрать из осколков» его собственных произведений и воспоминаний его прямую речь.

Аркадий Вайнер был большим другом газеты «Совершенно секретно», входил в редакционный совет. О своих встречах с этим талантливым, весёлым, обаятельным, добрым и хлебосольным человеком рассказывает его друг – известный писатель и сценарист Эдуард Хруцкий (1933–2010).

Я русский интеллигент. В России изобретена эта кличка. В мире есть врачи, инженеры, писатели, политические деятели. У нас есть специальность – интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берёт на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг, совесть и т.п. Моя сокровенная мечта – перестать быть интеллигентом.

Если верить рассказам зубров советской номенклатуры, единственное, в чём партия, точнее, её аппарат и народ были едины, – так это в пагубной страсти к спиртному. Естественно, что и от последствий любви к огненной воде ответственные товарищи страдали не меньше безответственных. Правда, лечили партийных бонз, министров и генералов от самой русской из болезней – алкоголизма – по-иному. С комфортом, в соответствующих отделениях больниц и санаториев Четвёртого управления Минздрава СССР, в чьём ведении находилась забота о здоровье советской элиты. Аппаратчиков, не желавших расставаться с привычным способом снятия стресса, руководство особо не притесняло и лишь в случаях редких срывов тихо отправляло на заслуженный отдых или менее значимую должность. На этом почти идиллическом фоне резко выделяется история, которая произошла более пятидесяти пяти лет назад. 11 января 1957 года Четвёртое управление, как было принято говорить на партийном сленге, «вошло запиской» в ЦК КПСС.

Сочинение пьес во времена Шекспира считалось занятием зазорным и низким. В шекспировском сонете 111 (здесь и далее – подлинник) автор отмечает, что его профессия ставит неизгладимое клеймо на его имя и (сонет 25) преграждает ему путь к славе. Сложившаяся ситуация сохранялась долго и менялась лишь постепенно. Запомним это обстоятельство, без которого нам будет трудно объективно оценить факты. А они таковы.

Максим умер в ту пору, когда происходили решающие события по подготовке Первого, учредительного, съезда писателей СССР. После окончательного переезда в родную страну из Италии в 1933 году Горький возглавил Оргкомитет съезда и развернул бурную деятельность. Ещё до революции, руководя издательством «Знание», он зарекомендовал себя как блестящий организатор: привлекал к сотрудничеству лучших писателей, находил толковых работников, точно расставлял их по местам, добивался бесперебойной работы издательского механизма. Вот и в 1934-м он умело использовал все резервы, которые открывала ему должность организатора съезда, для проведения в жизнь своих идей. Суть их: дать дорогу талантливым людям (прежде всего из интеллигенции) и осадить выскочек – людей малоодарённых, но козыряющих своим пролетарским происхождением, вроде Фёдора Панфёрова, коего нежно возлюбил Сталин.

Доподлинно известно, что писатель вывел себя в образе лихого налётчика по кличке Красавчик, а прототипом сыщика Володи Патрикеева послужил будущий автор «Двенадцати стульев» Евгений Петров. Но мало кому известно, что мы обязаны Козачинскому не только этим литературным произведением, но и тем, что именно он сохранил жизнь одного из самых одарённых советских писателей.

Предлагаем читателям отрывки из него

В 1925 году в Ленинграде повесился Сергей Есенин. Позже в Москве застрелился Владимир Маяковский. В разгар сталинского террора замечательный грузинский поэт Паоло Яшвили, поставленный Лаврентием Берией перед выбором: либо предать самого себя, либо быть арестованным и замученным в НКВД, заложил дуло охотничьего ружья в рот и нажал на спуск. Во время прошлой войны чудесная Марина Цветаева, вернувшаяся из эмиграции в Россию, в Елабуге покончила с собой – повесилась. Но если трагические смерти Есенина, Маяковского, Яшвили и Цветаевой до известной степени «изучены» и это уже в какой-то мере «прошлое», то много ли было сказано, как в СССР, так и на Западе, о самоубийствах таких советских писателей, я подчеркиваю это – советских писателей, как Александр Фадеев, Галактион Табидзе и Валентин Овечкин? Именно потому что об этих трёх самоубийствах почти ничего не написано, потому что мало исследованы обстоятельства, при которых они были совершены, я и попробую, как могу, опираясь на то, что мне, как московскому литератору, было известно, «обжить» эти белые пятна в истории моей страны. Прежде всего я должен оговориться. Валентин Овечкин покушался на самоубийство и стрелял в себя. Но врачи спасли его, и он выжил. Он скончался в Ташкенте. Смерть его была физиологически естественной. Поэтому его лучше назвать полусамоубийцей, хотя для общей темы – о причинах самоубийств советских писателей – это существенной роли не играет.

Известны также слова Аркадия Петровича, что у него была «обыкновенная биография». Сегодня остаётся добавить, что она вобрала романтику, сверхчеловеческое напряжение и трагизм «необыкновенного времени».

Тридцать семь лет, прожитые Гайдаром, изобиловали дерзкими порывами, отважными поступками, ошибочными решениями, социальными открытиями и непредсказуемыми поворотами судьбы.

...Шпион зашёл в туалет – из унитаза на него смотрели проницательные глаза майора Пронина.

Из антологии народных анекдотов

Вот уже подросло новое поколение людей, никогда не читавших о подвигах отважного чекиста Ивана Пронина, но знающих наизусть десятки анекдотов о легендарном майоре. А память поколений – лучшее подтверждение всенародной славы. Такой чести у нас удостоились только поручик Ржевский, Штирлиц да Василий Иванович Чапаев.

Писатель Лев Овалов (1905-1997), придумавший майора Пронина, повидал немало – и нравы партийной элиты, и изнанку писательской жизни, и даже лагерь, куда был этапирован как враг народа... 

Интервью 1997 года